• Наши партнеры
    Ремонт компьютеров
  • Комментарий к роману "Евгений Онегин"
    Глава четвертая. Пункты XXXIX - LI

    XXXIX

    Прогулки, чтенье, сон глубокой,
    Лесная тень, журчанье струй,
    Порой белянки черноокой
    4 Младой и свежий поцелуй,
    Узде послушный конь ретивый,
    Обед довольно прихотливый,
    Бутылка светлого вина,
    8 Уединенье, тишина:
    Вот жизнь Онегина святая;
    И нечувствительно он ей
    Предался, красных летних дней
    12 В беспечной неге не считая,
    Забыв и город, и друзей,
    И скуку праздничных затей.

    1—4 Один из лучших примеров для иллюстрации трудностей особого рода, которые должны иметь в виду переводчики Пушкина, — это следующее четверостишие из строфы XXXIX, описывающее летнее времяпрепровождение Онегина в 1820 г. в его деревенском поместье:

    Прогулки, чтенье, сон глубокой,
    Лесная тень, журчанье струй,
    Порой белянки черноокой

    В первом стихе (верно переведенном Тургеневым — Виардо как «La promenade, la lecture, un sommeil profond et salutaire»), прогулки нельзя перевести очевидными «walks», поскольку это русское слово может означать и верховые прогулки, предпринимаемые как в виде спортивных упражнений, так и для удовольствия. В своем переводе я отказался от «promenades» и остановился на «rambles», поскольку это слово с равным успехом может быть употреблено для обозначения как пеших, так и верховых прогулок. Следующее слово означает «reading», а далее идет головоломка: «сон глубокой» подразумевает не только «deep sleep», но и «sound sleep» — «целительный сон» (откуда и двойной эпитет во французском переводе), а также, конечно, и «sleep by night» — «ночной сон» (и в самом деле, в черновике стоит отвергнутое: Прогулки, ночью сон глубокой…). Появляется искушение воспользоваться словом «slumber» — «дремота», что было бы славным эхом (хоть и в иной тональности) аллитераций подлинника (прогулки — глубокой, «rambles» — «slumber»), но подобных изысков переводчику следует остерегаться. Самое верное переложение этого стиха, скорее всего:

    Rambles, and reading, and sound sleep… —

    что сравнимо с «Sound sleep by night; study and ease» («Ночной целебный сон, занятья и свобода») в «Оде на одиночество» Поупа («Ode on Solitude», 1717) или с томсоновским «Retirement, rural quiet, friendship, books» («Покой, тишь сельская, друзья и книги») в «Весне» («Spring», стих 1162).

    В следующем стихе:

    Лесная тень, журчанье струй… —

    лесная тень — это «the forest's shade» или даже более адекватная «the sylvan shade», но тут появляется еще одно затруднение: ловушка, таящаяся в журчанье струй, что в конце концов я перевел как «the purl of streams», поскольку слово «струи» (им. пад. мн. ч.) имеет два смысла: один, простейший, это английское «streams» в его старом понимании, означающее не «массы вод», а скорее «тонкие потоки», «ручейки» (например, у Чарльза Коттона в «Уединении» / Charles Cotton, «The Retirement», стих 48: «And Loire's pure streams…» — «Луары чистые струи»; см. также «Оксфордский английский словарь»), тогда как есть и другое значение, сходное с французским ondes — «воды», которое и пытался выразить Пушкин; поэтому переводчику Пушкина должно быть ясно, что стих в английском переводе:

    (или, как выразился бы английский стихотворец старого образца: «the greenwood shade, the purling rillets» — «тень дубрав, журчанье ручейков») по умыслу автора, описывает идиллическую картинку, милую поэтам-аркадийцам. Лес и воды, «les ruisseaux et les bois»[590], без труда отыщутся в бесчисленных «éloges de la campagne»[591], восхваляющих «зеленые чертоги», бывшие в фаворе у французских и английских поэтов XVIII в. Типичные образчики банальностей такого рода:

    «Le silence des bois, le murmure de l'onde» — «Молчание лесов, журчанье вод» у Антуана Бертена (Antoine Bertin, «Les Amours», кн. III, элегия XXII) и «dans l'épaisseur du bois, / Au doux bruit des ruisseaux» — «во глубине лесов, в нежном говоре ручьев» у Парни (Parny, «Poésies érotiques», bk. I: «Fragment d'Alcée»).

    Вот мы и одолели, не без помощи второразрядных французских поэтов, два первых стиха этой строфы. Теперь первое четверостишие готово:

    Rambles, and reading, and sound sleep,
    the sylvan shade, the purl of streams,
    sometimes a white-skinned, dark-eyed girl's
    young and fresh kiss…

    В стихах 3–4:

    Порой белянки черноокой
    Младой и свежий поцелуй —

    переводчик становится пред лицом того факта, что Пушкин маскирует автобиографический намек под видом дословного перевода из Андре Шенье, которого, впрочем, он не упоминает ни в одном из сопутствующих примечаний. Я несгибаемый противник ведения литературных дискуссий, основанных преимущественно на обстоятельствах личной жизни автора; к тому же подобная эмфаза была бы особенно несообразной в случае пушкинского романа, где стилизованный и потому нереальный Пушкин является одним из главных героев. Однако почти несомненно, что в настоящей строфе поэт, посредством уникального для 1825 г. приема, закамуфлировал свой собственный опыт — имеется в виду приключившаяся тем летом в Михайловском любовная история с одной хрупкой крепостной девицей, Ольгой Калашниковой (род. ок. 1805 г.), дочерью Михаила Калашникова (1775–1858), в то время управляющего имением, а позднее бывшего в той же должности в Болдине (имение отца Пушкина в Нижегородской губернии). В конце апреля 1826 г. Пушкин отправил Ольгу, брюхатую, в Москву, попросив Вяземского отослать ее после родов в Болдино, а ребеночка укрыть в одном из имений Вяземского. Неясно, какие в конце концов были предприняты меры. Ребенок (мальчик) родился в Болдине 1 июля 1826 г. и был записан сыном крестьянина Якова Иванова, причетника. Окрестили его Павлом. О судьбе его ничего не известно. Мать же его по приезде в Болдино была выдана замуж (в 1831 г.) за какого-то Павла Ключникова, мелкого помещика и пьяницу{111}.

