Комментарий к роману "Евгений Онегин"
Глава пятая. Эпиграф, пункты I - XV

Эпиграф

О, не знай сих страшных снов

Ты, моя Светлана!

Жуковский

Два стиха из эпилога баллады Жуковского «Светлана» (1812), на которую я ссылаюсь в коммент. к гл. 3, V, 2 и гл. 5, X, 6.

Две заключительные строфы баллады адресованы Александре Протасовой (1797–1829), крестнице и племяннице Жуковского (дочери его сестры). В 1814 г. она вышла замуж за посредственного поэта и критика Александра Воейкова (1778–1839), жестоко обращавшегося с нею. Уж она-то знала эти «страшные сны» и умерла молодой в Италии. В нее был влюблен Александр Тургенев; в письме от 19 октября 1832 г. Жуковский послал ему надпись с ее надгробного камня в Ливорно на церковнославянском языке («Архив братьев Тургеневых», 1921, № 6, с. 461). Родною сестрой ей приходилась Мария Протасова (1793–1823) — единственная любовь Жуковского, вышедшая в 1817 г. замуж за известного хирурга Ивана Мойера (Иоганн Христиан Мойер, 1786–1858).

В беловой рукописи пятой главы (ПБ 14) есть два пробных варианта эпиграфов: первые два слова из стихов Петрарки, служащих эпиграфом к шестой главе, — очевидно, фальстарт, и строфа II, стихи 1–8 из «Светланы», тема которых отсылает нас обратно к V строфе гл. 3:

Тускло светится луна
В сумраке тумана —
Молчалива и грустна
Милая Светлана.
Что, подруженька, с тобой?
Вымолви словечко,
Слушай песни круговой,
Вынь себе колечко.

I

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
4 Снег выпал только в январе
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
8 Куртины, кровли и забор,
На стеклах легкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок веселых на дворе
12 И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Всё ярко, всё бело кругом.

Вверху черновика (2370, л. 79 об.) Пушкин надписал дату — «4 генв.» (4 января 1826 г.).

2 на дворе; 1 двор; 11 на дворе. — Двор в стихе 7 — это всего лишь отдельный объект в ряду других объектов (куртин и т. д.). На дворе в стихе 11 может означать «во дворе» или (и такое понимание здесь более вероятно) «на улице», «вне дома». В стихе 2 на дворе передает еще более размытое и общее понятие о чем-то, происходящем на открытом воздухе, на просторе. В самом деле, на дворе (осенняя погода стояла на дворе) едва ли значит более, чем наречие в разговорных американских оборотах вроде «the man stood around» («человек стоял себе») или «it's raining out» («на улице дождь»). Поэтому стихи 1–2:

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе… —

значат всего-навсего, что подобная погода (осенняя) продолжалась (или длилась) в том году (1820) в течение долгого времени (до января 1821 г.), и за надобностью обстоятельства места русская фраза закругляется под конец этим на дворе.

3, 10, 13 зима (зимний) — повторяется в этой строфе трижды.

Заметим, что в предыдущей, четвертой главе (строфа XL) лето чудесным образом завершается в ноябре, что расходится с постулированной краткостью северного лета (гл. 4, XL, 3), поскольку осенняя погода в тех краях, где было поместье Лариных, устанавливалась не позднее последних чисел августа (по старому стилю, разумеется). Запоздалый приход и осени, и зимы в «1820» г., не очень-то четко означен в четвертой главе, хотя на самом деле конец этой главы (строфы XL–L) покрывает тот же самый временной промежуток (с ноября по начало января), что и строфы I–II гл. 5. Пушкинский «1820-й» отличается от реального 1820 г., который на северо-западе России был отмечен чрезвычайно ранним снегопадом (в Петербургской губернии — 28 сентября, судя по письму Карамзина Дмитриеву).

5 Все четверо английских переводчиков — Сполдинг, Дейч, Эльтон и Радин — ошиблись в дате, поняв на третье как «третьего числа»!

9 …узоры… — Имеются в виду морозные узоры.

12 …мягко… — Фр. moelleusement, смесь «yieldingly» и «thickly» («податливо» и «обильно»).

14 — Ср. у Томсона, «Зима» («Winter», ed. 1730–1738), стихи 232–234:

Sudden the fields
Put on their winter-robe of purest white.
'Tis brightness all…
(И вдруг поля
Надели зимний свой наряд чистейшей белизны.
Все ярко…)

Вариант

1—4 Отвергнутый черновик (2370, л. 79 об.):

В тот год осенняя погода
Стояла долго Барометр
Замерзнул Бедная природа
…………ветр…

Ветр здесь единственно возможная рифма к барометру. Она уже была использована Жуковским в его шутливой комедии 1811 г., озаглавленной «Коловратно-курьезная сцена между господином Леандром, Пальясом и важным господином доктором».

II

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь;
4 Плетется рысью как-нибудь;
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
8 В тулупе, в красном кушаке.
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив;
12 Шалун уж заморозил пальчик:
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно…

Эта строфа часто попадается в русских хрестоматиях в виде самостоятельного стихотворения под названием «Зима»; а в 1899 г. некто Плосайкевич изготовил из нее «Детский хор для двух голосов», окрестив первое восьмистишие «Русская зима», а оставшиеся шесть стихов — «Мальчик-забавник»{115}.

1–4

Сполдинг (1881):

Winter! The peasant blithely goes
To labour in his sledge forgot,
His pony sniffing the fresh snows
Just manages a feeble trot…

(Зима! Крестьянин беспечно едет / На работу в своих забытых санях, / Его пони, нюхая свежие снега, / Еле-еле рысит…)

«Russian Poems», London, 1929):

Winter… The Peasant shows his glee
Sleighing along the frozen road;
Whose faithful horse, since it has snowed,
Maintains a trot but cautiously.

(Зима… Крестьянин проявляет радость, / Катя в санях по замерзшей дороге; / Его верный конь из-за снега / Идет рысью, однако осторожно.)

Дейч (1936):

Here's winter!.. The triumphant peasant
Upon his sledge tries out the road;
His mare scents snow upon the pleasant
Keen air, and trots without a goad.

(Вот и зима!.. Крестьянин-триумфатор / В своих санях пробует дорогу; / Его кобыла обоняет снег сквозь чудный / Резкий воздух и бежит рысью без погонялки.)

Эльтон (1937):

Winter! the peasant's heart now dances;
Again he journeys in his sleigh.
The old mare sniffs the snow, advances
With shambling trot, as best she may.

(Зима! Крестьянское сердце пляшет; / Вновь он путешествует в санях. / Кобыла старая, нюхая снег, идет вперед / Неуклюжей рысью, насколько это в ее силах.)

Радин (1937):

Winter! The peasant in its honor
His poor horse plowing through the furrows
Goes jogging, stumbling, on its way.

(Зима! Крестьянин в честь ее / Санями отмечает путь; / Его бедная лошадь, пропахивая борозды, / Трусит своей дорогой, спотыкаясь.)

Забытые сани, крестьянин-триумфатор, проявляющий радость на замерзшей дороге, чудный резкий воздух, невообразимая погонялка, пляшущее сердце крестьянина, старая кобыла, честь зимы, пропахивание борозд, бедная спотыкающаяся лошадь — все это груда чудовищной бессмыслицы, конечно ничего общего с ЕО не имеющей.

10 В салазки жучку посадив — Жучка (слово выделено в тексте ЕО курсивом) — любая собачонка темной масти, а в широком смысле — мелкая дворняжка.

Варианты

1 Отвергнутое чтение (2370, л. 70):

Зима!.. Мужик наш не горюя…

12—14 Черновик (2370, л. 70 об.):

Ямщик веселый стоя правит,
И колокольчик удалой
Гремит под новою дугой.

III

Но, может быть, такого рода
Картины вас не привлекут:
Всё это низкая природа;
4
Согретый вдохновенья богом,
Другой поэт роскошным слогом
Живописал нам первый снег
8 И все оттенки зимних нег;27
Он вас пленит, я в том уверен,
Рисуя в пламенных стихах
Прогулки тайные в санях;
12 Но я бороться не намерен
Ни с ним покамест, ни с тобой,
Певец финляндки молодой!28

3 …низкая природа… — Здесь Бродский со свойственным ему идиотизмом комментирует: «Дворянское общество было оскорблено реалистическими описаниями природы»{116}. На самом деле Пушкин, конечно, имел в виду обычного, настроенного на французский лад читателя, изящный вкус (le bon goût) которого мог быть оскорблен.

6—7 Другой поэт… первый снег… — Рукописное примечание (ПБ 172), подготовленное к изданию 1833 г., гласит: «Первый снег Вяземского красивый выходец и проч. Конец [стихотворения]. Барат<ынский> в Финл<яндии>».

В отрывке из «Первого снега» Вяземского (1819; см. мой коммент. к гл. 1, эпиграф) говорится:

Ревнуя на бегу с крылатоногой ланью,
Топоча хрупкий снег, нас по полю помчит.
Украшен твой наряд лесов сибирских данью…
…………………………………………………………………
Румяных щек твоих свежей алеют розы,
И лилия свежей белеет на челе.

Это типический образец пышного и витиеватого стиля Вяземского, с его бесчисленными определениями и определениями к этим определениям. Стихотворение кончается так (стихи 104–105):

О первенец зимы, блестящей и угрюмой!
Снег первый, наших нив о девственная ткань!

Пушкин без труда заткнул за пояс и оставил далеко позади и Вяземского, и Баратынского (см. следующий коммент.) в своих стихах «Зима» (1829) и «Зимнее утро» (1829), гармоничных и немногословных, где краски изумительно чисты, а речь проста и свободна.

13—14 Отсылка к «Эде» Баратынского, опубликованной в «Мнемозине» в начале 1825 г., а также в «Полярной звезде» за тот же год. Этот отрывок слегка отличается от текста 1826 г. (стихи 623–631):

Сковал потоки зимний хлад,
И над стремнинами своими
С гранитных гор уже висят
Они горами ледяными.
Из-под сугробов снеговых
Скалы чернеют, снег буграми
Лежит на соснах вековых.
Завыли зимние метели.

Видимо, наш поэт изменил своим первоначальным намерениям и решил все же посостязаться с Баратынским — благо трудностей здесь не предвиделось. В Татьянином сне Пушкин расковал эти потоки (гл. 5, XI) и украсил сосны (гл. 5, XIII). Баратынский же в издании «Эды» 1826 г. заменил сосны мглою, «волнистой и седой».

IV

Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
4 Любила русскую зиму,
На солнце иней в день морозный,
И сани, и зарею поздной
Сиянье розовых снегов,
8 И мглу крещенских вечеров.
По старине торжествовали
В их доме эти вечера:
Служанки со всего двора
12 Про барышень своих гадали
И им сулили каждый год
Мужьев военных и поход.

3 <…>

6—7 …зарею поздной / Сиянье розовых снегов. — Ср. у Томаса Мура, «Любовь ангелов» (Thomas Moore, «Loves of the Angels», 1823) стихи 98–99, «История первого ангела»: «…snow / When rosy with a sunset glow» («…снег, / Когда он розовеет в отблесках заката»).

«Поэзия господина Мура, — писали в „Эдинбургском обозрении“ („The Edinburgh Review“) в феврале 1823 г., — это роза без шипов — ее касание как бархат, оттенок ее пунцов… Поэзия же Байрона — колючая куманика, а порою смертоносный анчар» (см. коммент. к гл. 1, XXXIII, 3–4).

Розовые снега — амальгама роз и Морозову «ожидаемой рифмы», подкинутой читателю в гл. 4, XLII.

14 Мужьев… — Сей винительный падеж — вульгаризм, который в устах служанок уместнее правильного мужей (появившегося в издании 1828 г., но затем в том же году исправленного на мужъев в списке опечаток, прилагавшемся к шестой главе. Заметьте, что предсказание сбылось: Ольга вышла замуж за улана, а Татьяна — за важного генерала.

V

Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
4 И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
8 Предчувствия теснили грудь.
Мурлыча, лапкой рыльце мыл:
То несомненный знак ей был,
12 Что едут гости. Вдруг увидя
Младой двурогий лик луны
На небе с левой стороны,

9—12 Та же примета имела хождение в Уэльсе, согласно следующему наблюдению (Р. П. Хэмптон Робертc, «Заметки и вопросы» / R. P. Hampton Roberts, «Notes and Queries», 5th ser., VII, 1877, 17 Feb.):

«Будучи в Англии, я слышал, что такое поведение кошки [умывание] предвещает не дождь [как обычно считают в Англии], а нежданного гостя. Если умывается только мордочка, то время его прихода неизвестно; если же кошка захватывает лапкой и ухо, жди его в тот же день».

9 Жеманный кот… — В издании 1828 г. — жеманный ль кот <…>

***

На полях черновиков (2370, 80 об. и 81 об.) Пушкин, работая над строфами V–VI и IX–X, спустя недели три после провалившегося мятежа декабристов в Петербурге (14 декабря 1825 г.) набросал профили нескольких заговорщиков, которых знал лично. Среди разных мирабо- и вольтерообразных профилей можно различить декабристов П. Пестеля и К. Рылеева, что свидетельствует о необычайной цепкости зрительной памяти Пушкина, поскольку Пестеля он не видел более четырех лет (с весны 1821 г. в Кишиневе), а Рылеева — пять с половиной (с весны 1820 г. в Петербурге). <…>

VI

Она дрожала и бледнела.
Когда ж падучая звезда
По небу темному летела
4 И рассыпалася, – тогда
В смятенье Таня торопилась,
Пока звезда еще катилась,
Желанье сердца ей шепнуть.
8
Ей встретить черного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
12 Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.

2—7 «Я всегда знал, что Падучая Звезда может нарушить Ночной Покой… Нету на свете такой мелочи, которая не могла бы показаться ужасающей Воображению, полному Предзнаменований и Предубеждений» (Аддисон, «Зритель» / Addison, «The Spectator», 1711, № 7, 8 March), где автор острит относительно суеверных дамочек.

Падучие звезды предвещают недоброе с самого сотворения мира.

VII

Что ж? Тайну прелесть находила
И в самом ужасе она:
Так нас природа сотворила,
4 К противуречию склонна.
Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
8 Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима;
Гадает старость сквозь очки
12 Всё потеряв невозвратимо;
И всё равно: надежда им
Лжет детским лепетом своим.

1 Что ж? — Эта вопросительная формула здесь значит: «Что бы вы думали?» или «Как ни странно».

11 У гробовой своей доски… — Близнец английской идиомы «At the door of the grave» — «у двери могилы».

VIII

Татьяна любопытным взором
На воск потопленный глядит:
Он чудно вылитым узором
4 Ей что-то чудное гласит;
Из блюда, полного водою,
Выходят кольца чередою;
И вынулось колечко ей
8 Под песенку старинных дней:
«Там мужички-то всё богаты,
Гребут лопатой серебро;
Кому поем, тому добро
12 И слава!» Но сулит утраты
Милей кошурка сердцу дев.29

2 …воск потопленный… — К пушкинскому эпитету имеют отношение глаголы «растопить» и «топить» (последний как переходный, так и непереходный). Вместо горячего воска иногда расплавляют олово и помещают в воду, где оно принимает пророческие формы. В «Потребнике» (книге обрядов) 1639 г. упоминаются две разновидности гадателей: восколей и оловолей.

5—8 Пение подблюдных песен в канун Рождества и Крещения начинается с песни «Слава Богу в небесах, слава!» Женщины и девушки, желающие погадать, бросают колечки и прочие безделушки в блюдо или таз с водою. Затем блюдо накрывается платком и начинаются песни. Под конец каждой песни достают первую попавшуюся безделушку, и ее владелица, в зависимости от того, какая песня была только что пропета, получает то или иное предзнаменование.

7 …вынулось… — Очевидный перевод «was taken out» не передает элемента случайности выбора, заключенного в использованном здесь русском глаголе.

9 …мужички-то… — Уменьшительный суффикс и деревенское — то невозможно адекватно передать по-английски.

9—12 Это известная святочная песня (прилагательное «святочная» происходит от слова «святки», двенадцать дней после рождения Христа, то есть с 25 декабря, до Богоявления (Крещения, когда Христос был окрещен), 6 января. Эта песня поется так:

У Спаса в Чугасах за Яузою,
Слава!
Живут мужики все богатые;
Слава!
Гребут золото все лопатою,
Слава!
Слава!

Яуза — приток Москвы-реки, восточнее Кремля. Кирпичная церковь Христа Спасителя была выстроена в 1483 г. Обычно эта песня предрекала пожилым людям смерть.

14 …кошурка… — Эта песня такова:

Уж как кличет кот кошурку в печурку спать:
Слава!
Ты приди, моя кошурка, в печурку спать,
Слава!
У меня, у кота есть скляница вина,
Слава!
Скляница вина и конец пирога,
Слава!
У меня, у кота и постелька мягка,
Слава!

Эта песня «милей сердцу дев», ибо предсказывает свадьбу, как указывает Пушкин в примечании 29.

Вариант

2 В отвергнутых черновиках (2370, л. 81) был воск растопленный и воск и олова.

IX

Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно…
4 Татьяна на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
8 Дрожит печальная луна…
Чу… снег хрустит… прохожий; дева
К нему на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
12 Нежней свирельного напева:
Как ваше имя?30 Смотрит он
И отвечает: Агафон.

4 — У Сполдинга — «В полураспахнутом халате»; у Эльтона — «В косынке, с непокрытой головой»; у мисс Дейч — «не замечая холода»; и только мисс Радин написала верно.

6 На месяц зеркало наводит… 13 Как ваше имя? — Известные обряды гадания на улице. Не одинока наша офранцуженная голоплечая барышня: русская девка-крестьянка в сапожках и платке тоже вышла бы на сельское перепутье ловить в свое зеркальце луну, упрашивая назначенного ей судьбою мужа показаться в нем. Читателю может припомниться старинное английское заклинание:

I prithee, moon, reveal to me
Who my husband must be.
(Луна, добрая луна, да здравствует луна
Молю тебя, луна, открой мне,

Другое старинное чародейство (не упоминаемое Пушкиным, но открывающее «Светлану» Жуковского) заключалось в том, что на дорогу за ворота бросали башмак. Когда он падал на снег, носок его указывал на дом будущего мужа.

Строфа заканчивается ритуалом, который вряд ли могла бы исполнить скромница Татьяна: выйти за ворота и окликнуть первого встречного прохожего.

13 Смотрит он… — Глаголы «смотреть», «глядеть» (гл. 6, XXIV, 13) чаще используются в русском языке, нежели «to look» в английском. Порою они лишь синтаксическая указка, направляющая внимание читателя на надвигающееся действие или событие (как здесь), порою настраивают на определенный лад (на удивление или нерешительность): «Князь на Онегина глядит» (гл. 8, XVII, 11). Часто встречается и глагол совершенного вида — «взглянуть» («to glance» — «кинуть взгляд»): «Взгляну на дом…» (гл. 7, XVI, 3–4). Из этого ряда меньше всего неприятностей доставляют русские эквиваленты английского существительного «look» — «взгляд» (точное значение «glance») и «взор» (точное значение «gaze»). Они легко рифмуются, а если подпереть их эпитетами («томный», «веселый», «печальный», «угрюмый»), превращаются в отштампованные заготовки, предназначенные для передачи душевного настроения через выражение лица.

14 — Это имя ошарашивает своей нелепостью. Являясь русским вариантом греческих Агафо или Агафоникус (см. пушкинское примеч. 13 к гл. 2, XXIV, 2, о сладкозвучнейших греческих именах), для русского уха оно мужицкое и грубое. Английское соответствие ему можно отыскать среди имен библейских. Представим себе английскую барышню образца 1820 г., которая выскальзывает за ворота своего замка, чтобы узнать имя у проходящего мимо работяги, и обнаруживает, что звать ее мужа будут не Алланом, а Ноем.

Вариант

14 В черновике этой строфы (2370, л. 81 об., карандаш; опубликовано Эфросом в Лит. насл.,  16–18, между с. 928 и 929), Пушкин зачеркнул Агафон и сверху надписал Харитон — имя, которое, будучи сохранено в окончательном тексте, чудным образом предвещало бы Харитоньев переулок в приходе церкви св. Харитония (Харитона), куда в матримониальных целях привезут Татьяну годом позже.

Мирон, а в беловой копии есть вариант Парамон.

X

Татьяна, по совету няни
Тихонько приказала в бане
4 На два прибора стол накрыть;
Но стало страшно вдруг Татьяне…
И я – при мысли о Светлане
– так и быть…
8 С Татьяной нам не ворожить.
Татьяна поясок шелковый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьется Лель,
12
Девичье зеркало лежит.
Утихло всё. Татьяна спит.

1, 5, 8, 9, 14 Татьяна. — Отметим, что имя Татьяна повторяется в этой строфе о гадании с зеркалом целых пять раз, и к тому же в ней есть иные повторы. Любопытно, не эхо ли это магических заклинаний героини; вспоминаются также повторы в первой строфе песни. Татьянино зеркало можно сравнить с пушкинским «магическим кристаллом» в гл. 8, L.

1—3 …няни… в бани… — Окончание предложного падежа в стихе 3 приноравливается к рифме. Правильная форма, несомненно, в бане (или же в старой орфографии, пользуемой на всем протяжении XIX в., в банье),

В Аравии «главное обиталище» джиннов — баня (Томас Патрик Хьюз, «Словарь ислама» / Thomas Patrick Hughes, «A Dictionary of Islam». London, 1885, p. 136).

«келье модной», она вызовет дух Онегина, рассматривая оставленные им на книжных полях магические знаки. Ее книги также не случайны в этом контексте. На месте зеркальца под подушкой, в котором отражалась дрожащая луна, прежде лежал «Вертер», а потом — «Адольф».

6—8 Ср. с другими примерами, когда автор сопереживает Татьяне.

6 Светлана. — Очередная отсылка к превосходной балладе Жуковского, уже упоминавшейся поэтом в гл. 3, V, 2–4 (см. коммент.) и давшей эпиграф пятой главе. Светлана гадает и ворожит при свечах перед зеркалом за столом, накрытым на двоих. Вдруг появляется дух уж год как без вести пропавшего ее возлюбленного «с яркими глазами» и, как в «Леноре» Бюргера, увлекает ее к его собственной могиле. Однако все это происшествие оборачивается сном; наутро возлюбленный Светланы возвращается домой, целый и невредимый, и они женятся. Баллада кончается двенадцатистрочным эпилогом{117} envoy, — если использовать термин, относящийся к жанру стихотворного послания некоей важной персоне, также называемому «балладой»):

О! не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана!

Будь вся жизнь ее светла,
Будь веселость, как была,
Дней ее подруга!

Пейзаж в духе Ленского.

«Светланы»:

Вот красавица одна;
К зеркалу садится;
С тайной робостью она
В зеркало глядится;
Мертвое молчанье,
Свечка трепетным огнем
Чуть лиет сиянье.
Робость в ней волнует грудь,
Страх туманит очи…
С треском пыхнул огонек,
Крикнул жалобно сверчок,
Вестник полуночи.

babaceceddiffi.

Из стиха 13 взято прозвище, под которым Пушкин был известен в 1817–1818 гг. в дурашливом клубе любителей гусятины («Арзамасе»), где каждый из собутыльников был прозван каким-нибудь именем или словом, заимствованным из баллад Жуковского{118} (см. мой коммент. к гл. 8, XIV, 13). Эти арзамасские обеды аукнутся в сне Татьяны (гл. 5, XVII, 3–4) костями гуся и оставшимся от него красным колпаком.

11 …Лель… — По-украински Лело, по-польски Лелум (Снегирев, «Русские простонародные праздники», 1838, т. 1, с. 119, 165, 184) — предположительно языческий бог (любви и садов); имя его происходит, по-видимому, от простого припева — что-то вроде или ай-люли-люли в русских песнях. На память также приходит начало одной старинной английской баллады: «Down in the valley, the sun setting clearly. / Lilly о lille, lilly о lee»[611].

В одной старинной песне, поющейся на Троицу, есть такие слова:

И я выду молода
Дидо, ка́лина!
Лелио, ма́лина!

В этой и других русских песнях ка́лина и ́лина встречаются и рифмуются беспрестанно, но почти лишены смысла (и причудливо акцентованы). Поскольку русско-английские словари безнадежно беспомощны относительно ботанических терминов, нижеследующие сведения могут оказаться полезными.

Калина, «whitten tree», — одно из множества названий Viburnum opulus, Linn. Уильям Тернер в своем «Травнике» (W. Turner, «Herball», 1562) окрестил ее «ople tre», от фр. «opier», теперь («viorne») «obier» или «aubier». Не чосеровское ли это «whipultre»? Ее также называют «cranberry tree», клюквенное дерево (глупое и сбивающее с толку название, ибо ничего общего с клюквой калина не имеет); садовникам она известна как «snowball tree» или «guelder-rose». В Северной Америке она представлена родственными видами (различными боярышниками).

— обычная европейская Rubus idaeus, Linn.

12—13 Ср. у Джона Бранда в «Обзоре популярных древностей Великобритании» (John Brand, «Observations on the Popular Antiquities of Great Britain». London, 1882, vol. 2, p. 165–166): «На севере [Англии] кусочки свадебного пирога трижды… просовывают сквозь обручальное кольцо, которое затем молодые люди кладут себе под подушку, отходя ко сну, чтобы… [вызвать] во сне… образ предназначенного небесами супруга или супруги».

В Англии ворожат (или ворожили) также с помощью «луковицы св. Томаса»: девушки чистили луковицу и ночью клали ее под подушку, молясь святому Томасу, чтобы он показал им во сне возлюбленного.

XI

Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
4 Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Кипучий, темный и седой
8 Поток, не скованный зимой;
Две жердочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
12 И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.

1—2 — Точно та же интонация была в «Руслане и Людмиле», песнь V, стихи 456–457: «И снится вещий сон герою, / Он видит, будто бы княжна…» (заметим одинаковую концовку — на).

10 …мосток… — Думаю, что этот мосток отразился в сне Татьяны, будучи составной частью иного гадательного обряда. Снегирев (в работе, упоминавшейся в ком-мент. к X, 11; т. 2 [1838], с. 52), а также безымянные составители различных изданий «Мартына Задеки» (например, издания 1880 г.) дают нам следующие сведения. Мостик из березовых прутиков (подобных тем, из которых делается веник — короткая метелочка, которая свищет по багровым спинам в русской парной) кладется под девичью подушку. Перед тем как отойти ко сну, девушка произносит магические слова: «Кто мой суженый, кто мой ряженый, тот переведет меня через мост». Он приходит к ней во сне и за руку переводит через мост.

—13), предвозвещает ее будущего мужа, дородного генерала, онегинского родственника. Интересный ход в развитии пушкинской композиции, замечательно выверенной; смесь творческой интуиции и художественного прозрения.

14 Остановилася она. — Примечательное свойство этой и следующих строф — перекличка между сном Татьяны и ее переживаниями в последних строфах гл. 3, ритмическая и словесная. Сон есть травестия и прошлого, и будущего. Стих 14 строфы XI гл. 5 дословно повторяет стих 8 строфы XLI гл. 3.

XII

Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
4 С той стороны подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился,
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
8
И лапу с острыми когтями
Ей протянул; она скрепясь
Дрожащей ручкой оперлась
12 И боязливыми шагами
Пошла – и что ж? медведь за ней!

2, 13 …ручей… — Несмотря на то что Пушкин сообщает этому слову необычайно широкий смысл (ср. «рев» кавказских «ручьев» в «Путешествии Онегина», вариант ХIIс, 8), думаю, что здесь мы имеем дело с превращениями, присущими снам: романтический яростный поток, что шумит в строфе XI, влился в строфу XII чахлым ручейком, уже знакомым нам по ларинским окрестностям (гл. 3, XXXVIII, 13), не удивив при этом сновидицу.

8 Татьяна ax! — Этот вскрик — еще одно тонкое напоминание о бешеном бегстве Татьяны к ручью в гл. 3, XXXVIII (см. мой коммент. к Ах! в стихе 5).

14 …и что ж? — Риторическая фигура, означающая здесь: «И что же, вы думаете, произойдет теперь?» Ср. гл. 5, VII, 1.

XIII

Она, взглянуть назад не смея,
Но от косматого лакея
4 Не может убежать никак;
Кряхтя, валит медведь несносный;
Пред ними лес; недвижны сосны
8 Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берез и лип нагих
Сияет луч светил ночных;
12
Метелью все занесены,
Глубоко в снег погружены.

3 …от косматого лакея… — В XIX в. (почти на всем протяжении его) среди юных дам благородного происхождения было принято прогуливаться со своею гувернанткой или dame de compagnie[612] «Анне Карениной» (ч. I, гл. 6) перед нами предстает маленькая княжна Китти Щербацкая (одна из внучек Татьяны), прогуливающаяся по Тверскому бульвару в Москве с двумя своими старшими сестрами и Mlle Linon, причем все четверо «в сопровождении лакея с золотой кокардой на шляпе». Для передачи значения эпитета «косматый» можно позаимствовать шекспировского «rugged Russian bear»[613] («Макбет», III, IV, 100).

12стремнины… — Забавно, что даже русская зима пришла к Пушкину через французских поэтов или через английских во французском переложении. В данном случае приходит на ум «Зима» Томсона, стихи 300–301: «…гигантские стремнины, / Разглаженные снегом…»

13 …занесены… — То же самое слово повторяется в строфе XV, 8 (занесен).

XIV

Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
4 Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
8
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
12 Одежды край поднять стыдится;
И сил уже бежать ей нет.

6 …в хрупком снеге… — Принятая форма предложного падежа — в снегу. Хрупкий «ломкий». Но здесь это слово образовано от глагола «хрупать», то есть издавать хрустящий, трескучий звук.

Вяземский в стихотворении «Первый снег» (см. цитату в коммент. к гл. 5, III, 6) использует для снега тот же эпитет. См. также у Крылова в его восхитительной и поэтичной басне «Мот и ласточка» (1818; «Басни», кн. VII, № IV, стихи 19–22):

…опять… отколь взялись морозы;
По снегу хрупкому скрыпят обозы;
Из труб столбами дым, в оконницах стекло

И еще в двух описаниях зимы (в гл. 1, XXXV, 8—11 и гл. 5, I, 9) Пушкин повторяет эти два крыловcких образа — дым и морозные узоры.

XV

Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
4
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом всё глушь; отвсюду он
8 Пустынным снегом занесен,
И в шалаше и крик, и шум;
Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
12 Погрейся у него немножко!»
И в сени прямо он идет,

1—3 …проворно… покорна… — Эта рифма кажется предвестницей столь же неточной рифмы из строфы XLIV: задорный… проворно

Варианты

9—10 Подготавливая издание 1838 г., Пушкин записал (ПД 172):

И вот стучит медведь в окошко,

Издание 1828 г. дает (стих 10):

И в шалаше ужасный шум…

Примечания

[611] «Там за долиной ясно солнце садится, / Лилли о лилле, лилли, о ли» (

[612] Компаньонка (фр.)

[613] «Косматый русский медведь» (англ.)

{115} Ф. А. Плосайкевич, автор пятнадцати музыкальных, прежде всего хоровых, произведений на тексты Пушкина, положил на музыку строфу II пятой главы ЕО, «Русская зима» («Зима! Крестьянин, торжествуя…») и «Мальчик-забавник» («Вот бегает дворовый мальчик…»). (См.: Пушкин в музыке. М., 1974. С. 346) Набоков вольно перелагает текст Бродского, сохранив его основную идею.

{116} Эпилог «Светланы» у Жуковского насчитывает 14 стихов. Набоков цитирует стихи 1–2 и 12–14 (см.: Жуковский В А Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1902. T. 1. С 71).

{117} О литературном обществе «Арзамас» написано столь много, что Набоков позволил себе в духе его членов шутливо припомнить заседания с гусями, которыми славился Арзамасский уезд Нижегородской губернии (в пределах которой располагались поместья основателей общества В. А. Жуковского и В. Л. Пушкина, да и самого Пушкина), и красный колпак, который надевал председательствующий на очередном заседании.

–1845) — немецкий поэт, историк литературы, переводчик; брат Фридриха Шлегеля (1772–1829), философа и поэта. Воспитатель детей Ж. де Сталь, под влиянием А. В. Шлегеля написавшей книгу «О Германии» (1810).

Раздел сайта: