XVI
4 Как на больших похоронах… — Возможно, воспоминание о похоронах онегинского дяди (гл. 1, LIII), о которых Татьяна слышала от кого-то из присутствовавших там. Имеются в виду шумные поминки, пир, следующий за погребением.
7 И что же! видит… за столом… — Так в издании 1837 г., вместо: И что же видит?… за столом.
14 — Ср. у госпожи де Сталь о Фаусте («De l'Allemagne», pt. II, сh. 23): «Мефистофель ведет Фауста к ведьме, которая командует зверями, наполовину обезьянами и наполовину котами».
Весьма странно, что Шлегель, помогавший госпоже Сталь в ее трудах, не поправил этой странной ошибки. Животное, описанное Гете в сцене «Hexenküche»[614], не имеет ничего общего ни с «котом», ни с «полу-котом»; это всего лишь африканская длиннохвостая обезьяна{119} (Cercopithecus), eine Meerkatze[615].
Варианты
Судя по исправлениям в черновиках (2370, л. 83–83 об.) и в беловой рукописи (ПБ 14), у Пушкина были немалые сложности в выборе своих зверей. (См. также вариант XVII.)
9—10 Отвергнутые чтения (2370, л. 83):
10 Беловая рукопись:
12 Отвергнутое чтение (там же):
Беловая рукопись:
13
14 Черновик (там же):
XVII
1 Еще страшней, еще чуднее… — Этот стих обнаруживает забавное сходство с фразой «Curiouser and Curiouser»[616] «Приключений Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла (1865).
3—4 Вот череп на гусиной шее /Вертится в красном колпаке… — Соблазнительно усмотреть здесь воспоминание об арзамасских обедах 1817–1818 гг. См. коммент. к гл. 5, X, 6 и гл. 8, XIV, 13.
5 Вот мельница вприсядку пляшет… — Томашевский («Временник Пушкинской комиссии». М., 1936, II) опубликовал карандашный рисунок Пушкина — ветряная мельница из Татьяниного сна и танцующий скелетик. Рисунок сделан на пушкинском экземпляре отдельного издания четвертой и пятой глав. Лопасти ветряной мельницы по-русски называются крыльями.
В рукописном варианте гл. 8, XLVI Татьяна вспоминает местную ветряную мельницу (отвергнутое чтение в беловой рукописи ПБ). Это не та мельница (гл. 6, XII, 11 и XXV, 10) — судя по всему, водяная (гл. 6, XXVI, 1), близ которой Ленский пал на дуэли с Онегиным, но русскому читателю придет на память та водяная мельница, ибо ветряная ли, водяная ли, все равно она зовется мельницей.
Танец вприсядку — известная русская мужская пляска.
В «Днепровской русалке» (см. коммент. к гл. 2, XII, 14) один шутейный персонаж оборачивается медведем, дерево превращается в ветряную мельницу, а мешки с мукой пускаются в пляс. В юности Пушкин мог видеть эту оперу в Петербурге.
7 Лай, хохот, пенье, свист и хлоп… — Отдельное издание четвертой и пятой глав дает «Визг» вместо «Лай».
7—8 См. мой коммент. к гл. 1, XXII, 5–6, где сказано, что подобный прием становится лейтмотивом всего романа.
Сказочные упыри и химерические чудовища из сна Татьяны — это те же гости из дневной жизни, которые придут к ней на именины и позже объявятся на балах в Москве, гости, погруженные во мрак ночного кошмара, и этот сон предвосхищает их выход на сцену.
***
В басне Ивана Хемницера «Два соседа» («Басни», 1779) есть сходная интонация (стихи 24–25):
В замечательной по красоте поэме-сказке о волшебном замке, написанной Гаврилой Каменевым (1772–1803), предтечей русского романтизма, и озаглавленной «Громвал» (опубликована в 1804 г.; состоит из нерифмованных четверостиший с мужскими концовками, причем первые два стиха каждого — четырехстопный дактиль — весьма необычное сочетание), говорится о том же и в той же манере (стихи 105–106):
«Горе от ума» (действие I, стих 173) слышится
Формула эта интернациональна. Совершенно такая же интонация у Теннисона, см. его «Сон наяву: Пробуждение» (Tennyson, «The Day Dream: The Revival», 1842), стихи 3–4:
***
Журнальные обозреватели, которым Пушкин устраивает выволочку в примечании 31 (см. текст), заявляли, что «хлоп» и «топ» — слова неудачные и лишь полная форма «хлопанье» и «топанье» единственно правильная. Пушкин использует «хлоп» и «топ» также в балладе «Жених» (см. ниже), в стихах 139 и 137 соответственно.
В 1826 г. Пушкин обработал, или сочинил, народную песню (одну из трех) про Стеньку (Степана) Разина, знаменитого волжского разбойника (и мятежного донского казака, схваченного и четвертованного в 1671 г.), которая начинается так:
Мы встречаем похожую интонацию и в замечательной балладе Пушкина «Жених. Простонародная сказка», написанной в июле 1825 г. в Михайловском и состоящей из сорока шести строф (четырехстопные ямбы с мужской рифмовкой и трехстопные ямбы — с женской, babaccee), стихи 137, 153:
вплоть до того вечера, когда следующее зрелище не сгонит привычного румянца с ее щек: некий молодец во весь опор гонит тройку удалых коней мимо ее крыльца. Затем он сватается, и отец настаивает, чтобы Наташа приняла предложение. На свадебном пиру она просит жениха истолковать один сон (и повествует о лесной тропинке, что привела ее к избе, полной сверкающих сокровищ), который на самом деле оказывается вовсе не сном, а реальной историей убийства, что совершил наш молодец, которого тут же и арестовывают. Эта баллада, которая по форме превосходит даже «Светлану» Жуковского, исполнена великолепных звукоподражаний; к примеру, стихи 117–120 безупречно передают вздохи и шелесты глухого леса:
В своем переводе я не смог передать все эти с-с-с и ш-ш-ш и лишь сохранил смысл.
8 Людская молвь и конский топ! — Ср. у Прейда в «Рыжем рыбаке» (Praed, «The Red Fisherman»), стих 117:
Варианты
1 Черновики (2370, л. 83 об.):
Отвергнутая беловая рукопись и отдельное издание пятой главы (1828):
Примечания к изданию 1833 г. (ПД 172):
5 Черновики (2370, л. 83 об.):
Беловая рукопись и отдельное издание главы:
XVIII
Сравним некоторые подробности и настроения сна Татьяны с концом главы 15 «Сбогара» Нодье, где Антония поверяет Жану свои видения:
«Tout, ici, étoit plein de fantômes. — On y voyoit des aspics d'un vert éclatant, comme ceux qui se cachent dans le tronc des saules; d'autres reptiles bien plus hideux, qui ont un visage humain; des géants démesurés et sans formes; des têtes nouvellement tombées… et toi, tu étois aussi debout au milieu d'eux, comme le magicien qui présidoit à tous les enchantements de la mort»[617].
12 …взорами сверкая… — В «Причуднице» Дмитриева героиня по имени Ветрана (английская Зефирина), ветреная и капризная красотка, живущая в уюте и в достатке с прекрасным мужем, но изнывающая от скуки, переносится во сне при пособничестве одной колдуньи, которая желает преподать ей урок, в дремучий лес, где на нее, «взорами сверкая», набрасывается разбойник, увозит на лошади и скидывает в реку.
Это взорами сверкая в ЕО, гл. 5, XVIII, 12 — воспоминание о блистая взорами в гл. 3, XLI, 5, когда Онегин появляется пред нею, по сути дела, удовлетворяя просьбу, с которой обращалась к нему Татьяна в стихе 74 своего письма (гл. 3, перед строфой XXXII): «…сон тяжелый перерви». Теперь грезы длятся, и развитие образа Онегина катится по демоническому пути, проложенному стихом 59 ее письма. Сверкающие и блистающие взоры станут, однако, чудно нежными (Взор его очей / Был чудно нежен) в гл. 5, XXXIV, 8–9, а впоследствии вспомянется «мгновенная нежность» его очей (гл. 6, III, 2).
13 …гремя… — Производя громкий резкий шум при отодвигании стула.
Стихи 12–13 связуют прошлое (гл. 3, XLI, 5) с будущим (гл. 5, XXXV, 1).
XIX
9—14 В этом босхианском наборе усы из стиха 11 могут быть как усами кого-то из фелид или щупиками артропод, так и усищами великана. Среди этих средневековых символов смутно различимы атрибуты слонов и вепрей, хвост чертова пуделя или льва.
13 Всё указует… — Та же идиоматическая форма, что и во фразе, открывающей XXI строфу гл. 1 — Все хлопает.
XX
5—7 Онегин тихо увлекает… — Критик из пушкинского примечания 32 — это Борис Федоров, который, разбирая четвертую и пятую главы (1828) в своем журнале «Санктпетербургский зритель», обвинил Пушкина в безнравственности и неблагопристойности.
Глагол «увлекать», фр, entraîner, в том его употреблении, какое мы встречаем в стихе 5 <…>, несмотря на протесты Пушкина, действительно в определенной степени наводит на мысль о попытке уговорить и обольстить, что, конечно же, и подразумевается в этом пассаже.
«Слагает» (англ. deposits, фр. dépose) в следующем стихе <…> и в данном контексте указывает на безвольность и покорность объекта. Значение этого глагола в данном употреблении близко к «укладывать», что означает «положить, уложить кого-либо или что-либо», добавочный оттенок, подчеркивающий обдуманность и целенаправленность онегинских действий.
—XXI, 3 …Ленский… — М. Гершензон в своей статье «Сны Пушкина»[618] заявляет, что во сне Татьяна интуитивно понимает, что, во-первых, Ленский со всеми его стихами не более чем подрумяненный молодостью обыватель и, во-вторых, что Онегин его за это подсознательно ненавидит.
Однако в сне Татьяны нет ни слова, подтверждающего правомерность подобного утверждения. «В нем [Онегине], — пишет Гершензон в своей исключительно глупой статье, — возбуждали тошноту и любовные излияния Ленского, и его стихи, и Ольга, и их пресно-приторный роман… и так человечески понятно, что в минуту досады на Ленского он дал волю своему злому чувству, — раздразнил Ленского, закружил Ольгу, как мальчишка бросает камешек в воркующих голубей!»
Гершензон также ссылается на книжку С. Судиенко, которого он считает чудаком, «Тайна поэмы А. С. Пушкина „Евгений Онегин“» (Тверь, 1909), где аллегорический смысл усматривается в разнообразных подробностях сна Татьяны; к примеру, две жердочки, перекинутые через ручей, — это две прошлые встречи Татьяны с Онегиным, и т. п.
Варианты
1 Отвергнутые чтения (2370, л. 84):
9—10 В отвергнутом черновике (там же) Ольга входит
XXI
1—3 См. коммент. к XX, 10.
XXII
1 Но та, сестры не замечая… — Протяжный, томный распев этого стиха — отголосок гл. 3, XXXIII, 1 — Она зари не замечает. А этот стих, в свою очередь, аукается с распевами первого стиха гл. 8, XXXI — Она его не замечает, и гл. 8, XLII — Эта тема звучит речитативом, как магическое заклинание.
12 …Мартын Задека… — Я склонен рассматривать этот персонаж как сфабрикованный в 1770 г. безымянным литературным поденщиком, швейцарским немцем, который мог произвести имя своего мудреца от цаддика «особо праведный»), или от Задока, священника во времена Соломона, или от Зидеккии, fameux cabaliste[619] времен Пипина Короткого (восьмой век), доказывавшего скептикам, что все четыре стихии населены сильфами; по его просьбе они явились людям в небесах на сверкающих воздушных кораблях (как о том свидетельствует аббат Монфокон де Вийар в романе, направленном против розенкрейцеров, «Князь Каббалы, или Беседы о тайных науках» (Mont-faucon de Villars, «Le Comte de Cabalis, ou Entretiens sur les sciences secrètes», Paris, 1670).
В университетской библиотеке города Базеля хранится сборник памфлетов XVIII в., озаглавленный «Historische Schriften»[620] на форзаце и «Varia historica»[621] — на обложке (в каталоге фигурирует как «Leseges. Brosch.», № 17). Мадмуазель Эжени Ланге, библиотекарь Швейцарской Национальной библиотеки, любезно предоставила мне фотостат четвертого памфлета из этого сборника. Это четырех страничное повествование под названием «Чудесное и необычайное пророчество знаменитого Мартина Задека, швейцарца из Золотурна, который на 106-м году жизни, перед смертью своей 20 декабря и после смерти 22 декабря 1769 года в присутствии своих друзей прорицал настоящее и будущее» («Wunderbare und merkwürdige Prophezeyung des berühmten Martin Zadecks, eines Schweitzers bey Solothurn der im 106ten Jahr seines Alters, vor seinem Tode den 20. Dezember, und nach seinem Tode den 22ten Dez. 1769. in Gegenwart seiner Freunde prophezeyet hat, auf gegenwärtige und zukünftige Zeiten»). В брошюре этой дается краткое описание его жизни (в 1739 г. он удалился в Альпы, жил там, питаясь одними травами, тридцать лет в благочестивом одиночестве и умер в убогой хижине неподалеку от Солера), а также пророчеств, данных им со смертного ложа (к примеру, о распаде Турции, грядущем расцвете Швеции и России, ослепительном величии Данцига, о завоевании Италии Францией, окончательном захвате Африки тремя северными государствами, гибели большей части Нового Света от потопа и конце света в 1969 г.) Эта брошюра явно имела широкое хождение: переложения ее входили в разные гадательные книги, немецкие и русские. Имя Мартина Задека (в русском Мартын Задек или Мартын Задека) появляется наряду с именами Тихо Браге и Иоганна Каспара Лафатера на титульном листе 454-страничного «Оракула» в трех томах, выпущенного в Москве в 1814 г.; но есть и множество других изданий, например «Древний и новый всегдашний гадательный оракул, найденный после смерти одного стошестилетнего старца Мартина Задека» (М., 1821) и «Новый полный оракул и чародей», содержащий «Толкователь снов» и «Предсказания Брюса и Мартына Задеки» (М., 1880).
XXIII
5 Его с разрозненной Мальвиной. — «Мальвина» — роман мадам Коттен (Paris, 1800 или 1801), согласно Л. Сайксу, автору превосходной монографии (L. Sykes, «Madame Cottin». Oxford, 1949; см. коммент. к гл. 3, IX, 8, о Малек-Аделе).
Мальвина де Сорси после смерти своей подруги, миледи Шеридан (возможно, племянницы лорда Бомстона, героя Руссо), отправляется пожить в Шотландию к своей родственнице, мистрисс (это конечное — исс / — iss — французская особенность того времени[622]) Биртон, где в нее влюбляются одновременно двое — мистер Прайор, католический священник, и сэр Эдмунд, распутный тип. Злобные козни мистрисс Биртон приводят к разнообразным кошмарным и запутанным событиям, вследствие которых Мальвина теряет остатки своего разума.
«…с русскою Мальвиной»), Пушкин мог иметь в виду русское переложение, появившееся в 1816–1818 гг. (согласно Бродскому, с. 231), и в таком случае Татьяна вряд ли прочла бы его.
6 …за три с полтиной… — Вероятно (как отмечает Лозинский, 1937), бумажными деньгами («ассигнациями»), что равнялось бы одному рублю серебром.
8 Собранье басен площадных… — Это о дешевых книжонках, предназначенных для низших сословий — лавочников, мастеровых, полуграмотной прислуги и прочих.
9 …две Петриады… — Среди полудюжины «Петриад» (эпопей, посвященных Петру I, ничтожнейших подражаний ничтожнейшим же французским «Генриадам»), имевших хождение в те времена, было неуклюжее «Лирическое песнопение» в восьми песнях, вышедшее из-под пера князя Сергея Шихматова; будучи опубликовано в 1812 г., оно вызвало к жизни остроумную эпиграмму Батюшкова «Совет эпическому стихотворцу»:
Еще две героические поэмы о Петре были написаны Романом Сладковским (1803) и Александром Грузинцовым (1812); есть еще французская трагедия в стихах Дора «Петр Великий» (Dorat, «Pierre le Grand», Paris, 1779). Самая лучшая в этой компании — ломоносовская, «Петр Великий, героическая поэма», 1250 стихов, написанных ямбическим гекзаметром (с рифмовкой bbаассее). Она состоит из вступления (64 стиха; датировано 1 ноября 1760 г.) и двух песен (632 и 554 стиха). Приведу стихи 171–173 из первой песни, на диво пророческие:
10 Мармонтеля третий том. — В третьем томе Полного собрания сочинений Мармонтеля (Marmontel, «OEuvres complettes», Paris, 1787, 17 vols.) содержатся «Нравственные повести» («Contes moraux»), впервые появившиеся в 1761 г. (в двухтомном издании La Haye), и «Новые нравственные повести» («Nouveaux contes moraux»). В библиотеке Пушкина имелось Полное собрание 1818–1819 гг. издания[623]«Contes morales», а Чижевский (1953, с. 212) дает неверное написание фамилии автора — «Marmontelle».
Связь между виршами в честь Петра I и пресными рассказами из третьего тома Мармонтеля, быть может, была подсказана Пушкину двумя строками из хорошо ему известной сатиры Жильбера «Восемнадцатый век» (1775), в которой упоминается Тома (Antoine Léonard Thomas), работавший над своей «Петреидой» («La Petréide»), эпической поэмой в честь царя Петра, так и не оконченной по причине смерти автора в 1785 г.:
Варианты
—9 В отвергнутых черновиках (2368, л. 49 об.) книгоноша берет взамен проданных книг «Lhomond» и вокабулы да часть Левека. Здесь явно имеются в виду «Основы французской грамматики» Ломона (Charles François Lhomond, «Elémens de la grammaire françoise», Paris, 1780), претерпевшие множество изданий и редакций, и «История России» Пьера Шарля Левека (Pierre Charles Levesque «Histoire de Russie», Paris, 1782, 5 vols.), либо его же «История народов, покоренных Россией» («Histoire des différents peuples soumis à la domination des Russes», Paris, 1783, 2 vols.), имевшиеся в библиотеке Пушкина.
XXIV
7—8 «Азбучный» порядок слов нарушен (в русском алфавите ж л, а последовательность слов на м должна быть такова: медведь, метель, мосток, мрак):
«Ворон» — это pentimento[625] (см. вариант XVII, 1 в отвергнутой беловой рукописи), и то же относится к «ежу» (см. там же, беловая рукопись, и отдельное издание четвертой и пятой глав) «Ворон» появляется в беловой рукописи строфы XXIV, 7 (ПБ 14) и во всех трех изданиях. Однако в Акад. 1937 напечатано ведьма вместо на основании рукописной поправки, сделанной Пушкиным в его собственном экземпляре отдельных выпусков пяти глав ЕО (с первой по шестую), переплетенных вместе (МБ, 8318), возможно вскоре после опубликования шестой главы (23 марта 1828 г.). Ворон этот тревожил Пушкина. На полях черновика «Зимы», датированного 2 ноября 1829 г. (2382, л. 15 об.), он для памяти записал поверх другой надписи, относящейся к гл. 7, XXXI, 1–4 (см. мой комментарий). Не исключено, что он намеревался вернуть «ворона в голубой ливрее», вымаранного из XVII, 1.
В черновом наброске XXIV, 8 (2368, л. 49 об.) читаем:
Эта «мука» отсылает нас к пляшущей мельнице из сна Татьяны и к тому же забавным образом подтверждает, что Пушкин ощущал себя должником «Днепровской русалки», в которой на сцене отплясывают мешки с мукой (см. коммент. к гл. 2, XII, 14 и к гл. 5, XVII, 5).
женитьба, шатер, шалаш (с вычеркнутым дом), а также и еще несколько пробных вариантов слов, которые с трудом читаются в пушкинской рукописи.
Если судить по некоторым стилистическим деталям, то толкователь снов (сонник) Мартына Задеки образца 1880 г., с которым я сверялся, не должен отличаться (не считая нескольких очевидных дополнений к основному тексту) от сонников начала XIX в. Правда, толкователь 1880 г. не содержит всех слов, что искала Татьяна, но «ворон», «ель» и «медведь» в нем есть. Там говорится, что, если приснившийся ворон подавал голос (а вся Татьянина живность голосиста не в меру), то это сулит смерть кого-то из родных, — вот она и прибирает жениха Татьяниной сестры; «ель» означает свадьбу, — и Татьяна действительно выйдет замуж на следующий год; «медведь» предвещает достаток, — и супругом ей будет состоятельный князь N. Иными словами, Мартын Задека должен был хотя бы отчасти разрешить «сомненья» Татьяны. Довольно любопытно, что Татьяна вряд ли что-нибудь еще смогла бы найти для разгадки своего страшного сна, кроме, может быть, «козы», «журавля» и «мельницы», предвещающих беду, тогда как «копыта» и «лай» предрекают, соответственно, свадьбу и раздор.
13 Дней несколько она потом… — Этот стих весьма необычно акцентован, здесь самый сильный слог — слово дней «понижение» и образуется ложный спондей с ударным первым слогом слова не́сколько, тогда как она и потом — слова слабые с полускадами на концах:
Ú┴U─U─́U─́
XXV
1 …багряною рукою… — Эпитет «багряный» (англ. crimson, синоним — «пурпурный», англ. porphyrous) pourpre, но ни в коем случае не английскому purple, который переводится как «фиолетовый».
«Багряная рука» производит или должна производить на русского читателя смешное впечатление, ибо гомеровская «rhododactylos Eos» — «розовоперстая заря» или «розоворукая заря» (см. взывание Симеты к луне в идиллии II Феокрита) напомнит ему багровые руки прачки (как съязвил Вяземский в одном стишке 1862 г.{120}).
Какой-нибудь французский пиит написал бы: «розовые руки» (например, Казимир Делавинь / Casimir Delavigne: «Déjà l'Aurore aux mains vermeilles…»[626]).
Насколько я смог разобраться (а я, признаюсь, прошелся лишь по верхам этого вопроса), было два типа классического пурпура: тирский пурпур, темно-красный, цвет крови и зари, и тарентинский, который, как говаривали поэты, соперничал с цветом фиалки. Французские поэты в использовании «pourpre», выражающего тирское понятие, дошли до того, что в их стихах зрительное восприятие цвета перестало иметь даже самое ничтожное значение; любой конкретный оттенок был заменен на некий абстрактный поток солнечного света. За ними пошли и русские, чей «пурпур» — не более чем традиционный малиновый грузного занавеса в аллегории или апофеозе. Но некогда подсиненный кубовой краской английский «пурпур», повинуясь присущему англичанам саксонскому культу цвета, более тяготел к тону сливы, бабочки-переливницы (английское имя которой — «The Purple Emperor» — «Пурпурный император»), вереска в цвету, дальних холмов — словом, к аметистовому и фиолетовому. «You violets… / By your pure purple mantles known» («О вы, фиалки… / Мы узнаем вас по вашим чисто-пурпурным мантиям»), — писал сэр Генри Уоттон (Henry Wotton, 1568–1639) в стихотворении, посвященном Елизавете Богемской. Шекспировские «long purples»[627] («Гамлет», IV, VII, 170) оборачиваются у Летурнера (Letourneur) во «fleurs rougeâtres»[628], которые, конечно, делают абсурдным их сравнение с посиневшими пальцами мертвецов из того же отрывка. Ярко-красная разновидность пурпурного все же встречается у Шекспира и других поэтов его времени, но истинный ее расцвет, по счастью недолгий, приходится на эпоху псевдоклассицизма, когда Поуп, будто по умыслу, сообразуется с французским употреблением «pourpre». Ученик Поупа Байрон последовал примеру учителя, и Пишо вряд ли можно упрекнуть в неверном выборе цвета, когда он переводит из «Дон Жуана», II, CL, 2–3 («…the lady, in whose cheek / The pale contended with the purple rose»[629]«…la jolie personne, sur les joues de laquelle le vermillon de la rose semblait le disputer à la pâleur des lis»[630]. Такой перевод (куда автор его непроизвольно засунул обязательную спутницу бледности — лилию, получив при этом банальнейший литературный оборот) отождествляет пурпур с цветом крови.
1—4 «Вздорных од» Александр Сумароков (1718–1777), один из значительных стихотворцев своего времени, спародировал образность Ломоносова:
«Оды на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны» (1748), состоящей из двадцати четырех строф с рифмовкой ababeeciic.
Еще одна «багряная рука» появляется в оде Ломоносова на более раннюю годовщину царствования той же особы (1746), в ней двадцать семь строф (стихи 11–14):
Но первая «багряная рука» появилась у Ломоносова еще раньше, в оде, известной только по отрывку, который он опубликовал в своем «Кратком руководстве к красноречию» (1744). Она, кстати, довольно легко ложится на английские рифмы:
Порфира («королевский пурпур») из стиха 9 этого отрывка не всегда видится русским поэтам кроваво-красной. В стихе 6 великолепного стихотворения Шевырева «Сон» (пятьдесят три стиха, написанных четырехстопным ямбом; опубликовано в 1827 г.) порфира имеет оранжевый оттенок («в порфирах огненно-янтарных»). Франтишек Малевский (1800–1870), польский литератор, отмечал в своем дневнике, что этот самый «Сон» разбранили (назвав «пьяным бредом охотника до шампанского, у которого в глазах двоится»{121}[631]. Шевырев, наверное, знал английский: похоже, что он взял свой эпитет из «L'Allegro» Мильтона (1645), стихи 59–61:
Варианты
5—10 –6:
Отвергнутый черновик (там же), стих 5:
—10:
В отвергнутом черновике (там же, л. 41 об.) гл. 5, XXIX, 1–2 городская свита угощается так:
XXVI
—12 Пустяков… — Расхожие комедийные фамилии, у которых есть очевидные двойники в английской литературе: Пустяков (потомок фонвизинcкого Простакова, «мистера Нодди» (noddy — простак, дурень), соответствует англичанину «мистеру Трайфлу» (triffle — пустяк), что славно контрастирует с его тучностью; Гвоздин подобен «сквайру Клауту» (clout — затрещина), Скотинин (дядя фонвизинского Недоросля по материнской линии, см. коммент. к гл. 1, XVIII, 3) — «мистеру Брутишу» (brutish — зверский, звероподобный); Петушков — это «Young Cockahoop» (хвастливый петушок) и, наконец, Флянов — «Judge Flan» (судья Флан) — вся эта компания гротескных персонажей только и ждет Гоголя, который перенесет их из простой комедии свинских нравов и Хогартовых рыл в свой мир поэтических фантазий.
9 Мой брат двоюродный, Буянов [ «мистер Рауди» (rowdy — скандалист, буян)].. — герой поэмы «Опасный сосед» (содержащей 154 александрийских стиха) Василия Пушкина (1770–1830), приходившегося нашему поэту дядей, а его отцу Сергею Пушкину — старшим братом. Юный племянник в стихотворении 1814 г. «Городок» (написанном трехстопным ямбом) расточал дяде похвалы за эту поэму, на удивление удачную, а Баратынский в эпиграмме 1826 г. язвительно замечает, что лишь сделка с дьяволом могла бы объяснить столь внезапный всплеск таланта у такого вялого и неловкого версификатора, коим Василий Пушкин слыл прежде (и остался после) «Опасного соседа»{122}.
— скорее галантная во французском смысле слова, нежели скабрезная (хотя в ней полно отечественных хулиганских словечек), была написана в апреле 1811 г. и весело кружила меж литераторов и bons vivants[632], которые заучивали ее по спискам столь твердо, что в 1815 г. один русский дипломат (барон П. Шиллинг), испытывая как-то в Мюнхене русские литографские станки, с легкостью тиснул ее по памяти — и тем самым взял на себя ответственность за первое печатное издание![633] Второе, лейпцигское издание 1855 г. было сделано по рукописи, охотно предоставленной автором в 1830 г. Первое в России — издание Бурцева, Петербург, 1901 г. При составлении своих примечаний я пользовался московским изданием 1918 г. («Библиофил») и петербургским 1922 г. («Атенеум»).
Поэма начинается так:
Этот «опасный сосед» (опасный, потому что разбитные удальцы до добра своих друзей не доводят) приглашает рассказчика в веселый дом опробовать новенькую юную проститутку Варюшку, которая, впрочем, оказывается сифилитичкой, по словам другой девки, постарше, с которой, в конце концов, и уединяется наш рассказчик. Но их приятное времяпровождение прерывается пьяным дебошем, учиненным Буяновым. Несмотря на то, что поэма эта написана гладким и живым стихом, она вовсе не заслуживает присвоенной ей репутации шедевра русской словесности. Внимательный читатель заметит про себя, что племянник Василия Пушкина (и «двоюродный брат» литературного чада своего дядюшки) не только приглашает повесу и скандалиста Буянова, еще тепленького после объятий юной Варюшки, к Татьяне на именины, но и позволяет ему в гл. 7, XXVI, 2 просить Таниной руки, причем мать ее говорит о нем как о возможном кандидате в женихи. В благодарность за то, что племянник оказал Буянову эдакую любезность, Василий Пушкин упомянул Татьяну в одной ничтожной четырехстопной поэме, «Капитан Храбров» (1829), где некая гостья сообщает капитану:
Я подозреваю, что это отсылка к «драматической шутке в двух актах» Кюхельбекера «Шекспировы духи» (СПб, 1825), о которой идет речь в черновике письма Александра Пушкина к Кюхельбекеру (1–6 декабря 1825 г.: «Зато Калибан — прелесть»). Адресат, впрочем, так этого письма и не получил: он был арестован за участие в мятеже декабристов (14 декабря 1825 г.){123}.
Задолго до ЕО наш поэт уже с определенностью высказался о поэзии своего дяди (в письме к Вяземскому от 2 января 1822 г. из Кишинева в Москву): «…все они вместе [произведения В. Пушкина] не стоят Буянова; а что-то с ним будет в потомстве? Крайне опасаюсь, чтобы двоюродный брат мой не почелся моим сыном…»
10 … — Этот «пух» — обычная деталь в описании опустившегося русского человека; последствие пьяного сна в одежде в грязном помещении на дырявой перине. Эльтон понял в пуху как «рыльце в пуху», а у мисс Радин еще бо́льшая: нелепица — «небритый»! Сполдинг засовывает пух в «пальто на вате», а мисс Дейч посыпает им буяновскую шевелюру.
2 В отвергнутом черновике (2368, л. 42) Пустяков прозывается Тумаковым («мистер Уэк», англ. whack — тумак, удар).
5—12
который в беловом варианте (ПБ 14) представлен как (стихи 13–14):
Примечания
[614] «Кухня ведьмы» (нем.)
(нем.)
[616] «Все страннее и страннее» (англ.), «Чем дальнее, тем странше»
[617] «Здесь все было полно призраками. — Виднелись ярко-зеленые аспиды, вроде тех, что прячутся в ивовых пнях, какие-то другие пресмыкающиеся, гораздо более отвратительные, с человеческими лицами, бесформенные гиганты непомерной величины; недавно срубленные головы… и ты тоже стоял посреди них, как волшебник, который председательствует при всех колдовствах смерти» (фр.)
[618] Опубликовано в сборнике статей различных авторов «Пушкин», изд. Н. Пиксанов. М., 1924, с. 79–96. (Примеч. В. Н.)
[619] Знаменитый каббалист (фр.)
«Исторические труды» (нем.)
[621] «Историческая смесь» (лат.)
[622] Традиционное английское написание — mistress.
[623] См.: Модзалевский Б. Библиотека Пушкина библиографическое описание — В кн. П. и его —10, с. 282. (Примеч. В. H.)
[624] Тома трудится над огромной эпической поэмой, / Мармонтель же кропает поэтический роман… (фр.)
[625] Раскаяние (итал.)
«Уже Аврора с розовыми руками…» (фр.)
[627] «Длинные пурпуры» (англ.)
[628] «Красноватые цветы» (фр.)
[629] «…Госпожа, на щеках которой / Бледность боролась с пурпурной розой» (
[630] «Красавица, на ланитах которой цвет алой розы словно спорит с бледным цветом лилий» (фр.)
[631] Кстати, в комментарии к этому дневнику, в Лит. насл., 1952, LVIII, с 268, примеч. 30, допущена грубейшая ошибка — якобы критика относилась к сну Святослава из «Слова о полку Игореве»
[632] Бонвиваны, кутилы, весельчаки (фр.)
[633] Не считая крошечного тиража (известного сейчас по уникальному экземпляру, хранящемуся в ПД), лично отпечатанного автором 1 января 1812 г в Санкт-Петербурге (Примеч. В. Н.)
[634] В издании 1918 г — «с плясунами» (
{119} У Гете в сцене «Hexenküche» действительно фигурирует «Meerkatze» («морская кошка»). В русских переводах разного времени она превращается в «мартышку-самку» (Гёте И. -В. Собр. соч. / Перевод Н. А. Холодковского. Пг., 1914. Т. 1. С. 80; Гете И. -В.
{120} Речь идет о стихотворении П. А. Вяземского «В дороге и дома»:
{121} Набоков вольно пересказывает дневниковую запись Франтишека Малевского от 19 февраля 1827 г. о встрече с Пушкиным в Москве у Н. А. Полевого, (см.: Лит. насл., 1952. Т. 58. С. 268).
{122} Имеется в виду эпиграмма Е. А. Баратынского, которая была послана П. А. Вяземским А. И. Тургеневу в январском письме 1827 г. (Архив братьев Тургеневых. Пг., 1921. Т. 1. Вып. 6. С. 56):
{123} См.: Пушкин. Письма / Под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского. М.; Л., 1926. Т. 1. С. 171–172 и 532–533. Калибан — персонаж Шекспира («Буря»), выведенный Кюхельбекером в его пьесе.