    Если теперь мы обратимся к Шенье, то в отрывке, датированном 1789 г., «Элегии», III (в кн.: «OEuvres», ed. Walter), опубликованном А. де Латушем (H. de Latouche) в 1819 г., найдем (стихи 5–8):

    Il a, dans sa paisible et sainte solitude,
    Du loisir, du sommeil, et les bois, et l'étude,
    Le banquet des amis, et quelquefois, les soirs,
    Le baiser jeune et frais d'une blanche aux yeux noirs.[592]

    Никто из переводчиков Пушкина — английских ли, немецких ли, французских — не заметил того, что несколько русских пушкинистов открыли[593] — дословный перевод строк Шенье. Странная озабоченность Шенье (и в этом, и в других его стихах) белизною женской кожи и образ хрупкой возлюбленной Пушкина переплавились в чудесную маску, скрывающую пушкинские чувства; наш автор, который вообще был весьма осторожен в том, что касалось идентификации источника такого рода, нигде не раскрывает своего прямого заимствования, будто, отсылая к литературному происхождению этих стихов, он мог бы потревожить тайну собственного романа. Любопытно, что у Пушкина на самом-то деле была возможность раскавычить свой источник. Критик Михаил Дмитриев, нелицеприятно рецензируя эту песнь в «Атенее» (1828, ч. 1, 4, с. 76–89), учинил поэту головомойку за его «невразумительные выражения». В черновике ответа на эту рецензию Пушкин возражает, что «младой и свежий поцелуй» вместо «поцелуй молодых и свежих уст» — очень простая метафора; но он не призывает на помощь авторитет Шенье (хотя и мог бы).

    В этих стихах, а также в других, например в его послании к Лебрену («Epîtres», И, 1, 1. 39, ed. Walter: «Les ruisseaux et les bois et Vénus et l'étude…»[594]), Шенье подражает Горацию. См., например, «Сатиры» Горация (II, VI, стихи 60–62, начало которых используется Пушкиным как эпиграф к гл. 2 ЕО; см. коммент.):

    о rus, quando ego te aspiciam! quandoque licebit
    nunc veterum libris, nunc somno et inertibus horis,
    ducere sollicitae iucunda oblivia vitae!

    Английские переводчики, не подозревая обо всех сложностях и тонкостях, обсужденных выше, имели с этой строфой немало хлопот. Сполдинг подчеркивает гигиенический аспект события:

    И чистый поцелуй,
    Младой селянки темноглазой…

    Мисс Радин произвела на свет следующий кошмар:

    И временами поцелуй одной красотки молодой,
    Темноглазой, с ярким юным видом…

    Мисс Дейч, очевидно не сознавая, что Пушкин намекает на плотские отношения Онегина с крепостными девушками, выступает до невероятности целомудренно:

    И если как-то черноокая девица дозволит
    Поцелуй, столь свежий, как она сама…

    А вот профессор Эльтон, от которого в подобных случаях всегда только и жди какой-нибудь банальности или нескладухи, меняет местами действующих лиц и перекрашивает волосы девицы пергидролем:

    [Онегин] иногда дарил свой поцелуй
    Какой-нибудь блондинке черноокой…

    «буквализм» как «абсолютную точность». Если в результате такой точности вдруг возникает нечто странное, что можно описать аллегорично — «буква убила дух», тому лишь одна причина: что-то было неладно то ли с буквой, то ли с духом подлинника, и это уже не зависит от переводчика. Пушкин дословно (то есть с абсолютной точностью) перевел «une blanche» Шенье как белянка, и английскому переводчику следует перевоплотить здесь обоих, Пушкина и Шенье. Было бы ложным буквализмом переводить слово «белянка» («une blanche») как «a white one» — «белая» или, что еще хуже, «a white female» — «белая женщина», а назвать ее «fair-faced» было бы к тому же и двусмысленно («белолицая», «красивая»). Точное значение — «a white-skinned female» — «белокожая женщина», конечно, «young» — «молодая», следовательно, «a white-skinned girl» — белокожая девушка, с темными глазами и, скорее всего, черными волосами, оттеняющими светящуюся белизну незагорелой кожи.

    Пушкин уже имел (январь 1820 г.) опыт точного перевода одного стиха из Шенье. Им он заключает стихотворение из шести александрийских стихов «Дориде»:

    И ласковых имен младенческая нежность.

    Ср.: Шенье, «Искусство любить» («L'Art d'aimer»), IV, 7, стих 5 (ed. Walter):

    Et des mots caressants la mollesse enfantine…[595]

    В связи с этим примечанием см. у Шенье, «Послания», VII («Epître sur ses ouvrages», ed. Walter), стихи 97—102, 137–140.

    Un juge sourcilleux, épiant mes ouvrages,
    Tout à coup à grands cris dénonce vingt passages
    Traduits de tel auteur qu'il nomme; et, les trouvant,
    Il s'admire et se plaît de se voir si savant.
    Que ne vient-il vers moi? je lui ferai connaître
    Mille de mes larcins qu'il ignore peut-être.
    ………………………………………………………………
    Le critique imprudent, qui se croit bien habile,
    Donnera sur ma joue un soufflet à Virgile.
    Et ceci (tu peux voir si j'observe ma loi),
    Montaigne, s'il t'en souvient, l'avait dit avant moi.[596]

    Здесь Шенье обращается к следующему пассажу из эссе Монтеня «О книгах» («Essais», 1580: «Des Livres», bk. II, ch. 10; орфография по бордосской рукописи, опубликованной А. Арменго, Париж, 1927): «Je veus qu'ils donnent une nasarde à Plutarq sur mon nez: et qu'ils s'eschaudent à injurier Seneque en moi»[597].

    —14 Представление о целительности сельского отдохновения после рассеянной городской жизни, конечно же, являет собой классическое общее место, до смерти заезженное petits poètes[598], птиметрами XVIII столетия. Для примера возьмем хотя бы «Попурри» Дора (Claude Joseph Dorat, «Le Pot-pourri»):

    Après les frivoles tendresses
    De nos élégantes beautés,
    Ce long commerce de foiblesses,
    D'ennuis et d'infidélités
    ………………………………………………
    Combien il est doux pour le sage
    De s'échapper dans les forêts;
    Et de chiffonner les attraits
    De quelque nymphe de village![599]

    XL

    Но наше северное лето,
    Карикатура южных зим,
    Мелькнет и нет: известно это,
    4 Хоть мы признаться не хотим.
    Уж небо осенью дышало,
    Уж реже солнышко блистало,
    Короче становился день,
    8
    С печальным шумом обнажалась,
    Ложился на поля туман,
    Гусей крикливых караван
    12 Тянулся к югу: приближалась
    Довольно скучная пора;
    Стоял ноябрь уж у двора.

    1—2 Здесь пришлось пожертвовать ямбом, чтобы сохранить порядок слов подлинника, — иначе не показать того тончайшего различия, что есть между этим четверостишием и вариантом XXIVf, 1–4.

    6 …солнышко… — «small sol», «dear sol», «dear little sun», «good sun», «nice sunshine». По-английски невозможно передать эту неназойливость русской уменьшительной формы слова «солнце».

    11 …крикливых… — от слова «крик» — «cry», «scream». Интересно, что точного английского эквивалента не существует. Есть французские «criard, criarde». «Screamy» не годится.

    14 …у двора — «by the stead», «near the premises», «at the gate». См. коммент. к гл. 5, I, 2.

    XLI

    Встает заря во мгле холодной;
    На нивах шум работ умолк;
    С своей волчихою голодной
    4 Выходит на дорогу волк;
    Его почуя, конь дорожный
    – и путник осторожный
    Несется в гору во весь дух;
    8 На утренней заре пастух
    Не гонит уж коров из хлева,
    И в час полуденный в кружок
    Их не зовет его рожок;
    12 В избушке распевая, дева23
    Прядет, и, зимних друг ночей,
    Трещит лучинка перед ней.

    1—4 Это четверостишие дает нам превосходный образец совершенной взаимосвязи между ритмом и содержанием.

    Встает заря во мгле холодной;
    На нивах шум работ умолк;
    С своей волчихою голодной
    Выходит на дорогу волк;

    Два первых, «правильных стиха» в повествовательной манере разворачивают перед нами две картины — холодное утро, тихие поля. Затем «быстрое теченье» стиха вводит зловещую тему волков, а «плавный скад» выдерживает мелодраматическую паузу (на дорогу), чтобы эффектнее подать появление волка.

    7 Несется в гору во весь дух… — В черновых примечаниях к изданию 1833 г. (ПД, 172) Пушкин говорит: «Критиковали меру этого стиха несправедливо:

    ─U─UUU─

    одно из измерений четырехстопного ямбического стиха, впрочем довольно однообразного». И к этому Пушкин добавляет еще один пример (гл. 3, V, 14: «И после во весь путь молчал») того, что он считает обычным пиррихием <…>

    И после во весь путь молчал.

    U─UUU─U─

    Здесь, конечно, нет никаких настоящих «пиррихиев». Булгарин, который процитировал этот стих в своем критическом разборе третьей главы («Северная пчела», 1827, № 124) как ошибку в стихосложении, благоразумно не стал входить в подробности; а Пушкин, защищаясь, не знал, как возразить по существ у.

    На самом деле обсуждаемые нами стихи скандируются так (гл. 4, XLI, 7 и гл. 3, V, 14):

    Несется в гору во весь дух

    UUU─Ú

    И после во весь путь молчал

    UU─ÚU

    Стопа во весь в обоих случаях (означающая, соответственно, «изо всех сил» и «всю дорогу») представляет собой не пиррихий (UU), a то, что я в своих заметках о просодии называю «обратным смещением» (─Úво, образуя скад (), то есть под метрическое ударение попадает слог, не несущий ударения словесного, тогда как обычно метрическое и словесное ударения совпадают (┴), — пример тому другие стопы разбираемых стихов. Это обычная аберрация; но до чего же режет ухо, когда «понижение» (слог, не несущий метрического ударения) стопы приходится на весь — слово, явно акцентированное в обороте во весь, вот в чем и состоит «обратное смещение», вот что раздражает слух. За дальнейшими подробностями можно обратиться к Приложению II «Заметки о просодии».

    9, 11 Упомянутое здесь стадо пригнали в Красногорье с известняковых плато нормандского Вексена, где Шолье (Chaulieu, «Les Louanges de la vie champêtre», см. коммент. к гл. 1, LVI, 2) распевал во все горло своим церковным фальцетом:

    Quel plaisir de voir les troupeaux,
    Quand le midi brûle l'herbette,
    Rangés autour de la houlette [sheephook],
    Chercher le frais sous ces ormeaux![600]

    Почему вид коров вкруг пастушьего посоха должен хоть в ком-то вызывать умиление, — остается тайной, разгадать которую возможно лишь в виду литературных мод или условностей.

    12 …дева… — В своем примечании 23 Пушкин отзывается на критику Бориса Федорова, который в первом и единственном выпуске журнала «Петербургский зритель» (1828) отрецензировал главы четвертую и пятую{112}. Пушкин использовал «благородное» поэтическое слово дева вместо девушка, девица или девка; а в гл. 5, XXVIII, 9 он употребил слово вместо девы или барышни.

    В одной рукописной заметке (ПСС 1949, т. 7, с. 176) Пушкин продолжает свою полемику:

    «Господин Федоров в журнале, который начал было издавать, разбирая довольно благосклонно 4 и 5-ую главу, заметил, однако ж, мне, что в описании осени несколько стихов сряду начинаются у меня частицею уж [на самом деле только два: гл. 4, XL, 5 и 6; еще одно уж стоит в середине стиха 14], что и называл он ужами»{113}.

    Часто повторяемое в русской повествовательной поэзии уж доставляет неисчислимые мучения добросовестному переводчику, которому приходится употреблять грузные трехсложные слова, чтобы передать более или менее тавтологичное односложное слово, втиснутое автором всего лишь с целью заткнуть дыру в стихе! Ладная краткость и мягкость звучания этого словца позволяют русским пользоваться им как в речи, так и на письме гораздо чаще, чем его двойником пользуются в языке английском. Глухой свист его постоянно сопутствует вводу русской фразы, и если всякий раз переводить его английским «already», то выйдет что-то похожее на смехотворный английский русского жителя Нью-Йорка. Слово это — не редкость в тексте ЕО, его нужно рассматривать как своего рода филологизм. Я постарался сохранить его нетронутым (переведя как «already») в тех пассажах, где оно является принадлежностью стиля: сам Пушкин в отвергнутом примечании поясняет использование уж в строфе XL гл. 4. Кое-где уже и уж можно адекватно передать словом «now», но есть некоторые обороты, где оно означает «practically» — «в сущности» или «yet» — «еще». Иногда оно используется в стихотворении просто для заполнения паузы и в английском оказалось бы излишним. Поэтому в некоторых случаях я просто его отбросил. Любопытно, что в связи с происхождением английского «already» такая обычная русская фраза, как «он уже готов» станет забавной и невозможной «he is already ready».

    12—14 Я не просматривал французских переводов «Времен года» Томсона, но подозреваю, что некоторые отголоски стихов 134–137 из «Зимы» («Winter», 1726) этого автора Пушкин держал в памяти:

    Even, as the matron, at her nightly task,
    With pensive labour draws the flaxen thread,
    The wasted taper and the crackling flame
    Foretell the blast.
    (И женщина, что за ночной работой,
    Свечи огарок, пламени трещанье
    Предсказывают бурю.)

    14 …лучинка… — Уменьшительная форма от слова «лучина», смолистая деревянная щепка, использовавшаяся вместо свечи.

    14—XLII, 1 Трещит… трещат… — Повтор не самый удачный. Свежий треск мороза (к примеру, в каком-нибудь гиперборейском лесу, где от холода раскалываются стволы огромных деревьев и сама земля звенит) — совсем не то, что треск смолистой лучины, освещавшей крестьянскую бревенчатую избу.

    XLII

    И вот уже трещат морозы
    И серебрятся средь полей…
    (Читатель ждет уж рифмы розы;
    4 На, вот возьми ее скорей!)
    Опрятней модного паркета
    Блистает речка, льдом одета.
    Мальчишек радостный народ24
    8 Коньками звучно режет лед;
    На красных лапках гусь тяжелый,
    Задумав плыть по лону вод,
    Ступает бережно на лед,
    12 Скользит и падает; веселый
    Звездами падая на брег.

    1—3 …Морозы… розы… — Русский пример того, что Поуп называет в своем «Опыте о критике» («Essay on Criticism», стихи 349–351) «обязательным возвратом ожидаемой рифмы»:

    Where — e'er you find the cooling western breeze,
    In the next line, it whispers thro' the trees…
    (Где б ни нашли вы прохладный западный ветерок,
    В следующей строке он шепчет меж деревьев…)

    В послании «К В. А. Жуковскому», написанном в 1821 г., Вяземский, размышляя о рифмах, пользуется тем же приемом:

    И, в самый летний зной в лугах срывая розы,
    Насильственно пригнать с Уральских гор морозы…

    Рифма мороза — роза впервые появилась у Пушкина в 1827 г., во втором четверостишии мадригала из восьми стихов «Есть роза дивная…», обращенного к некоей московской красавице:

    Вотще Киферу и Пафос
    Мертвит дыхание мороза:
    Блестит между минутных роз

    и в виде мужской рифмы (мороз — роз) в других четверостишиях, написанных зимой 1828 г. (стихи 1–8 отрывка из 12 стихов):

    Как быстро в поле вдруг открытом,
    Подкован вновь, мой конь бежит!
    Как звонко под его копытом
    Земля промерзлая звучит!
    Полезен русскому здоровью
    Наш укрепительный мороз:
    Ланиты, ярче вешних роз,
    Играют холодом и кровью…

    Гофман в книге «Пушкин, психология творчества» (Париж, 1928) на с. 208 отмечает, что прежде, до написания гл. 4, XLII (сочиненной, думаю, на первой неделе января 1826 г.), Пушкин никогда не употреблял рифмы морозы — розы. См., однако, XXIVf, 5–6.

    7 Мальчишек радостный народ… — Этот эпитет неуклюже балансирует на двух уровнях смысла; Пушкин намеревался сказать веселый народ, но это не скандировалось бы. Употребление слова народ «Временах года» (1726–1746): «the feathery people», «the plumy nation» («пернатый народ»), «the tuneful race» («певучее племя») и «the weak tribes» («хрупкие племена») — и все это о птицах.

    8 Критик, о котором говорится в пушкинском примечании 24, — это Михаил Дмитриев, который разобрал четвертую и пятую главы в «Атенее», 1828.

    «Тот же самый критик, — пишет Пушкин в одной из неопубликованных статей, — понимает так, что в намерения тяжелого гуся входит использовать свои красные [то есть не черные или еще какие-нибудь] лапы для плавания, и справедливо замечал, что недалеко уплывешь на красных лапках»{114}.

    Слово лапки (ед. ч. лапка) здесь не имеет уменьшительного смысла (хотя с точки зрения грамматики смысл этот именно таков), а означает всего лишь нижние конечности домашней птицы. Однако на самом деле полная форма (ед. ч. лапа, мн. ч. лапы) по-русски была бы уместнее применительно к живому гусю (у тяжелого гуся как тело, так и плоские нижние конечности маленькими не назовешь). Ноги птиц, видовая принадлежность которых не уточняется, от вьюрка до павлина, конечности насекомых (на взрослой стадии развития) и маленьких четвероногих (например, комнатных собачек, кроликов, домашних кошек) правильно называть лапками. Конечности же более крупных собак, волков, медведей и тигров, водоплавающих птиц, страусов, орлов, ястребов и им подобных, а также лапообразные конечности черепах и верблюдов именуются лапами. Нижние конечности гусениц и детей зовутся ножками, как и ножки стульев, что с точки зрения грамматики является уменьшительно-ласкательной формой слова ноги.

    13 …первый снег… — На дворе декабрь 1820 г., и перед нами первое из трех описаний прихода зимы в романе. Еще два находим в гл. 5, I (относящееся к той же самой зиме, но увиденной глазами Татьяны) и в гл. 7, XXIX–XXX (ноябрь 1821 г.).

    editio optima таковы:

    гл. 1, XVI: морозной пылью серебрится его бобровый воротник (ноябрь или декабрь 1819 г.)

    XXII: бьющиеся кони, прозябнувшие кучера

    XXVII: наведенные на снег радуги

    XXXII: ножка зимой на чугуне камина

    XXXV: утренний снег, хрустящий под ногой

    гл. 4, XL: карикатура южных зим

    XLI: зимних друг ночей

    XLII: мороз, катание на коньках, сверканье первого снега (декабрь 1820 г.)

    XLIII: зимнее времяпрепровождение

    XLIV: ванна со льдом

    XLV–L: ужин у камина (5 января 1821 г.)

    гл. 5, I: наконец-то выпавший снег (2–3 января 1821 г.; обратим внимание на частичные совпадения с гл. 4)

    II: простые радости бедняков

    III: Вяземский и Баратынский

    IV: на солнце иней, сиянье розовых снегов

    IX: ясная ночь, мороз, хрустящий снег

    XI: зимняя сцена в сне Татьяны (5 января 1821 г.)

    XIII: ветви сосен, отягченные снегом

    XIV: рыхлый снег, хрупкий снег

    XV: пустынный снег

    XX: тьма морозная

    XXI: багряный луч на мерзлом стекле

    XXIV: «метель» в соннике

    XXV: сани с гостями (12 января 1821 г.)

    гл. 6, XXIV: перелетная метель под ярким солнцем (14 января 1821 г.)

    гл. 7, XXIX: зима идет (ноябрь 1821 г.)

    XXXV: зимняя дорога

    гл. 8, XXXIX: зимняя спячка Онегина (с начала ноября 1824 г. до начала апреля 1825 г.) подходит к концу.

    <…>

    Вариант

    —14 Отвергнутое чтение (2370, л. 27) гораздо умилительнее:

    Скользит и падает — Веселый
    Выходит зайчик — первый снег
    Звездами падает на брег.

    XLIII

    Гулять? Деревня той порой
    Невольно докучает взору
    4 Однообразной наготой.
    Скакать верхом в степи суровой?
    Неверный зацепляя лед,
    8 Того и жди, что упадет.
    Сиди под кровлею пустынной,
    Читай: вот Прадт, вот Walter Scott.
    – поверяй расход,
    12 Сердись иль пей, и вечер длинный
    Кой-как пройдет, а завтра то ж,
    И славно зиму проведешь.

    1 …что делать… — Ср. у Китса, «Мечта» («Fancy», 1820), стихи 15–18:

    …What do then?
    Sit thee by the ingle, when
    The sear faggot blazes bright,
    Spirit of a winter's night…
    …Что же делать?
    Сиди у очага, когда
    Сухие ветки пламенеют ярко,
    Дух зимней ночи…)

    См. также конец гл. 4, XLI.

    —8 Пушкин заключает письмо к Вяземскому (28 января 1825 г., из Тригорского, близ Михайловского, в Москву) словами: «Пишу тебе в гостях [от Осиповых] с разбитою рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия».

    10 …Прадт… — Доминик де Прадт (1759–1837), французский публицист. В библиотеке Онегина той зимой могла быть скорее всего его книга «Европа после Экслашапельского конгресса, последовавшего за Венским конгрессом» («L'Europe après le congrès d'Aix-la-Chapelle, faisant suite au congrès de Vienne». Paris, 1819), где есть следующий забавный пассаж (с. 36–42):

    «Les accrois semen s de la population en Russie suivent les mêmes degrès qu'on les voit parcourir en Amérique. … Il est calculé qu'en 1920 [la] population [des Etats-Unis] surpassera 100,000,000 h[abitans]… [Dans] cent ans la population de la Russie excédera cent millions d'hommes… Ajoutez que la Russie… est la seule puissance de l'Europe qui possède encore, dans une très-grande abondance, une des machines les plus essentielles de la guerre, un des principes vitaux de l'état militaire d'un pays, les chevaux… [et] sous ce rapport, la Russie ressemble à… l'Amérique…»[601]

    «Le congrès de Vienne, en sanctionnant l'occupation de la Pologne, a faussé la politique de l'Europe qui exigeait d'éloigner la Russie à tout prix»[602].

    10 …W. Scott! — Вальтер Скотт, например, «Айвенго» («Ivanhoé, ou le Retour du croisé») во французском переводе Огюста Жана Батиста Дефоконпре (Paris, 1820).

    Вариант

    —4 В беловой копии читаем:

    В глуши что делать в это время?
    Гулять? но голы все места,
    Как лысое Сатурна темя

    Черновик (2370, л. 77 об.) помечен «2 генв. 1826».

    Бродский, конечно же, в восторге от этого намека на тяготы крестьянской жизни в прежние лета, до Ленина со Сталиным.

    Здесь дивная аллитерационная игра на г и л:

    В глуши что дел
    Гулять? Но голы все места

    Сатурн — античный бог времени или времен года; обычно изображается лысым седобородым стариком с косой в руках. Он пожирает собственных детей, «как революции пожирают рожденные ими же свободы» (говаривал жирондист Верньо).

    XLIV

    Прямым Онегин Чильд Гарольдом
    Со сна садится в ванну со льдом,
    4 И после, дома целый день,
    Один, в расчеты погруженный,
    Тупым кием вооруженный,
    8 Играет с самого утра.
    Настанет вечер деревенский:
    Бильярд оставлен, кий забыт,
    Перед камином стол накрыт,
    12
    На тройке чалых лошадей;
    Давай обедать поскорей!

    1 …Чильд Гарольдом (тв. пад.)… — Первый звук, Ч, — уже на французский манер — и вместо английского ай. Он начал следующее слово с г, использовавшегося для передачи английского и немецкого h; поставил ударение на последнем слоге имени à la française[603]и вдобавок припечатал окончанием русского творительного падежа (-ом).

    Наиболее же поразительна здесь сама рифма. Чтобы подбавить сарказма по поводу избитой рифмы морозы — розы, со льдом — акцентировано на предлоге, и эта простонародная интонация разительно контрастирует с космополитическим Гарольдом. Напоминаю англоязычному читателю, что [604], даже состоящая из двух слов, как здесь, не имеет в русском того вульгарно-шутливого оттенка, который возникает в английском. У меня есть в запасе еще один прелюбопытный пример.

    В шутливых строках, посвященных осаде Измаила в «Дон Жуане» (песнь VII, строфа XVII), среди перепутанных русских фамилий, которые уже были исковерканы, пройдя через транслитерацию с немецкого на французский и английский, фамилий с прилипшими к ним потрепанными w и подложными seh или, напротив, утратившими h — «Mouskin Pouskin» (Мусин-Пушкин), зарифмованная с «through skin» и «new skin»[605]. (Графы Мусины-Пушкины состояли в отдаленном родстве с просто Пушкиными.) Согласно сноске Колриджа в его издании «Дон Жуана», фамилия эта принадлежит графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину (1744–1817), государственному мужу и археологу; однако было еще одно лицо с такой фамилией — граф Алексей Семенович Мусин-Пушкин (род. 1779), посол Екатерины II в Лондоне и Стокгольме, который также умер в 1817 г. и тоже был известен мемуаристам.

    Англичанину порою туго приходилось с этой русской фамилией: «Автор этого воображаемого путешествия — русский князь Myска Пуска… [никто] как он, не исказил быта и нравов английского общества». Так пишет Джордж Бруммель одной даме 1 января 1836 г. из Кана, за год до того, как он начал терять рассудок (цит. по: Jesse, «Brummell», vol. 2, ch. 22). Однако путешественник Эдвард Дэниэль Кларк (1769–1822), посетивший Россию в 1800 г., почти правильно транслитерировал это имя в одной из сносок «Путешествия по разным странам Европы, Азии и Африки» (Edward Daniel Clarke, «Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa», 4th edn., London, 1817, t. 2, p. 126): Alexis Mussin Pushkin.

    В ноябре 1825 г. Пушкин пишет Вяземскому из Михайловского в Москву, что ему известны лишь первые пять песен «Дон Жуана» (в прозаическом переложении Пишо). 21 июля 1825 г. он напомнил Анне Вульф, отправившейся в Ригу к своей кузине Анне Керн, чтобы та послала ему пишотовское переложение остальных песен (парижское издание 1824 г.), которое Анна Керн обещала для него достать. Вероятно, он и получил эту книгу в начале 1826 г. Пишо так переводит пассаж с «new skin»:

    «…et Mouskin-Pouskin, tout aussi belliqueux que quiconque [a] fendu un homme en deux… Ils se souciaient peu de Mahomet… à moins qu'ils n'eussent pensé à faire un tambour de leur peau.»[606]

    «Байрон говорил, что никогда не возьмется описывать страну, которой не видал бы собственными глазами. Однако ж в „Дон Жуане“ описывает он Россию, зато приметны некоторые погрешности: кибитка [не] малоудобная повозка без рессор [Байрон спутал ее с телегой]. …»

    Это относится к байроновским словам («Дон Жуан», IX, XXX): «Проклятая коляска без рессор», которые пушкинский источник (Pichot, 1824) переводит как «maudite sorte de voiture non suspendue».

    У русских в целом меньше затруднений с именами байроновских героев и его собственным, нежели у Байрона было с именами русскими (он, к примеру, рифмовал «Soúvaroff-lover of» и «Suwárrow — sorrow» вместо верного «Suvórov — more of»). Сочинения Байрона, как я неустанно повторяю, доходили до России большей частью во французских пересказах. Французское звучание его имени — «Birong» с ударением на последнем слоге, произносимом в нос; в русском нет аналога такому звуку. В России были попытки имитировать эту французскую форму написанием «Бирон». <…> Однако оно не прижилось из-за путаницы с именем знаменитого фаворита императрицы Анны (Bühren, по-русски писавшегося как Бирон). Наконец, было найдено правильное произношение «Байрон», которое идеально передает английский гласный звук. Но в то же самое время другая когорта лингвистов произвела на свет кошмарное «Бейрон», которое упорно употребляли Катенин, Вяземский, Рылеев, Языков и другие москвичи-германофилы. <…> (См. также коммент. к гл. 1, XXXVIII, 9)

    13 — Ленский приезжает в санях, запряженных тройкой, то есть тремя лошадьми в одной упряжи, в ряд. «Тройка» (с опущенным «лошадей») используется как эллипс, означая экипаж, запряженный тремя лошадьми. <…>

    Я заметил, что один из английских переводчиков, Сполдинг (1881), вручил Ленскому поводья, словно английскому аристократу, правящему своим фаэтоном; но действие все-таки происходит в России, где между дворянином и тремя лошадьми помещается кучер.

    Слово «чалый» означает более или менее ровное смешение бледно-коричневого тона с сероватым, но иногда имеются в виду и другие оттенки. Здесь чалый видится мне довольно светлым, мягким оттенком коричневато-серого, однако, может быть, я нахожусь под впечатлением воспоминаний о петербургской школе верховой езды. Тургенев — Виардо, описывая лошадиную масть, дают перевод «fleur-de-pêcher» — цветок персика (то есть рыжеватый крап на белесом фоне), а Иван Тургенев был в этом деле дока.

    Вариант

    6

    Кий опилив натерши мелом…

    XLV

    Вдовы Клико или Моэта
    Благословенное вино
    В бутылке мерзлой для поэта
    4
    Оно сверкает Ипокреной;25
    Оно своей игрой и пеной
    (Подобием того-сего)
    8 Меня пленяло: за него
    Давал я. Помните ль, друзья?
    Его волшебная струя
    12 Рождала глупостей не мало,
    А сколько шуток и стихов,

    1—7 Вдовы Клико или Моэта… того-сего… [см. также XLVI, 5, 6 — Аи] — Вольтер («Светский человек» / «Le Mondain») видит в «écume pétillante»[607] «l'image brillante» «de nos Français»[608].

    Байрон («Дон Жуан», XV, LXV, 8) говорит о пене шампанского, «столь белой, сколь расплавленные перлы Клеопатры».

    Баратынский в «Пирах» (стих 139) находит в шампанском «подобье жизни молодой» (см. ниже).

    Фамилия Жана Реми Моэта (Jean Rémi Moët, 1758–1841), основателя знаменитой фирмы шампанских вин и добродушного maire[609]города Эперне, на русском рифмуется с «поэтом». Трема над е в ët и над i в во французском указывает на расщепление дифтонга на два слога (naïf, Baïf), и не следует путать ее с диакритическим знаком над i в моей транслитерации русских слов, выбранным произвольно, чтобы передать трансформацию и ы (tï, Krïm, Yazikov и т. д.). <…>

    Название прославленного шампанского происходит от французского или Ау — городка в департаменте Марна на севере Франции, где в бассейне реки Марны, близ Эперне, располагались первые виноградники.

    Пушкинское примечание 25 — не что иное, как отрывок из послания, адресованного брату Льву (четырехстопный хорей, 36 стихов). Этот стихотворный набросок, написанный в начале декабря 1824 г., так и остался неоконченным. Начинается он так: «Что же? Будет ли вино?»

    На первый взгляд кажется, будто Пушкину пришло в голову, что стих 7 строфы XLV гл. 4 может прозвучать как издевка над строчкой из «Пиров» Баратынского, чьи чувства им всегда ревностно оберегались; и он тактично и лаконично цитирует свои собственные прихрамывающие строки в качестве прототипических, с тем чтобы задним числом доказать, что ни в коем случае не имел в виду Баратынского.

    Но тому может быть и другая причина, более тонкая.

    Вот отрывок о шампанском из «Пиров» Баратынского (изд. 1821 г., стихи 129–139):

    В стекло простое бог похмелья
    Лил через край, друзья мои,
    Свое любимое Аи:
    Его звездящаяся влага
    В ней укрывается отвага,
    Она свободою кипит,
    Как гордый ум не терпит плена,
    Рвет пробку резвою волной,
    Подобье жизни молодой…

    При подготовке издания 1826 г. (то есть сразу после восстания декабристов) цензор не одобрил этой метафоры (стихи 135–136) с ее неуместными свободой и гордостью, «Как гордый конь не терпит плена». Что позволено лошадке, то не позволено человеку.

    (В последнем прижизненном издании 1835 г. стоит: «Как страсть, как мысль она кипит» и т. д.).

    В одном из писем Баратынскому его друг Дельвиг, следивший за печатанием «Пиров» и «Эды» (публиковавшихся вместе), говорит о своих бесплодных попытках убедить цензора пропустить первоначальные строки: «Монах и Смерть Андрея Шенье ».

    Вполне возможно, что Пушкин, состоявший тогда в переписке как с Дельвигом, так и с Баратынским, обозначил свою осведомленность о дурацкой поправке, требуемой полицией. В его лукавой строчке «подобием того-сего» — подразумевалась невинная на первый взгляд цитата, немедленно напомнившая посвященным о «Пирах».

    «Андрей Шенье», упомянутый Дельвигом, — это элегия, сочиненная Пушкиным в начале 1825 г.; в ней оплакивается смерть Шенье под ножом гильотины в 1794 г., на закате эпохи народной тирании. Состоящая из 185 вольных ямбов, она обращена к Николаю Раевскому и впервые была напечатана 8 октября 1825 г. с цензорскими изъятиями более сорока стихов (21–64 и 150) в сборнике «Стихотворения Александра Пушкина», вышедшем в свет 28 декабря 1825 г., через две недели после декабристского мятежа. Злонамеренные или же наивные читатели пустили гулять по рукам списки стихов (в которых автор устами Шенье призывает «священную свободу» и свержение царей) под фальшивым названием (придуманным неким Андреем Леопольдовым, студентом Московского университета) «Четырнадцатое декабря»; по этой причине озадаченная полиция докучала Пушкину и арестовала владельцев списков. Эта элегия, включая и подвергнутый цензуре отрывок, в действительности не имеет никакого отношения к российским событиям, кроме случайной ассоциации: нападая на робеспьеровский режим террора, она восхваляет (как и ода «Вольность», 1817) Свободу, основанную на Законе.

    2 Ср. у Вяземского, в четырехстопном стихотворении, посвященном поэту Давыдову (1815; стихи 49–52):

    …дар волшебный
    Кипит, бьет искрами и пеной! —
    Так жизнь кипит в младые дни!

    5 Ипокрена — священный источник муз на горе Геликон в Беотии. Он был выбит копытом Пегаса — крылатого коня, символизирующего поэтическое вдохновение.

    9 — Томашевский (ПСС 1957, с. 597) заметил здесь ироническое цитирование послания Жуковского «Императору Александру» (1814, стихи 442–443):

    Когда и нищета под кровлею забвенья
    Последний бедный лепт за лик твой отдает…

    XLVI

    Но изменяет пеной шумной
    И я Бордо благоразумный
    4 Уж нынче предпочел ему.
    К Аи я больше не способен;
    Аи любовнице подобен
    8 И своенравной, и пустой…
    Но ты, Бордо, подобен другу,
    Который, в горе и в беде,
    Товарищ завсегда, везде,
    12
    Иль тихий разделить досуг.
    Да здравствует Бордо, наш друг!

    И эта, и предыдущая, XLV, строфы, обе пенящиеся привозными банальностями, весьма убоги.

    3 …Бордо… — «Кроваво-красный пенистый сок» бордо пришелся по вкусу и Джону Гэю (John Gay, «Wine», 1708).

    Дюси в стихотворении «Мадам Жоржетте В.» (Ducis, «A Mme Georgette W. С») восхваляет бордо примерно теми же словами (стихи 2, 8):

    Oui, je bois [ses] coupes vermeilles;
    …………………………………………………
    Calme et vieux, c'est le vin des sages.[610]

    5, 6 Аи — см. коммент. к XLV, 1–7.

    11—14 Вот прекрасный пример отрезвляющего и притормаживающего эффекта, достигаемого целой вереницей скадов на второй стопе, после всплеска невероятного количества модуляций. <…>

    XLVII

    Огонь потух; едва золою
    Подернут уголь золотой;
    4 Виется пар, и теплотой
    Камин чуть дышит. Дым из трубок
    В трубу уходит. Светлый кубок
    Еще шипит среди стола.
    8
    (Люблю я дружеские враки
    И дружеский бокал вина
    Порою той, что названа
    12 Пора меж волка и собаки,
    Теперь беседуют друзья:

    4—7 В неопубликованной заметке (см.: ПСС 1949, т. 7, с. 171) Пушкин пишет:

    «Наши критики долго оставляли меня в покое. Это делает им честь: я был далеко в обстоятельствах не благоприятных. По привычке полагали меня все еще очень молодым человеком. Первые неприязненные статьи, помнится, стали появляться по напечатании четвертой и пятой песни [в начале 1828 г.]. Разбор сих глав, напечатанный в „Атенее“ [в 1828 г., подписан „V“, написан Михаилом Дмитриевым], удивил меня хорошим тоном, хорошим слогом и странностию привязок. Самые обыкновенные риторические фигуры и тропы останавливали критика: можно ли сказать „стакан шипит“ вместо „вино шипит в стакане“? „камин дышит“ вместо „пар идет из камина“»?

    9—13 Интонация этой ремарки в скобках очень напоминает замечание о Руссо в гл. 1, XXIV, 9—14.

    12 …м— Привычный галлицизм, entre chien et loup, восходящий к XIII в. (entre chien et leu) и означающий сумерки — время дня, когда пастуху уже становится трудно отличить волка от собственной собаки из-за сгущающейся темноты. В этом выражении усмотрели к тому же и эволюционистский смысл, а именно постепенный переход дня в ночь, подобно промежуточной стадии между двумя близкородственными видами животных.

    XLVIII

    «Ну, что соседки? Что Татьяна?
    Что Ольга резвая твоя?»
    – Налей еще мне полстакана…
    4 … Вся семья
    Здорова; кланяться велели.
    Ах, милый, как похорошели
    У Ольги плечи, что за грудь!
    8 Что за душа!.. Когда-нибудь
    А то, мой друг, суди ты сам:
    Два раза заглянул, а там
    12 Уж к ним и носу не покажешь.
    Да вот… какой же я болван!

    Варианты

    10 В отдельном издании четвертой и пятой глав (1828) есть вариант:

    А то, mon cher, суди ты сам…

    13—14 и XLIX, 1 «суббота», как и в окончательной беловой рукописи, однако в исправленном черновике (там же) читаем:

    Да что? — какой же я болван —
    Чуть не забыл — в четверг ты зван —

    «Четверг» сохраняется в одном из вариантов беловой рукописи, где следующая строфа начинается так:

    Ты зван в четверг на именины…

    «Чуть не забыл — ты в среду зван» и «Ты в среду зван на именины». Эта дата приходилась на среду в 1818 и 1824 гг., на понедельник — в 1825-м и на вторник — в 1826-м, когда была дописана глава.

    XLIX

    «Я?» – «Да, Татьяны именины
    В субботу. Оленька и мать
    Велели звать, и нет причины
    4 Тебе на зов не приезжать». —
    «Но куча будет там народу
    И всякого такого сброду…» —
    «И, никого, уверен я!
    8 Кто будет там? своя семья.
    Поедем, сделай одолженье!
    » – «Согласен». – «Как ты мил!»
    При сих словах он осушил
    12 Стакан, соседке приношенье,
    Потом разговорился вновь
    Про Ольгу: такова любовь!

    Ленский внезапно не вспомнил то, что пытался заставить забыть его ангел-хранитель, не было бы ни танца, ни дуэли, ни гибели. Тут-то и последует со стороны Онегина ряд неосторожных и безответственных поступков, которые с фатальной неизбежностью приведут к катастрофе. Видимо, вечер в тесном семейном кругу, обещанный Ленским в его наивном рвении затащить в гости своего приятеля, должен был казаться Онегину еще менее приемлемым (хотя по иной причине), чем большое сборище. С какой стати он предпочтет близкий круг шумной компании? Из жестокого любопытства? Или же с тех пор, как они виделись в последний раз, пять с лишним месяцев назад, Татьяна стала больше ему нравиться?

    1—2 …Татьяны именины / В субботу. — 12 января, св. Татьяна Римская, ок. 230 г., мученица. <…>

    Варианты

    1 –14.

    13 В отвергнутом черновике (2370, л. 78 об.) читаем прелестное:

    Накинул синюю шинель

    и, верно, отбыл в какую-нибудь мятель.

    L

    Назначен был счастливый срок.
    И тайна брачныя постели
    4 И сладостной любви венок
    Его восторгов ожидали.
    Зевоты хладная чреда
    8 Ему не снились никогда.
    Меж тем как мы, враги Гимена,
    В домашней жизни зрим один
    12 Роман во вкусе Лафонтена…26
    Мой бедный Ленский, сердцем он
    Для оной жизни был рожден.

    9 …враги Гимена… — Неблагозвучное сближение двух согласных (ги — ги) совершенно не в духе ЕО. Или Пушкин произносил «Xимена»?

    12 …Лафонтена… — Пушкинское примечание 26 об этом «авторе множества семейственных романов» относится к Августу (или Огюсту) Генриху Юлию Лафонтену (1758–1831), немецкому романисту. Он был столь же бездарен, сколь плодовит, произведя на свет более 150 толстых томов, и сказочно популярен за пределами своей родины, во французских переводах. Пушкин мог иметь в виду роман «Два друга» («Les Deux Amis», нем. «Die beiden Freunde»), перевод графини де Монтолон (Countess de Montholon; Paris, 1817, 3 vols.), или «Признание на могиле» («Les Aveux au tombeau», нем, «Das Bekenntniss am Grabe») в переводе Элизы Вояр (Elise Voïart; Paris, 1817, 4 vols.), или же, что скорее всего, «Семья Хальдена» («La Famille de Halden», нем. «Die Familie von Halden», 1789) в переводе Виллемайна (H. Villemain; Paris, 1803, 4 vols.), экземпляр которой (согласно лаконичному упоминанию Модзалевского в книге «Пушкин и его современники», 1903, т. 1, с. 27) имелся в библиотеке госпожи Осиповой, соседки Пушкина, в Тригорском.

    LI

    Он был любим… по крайней мере
    Стократ блажен, кто предан вере,
    4 Кто, хладный ум угомонив,
    Покоится в сердечной неге,
    Как пьяный путник на ночлеге,
    8 В весенний впившийся цветок;
    Но жалок тот, кто всё предвидит,
    Чья не кружится голова,
    Кто все движенья, все слова
    12
    Чье сердце опыт остудил
    И забываться запретил!

    Под строфой в черновике (2370, л. 79) стоит: «6 генв.» (6 января 1826 г.).

    Примечания

    «Леса и ручейки» (фр.)

    [591] «Похвалы деревне» (фр.)

    [592] Он предается в спокойном и священном уединении / Отдыху, сну, прогулкам в лесах, занятиям, / Дружескому пиру, а порой, по вечерам, / Ловит юный и свежий поцелуй черноокой белянки (фр.)

    [593] Открытие, впервые опубликованное, по-моему, С. Савченко: «Элегия Ленского и французская элегия». — В кн.: Пушкин в мировой литературе. Л, 1926, с 361–362. (Примеч. В. Н.)

    «Ручьи, леса, Венера и занятья…» (фр.)

    [595] И слов ласкающих младенческая нежность… (фр.)

    [596] Судья надменный, мои сочинения подслушав, / Объявляет вдруг громогласно о двух десятках мест, / Взятых мною у поэта, чье имя он называет, и их обнаружив, / Восхищается собой и доволен своей ученостью. / Зачем он не придет ко мне? Я б его познакомил / С тысячей моих литературных краж, которых он не знает, может статься /… / Неосторожный критик, считающий себя весьма искусным, / По моей щеке даст пощечину Вергилию / А это (ты можешь видеть, в праве ли я) / Монтень, если он тебе вспомнится, сказал до меня (фр.)

    [597] «Я хочу, чтобы они по моему носу дали щелчок Плутарху: и пусть они обожгутся, оскорбляя через меня Сенеку» (фр.)

    [598] Мелкие поэты (фр.)

    … /…/ Как сладко благоразумному человеку / Укрыться в глубине лесов / И насладиться прелестями / Какой-нибудь деревенской нимфы! (фр.)

    [600] Какое наслаждение смотреть на стада, / Когда полуденный зной выжигает траву, / Собирающиеся вокруг пастушьего посоха, / Чтобы найти прохладу под этими вязами! (фр.)

    [601] «Увеличение населения в России развивается в тех же масштабах, что и в Америке…Подсчитано, что в 1920 году население Соединенных Штатов превысит 100 000 000 ч[еловек]… [Через] сто лет население России будет больше ста миллионов человек… Кроме того, учтите, что Россия… единственная среди европейских держав, которая располагает еще в изобилии одним из самых важных орудий войны, одним из жизненно важных составляющих военного положения страны — лошадьми [и] а этом Россия похожа… на Америку.» (фр.)

    [602] «Санкционировав оккупацию Польши, Венский конгресс извратил политику Европы, которая требовала удаления России любой ценой» (фр.)

    [603] На французский лад (фр.)

    (итал.)

    [605] «Сквозь кожу», «новая кожа» (англ.)

    [606] «…А Мускин-Пускин, столь же воинственный, как некто, кто разорвал человека надвое… Им дела не было до Магомета. Разве только они думали сделать барабан из его кожи» (фр.)

    «Игристая пена» (фр.)

    [608] «Блестящий образ наших французов» (фр.)

    [609] Мэр, городской голова (фр.)

    [610] Да, пью я кубками алое вино; /… / Оно — напиток мудрецов, спокойное и старое… (фр.)

    {111} Ольга Михайловна Калашникова (1806 — не ранее 1840) — с 18 октября 1831 г. жена Павла Степановича Ключарева (у Набокова опечатка — Ключникова), мелкопоместного дворянина и чиновника. Сын Ольги Михайловны Павел скончался 15 сентября 1826 г., прожив всего два с половиной месяца. 

    –1875) — прозаик и стихотворец, журналист, издатель разных периодических изданий. В «Санкт-Петербургском зрителе» (1828, кн. I) напечатал «Рецензию на IV и V главы „Евгения Онегина“».

    {113} Пушкин в статье «Опровержение на критики» уделил абзац Федорову «Г-н Федоров в журнале…», отвечая на его рецензию.

    {114} Набоков вольно пересказывает текст Пушкина из статьи «Опровержение на критики»:

    «Вместо:

    На красных лапках гусь тяжелый

    Ступает бережно на лед.

    критик читал:

    На красных лапках гусь тяжелый
    Задумал плыть —

    ».

    Раздел сайта: