XXI
1 … — Пушкин не хранил их так же «свято», как письмо Татьяны (см. гл. 3, XXXI, 1–4). На случай — случайно.
3 Куда, куда вы удалились… — <…> Я предпочел использовать в переводе восклицание, столь часто встречающееся в английской поэзии XVII–XVIII вв.:
Джон Коллоп, «Дух, Плоть» (1656):
Томас Флетчер (1692):
Поуп, переложение «Animula vagula blandula»[687] императора Адриана, стих 5:
(В 1713 г. Поуп отослал Джону Кэриллу два варианта переложения Адриана; второй из них начинается словами «Ах, мимолетный дух!» и озаглавлен «То же другой рукой» — очевидно, другой рукой Поупа — именно там он и вопрошает «куда».)
Джеймс Битти, «Ода Надежде» (ок. 1760), стих 78:
«Жизнь» (ок. 1811):
Барри Корнуолл, «Песня» (ок. 1820):
Китс, «Эндимион» (1818), кн. 1, стихи 970–971:
4 Весны моей… дни — избитый галлицизм. Упомяну лишь несколько примеров, отобранных при беглом чтении:
Клеман Маро, «О себе» («De soy mesme», 1537):
Гильом де Шолье, «О первом приступе подагры» («Sur la première attaque de goutte», 1695), стихи 12–13:
Вольтер, «Послание XV» («Epitre XV», 1719), стихи 8—10:
«Элегия» (OEuvres, ed. Walter; № XVI в «OEuvres posthumes», 1826) стихи 1–2:
***
Ср.: Михаил Милонов (1792–1821), «Несчастный поэт», весьма вольный перевод «Le Poete malheureux» Лорана Жильбера (Laurent Gilbert). Второе полустишие строки 23 звучит у Жильбера следующим образом: «ô printemps de mes jours!». Последующее вяло перефразировано Милоновым (стихи 1, 12–14):
См. также: Шарль Юбер Мильвуа (1782–1816), «Элегии», кн. 1 «Листопад (первый вариант)» («La Chute des feuilles, première version)»:
И его «Молитесь за меня», «сочинено… за восемь дней до смерти» («Priez pour moi», «composé… huit jours avant sa mort»):
Русские комментаторы (на которых ссылается Бродский в своих комментариях к ЕО, с. 241–242) обратили внимание на прототипы стихов Ленского в различных русских элегиях того времени, среди которых мы находим «Вертера и Шарлотту» Василия Туманского (1819), стихотворение, писанное пятистопным ямбом («Когда луна дрожащими лучами / Мой памятник простой озолотит, / Приди мечтать о мне и горести слезами / Ту урну окропи, где друга прах сокрыт»), «Пробуждение» Кюхельбекера (1820), написанное четырехстопным хореем («Что несешь мне, день грядущий? / Отцвели мои цветы…»), и особенно анонимное «Утро» в антологии 1808 г., приписываемое В. Гиппиусом В. Перевозчикову («Дни первые любви! <…> / Куда, куда вы удалились?»).
Да и сам юный Пушкин предвосхитил юного Ленского: «Опять я ваш…» (1817) — «Умчались вы, дни радости моей!»; «К Щербинину» (1819) — «Но дни младые пролетят» (1820): «Мне вас не жаль, года весны моей…»; «Погасло дневное светило…» (1820) — «Подруги тайные моей весны златыя» («златыя» — арх., род. пад., ед. ч., ж. р.).
«Счастливая и яркая весна нашей жизни» («Видения любви» в сборнике «Пальмира и другие стихотворения», 1806).
***
Комментируя схожую формулу, использованную Катуллом в «Ad Manlium», забавный француз Франсуа Ноэль, убежденный, что ему удалось перевести этого поэта («Стихотворения Катулла» / «Poésies de Catulle», Paris, 1803, II, p. 439 — эта книга имелась в библиотеке Пушкина), сообщает следующее о стихе 16:
«… florida. Ces expressions riantes: „la fleur de l'âge, le printemps de la vie“, supposent beaucoup d'imagination dans les premiers écrivains qui s'en sont servis. Dans Pétrarque, par exemple, qui a dit fort heureusement:
mais fort peu dans ceux qui les imitent. C'est ce qui rend la langue poétique si difficile. Commun ou bizarre, ces deux écueils ne sont séparés que par un sentier étroit et glissant»[694].
То были времена, когда переводом назывался элегантный парафраз, когда выражение «la langue poétique»[695] «le bon goût»[696], а обладатели этого хорошего вкуса были шокированы «les bizarreries de Sakhespear»[697] (sic; Ноэль, II, p. 453), и когда Жан Батист Руссо считался поэтом.
Любопытный парадокс заключается в том, что если переводы на французский современных и древних поэтов в XVIII в. были наихудшими, то переводы последующих эпох можно считать наисовершеннейшими, хотя бы потому, что для передачи зарубежной поэзии французы пользовались своей удивительно точной и мощной прозой, не сковывая себя по рукам и ногам банальными и предательскими рифмами.
Уже в 1836 г. Теофиль Готье писал[698]:
«Une traduction, pour être bonne, doit être en quelque sorte un lexique interlinéaire… Un traducteur doit être une contre-épreuve de son auteur; il doit en reproduire jusqu'au moindre petit signe particulier»[699].
4 …златые дни? — Если «весна» пришла из Франции, то «златые дни» — из Германии.
Жуковский в 1812 г. написал русский вариант «Идеалов» Шиллера (см. коммент. к XXIII, 8), озаглавив его «Мечты» (это слово встречается во втором стихе оригинала).
Ср.: элегия Милонова «Падение листьев» (1819; подражание «Листопаду» Мильвуа; см. предыдущий коммент.), стихи 21–24:
Подражал этому стихотворению Мильвуа и Баратынский (1823–1827), стихи 21–22:
8 Нет нужды, прав судьбы закон. — Я с трудом преодолел искушение передать интонацию «нет нужды» формулой «let be» («да будет так»), но она показалась мне недостаточно точной.
Следует отметить, что через десять лет Пушкин повторил конец печальной строки Ленского — в стихе 22 неоконченного стихотворения, написанного к двадцатипятилетию основания Лицея и прочитанного им 19 октября 1836 г. на ставшем для него последним собрании лицеистов. Стихотворение состоит из восьми строф по восемь строк пятистопного ямба. Последняя строка восьмой строфы не завершена. Строфическая схема рифм bааbесес –22):
«судьбы закон» не только по смыслу, но и по звучанию близко к строке Мильвуа из «Молитесь за меня»:
10 Все благо… — Мой выбор при переводе этого выражения посредством лейбницевского «all is right» («все правильно») был определен Поупом, известным Пушкину по ироническому рефрену Вольтера «tout est bon, tout est bien»[702] из его полемической повести «Кандид, или Оптимизм» (Женева, 1759); см., например, гл. 10, 19, 23. Строка Поупа («Опыт о человеке», послание I, стих 294) звучит так:
(См. также «Опыт», послание IV, первое полустишие строки 145 и второе 394-й.) Общая тональность элегии Ленского определенно перекликается с современной ему идеей оптимизма — изначальное название доктрины, которую выдвинул немецкий философ и гениальный математик Готфрид Вильгельм фон Лейбниц (1646–1716). Вольтер как мыслитель несоизмеримо ниже Лейбница, в то время как подражательность Поупа, по крайней мере, лишена нелепостей (присущих критике Вольтера) в силу поразительного умения этого талантливого поэта располагать точнейшие слова в наилучшем порядке.
В стихотворении «Человек», посвященном Байрону и опубликованном в «Поэтических раздумьях» («Méditations poétiques», Paris, 1820), Ламартин поясняет в стихе 56:
XXII
8 дева красоты — псевдоклассический галлицизм, é; например, в начале «подражания Горацию» («Оды», кн. 1, № XVI) Этьена Огюстена де Вейли (1770–1821) в «Альманахе муз» (1808, с. 117) и отдельно изданной книге «Оды Горация» (1817).
14 супруг — еще один галлицизм в речи Ленского; буквальный перевод слова «époux», которое во французской сентиментальной литературе того времени означало не только «супруг» в современном его значении, но также «жених», «нареченный». В английской литературе существует аналогичное устаревшее значение у слова «spouse»[704]. Приди, приди viens, viens), вероятно, является приглашением посетить могилу. См. цитату в моем коммент. к XL, 14.
XXIII
1 …темно и вяло… — Тщетно пытаясь в течение нескольких лет проиллюстрировать этот очевидный галлицизм, я наткнулся на «Заметки» Шатобриана к его блистательному прозаическому переводу поэмы Мильтона «Потерянный рай» (1836):
«Souvent, en relisant mes pages, j'ai cru les trouver obscures ou traînantes, j'ai essayé de faire mieux: lorsque la période a été debout élégante ou claire, au lieu de Milton, je n'ai recontré que é; ma prose lucide n'étoit plus qu'une prose commune ou artificielle, telle qu'on en trouve dans tous les écrits communs du genre classique. Je suis revenu à ma première traduction.»[705]
Некоторое представление о том, что Пушкин подразумевал под «темно» и «вяло», можно получить из сделанной им записи на полях батюшковских «Опытов в стихах и прозе» (1815, т. II, с. 166, «Послание И. Муравьеву-Апостолу»). Стихи 77–80 относятся к автору стихотворений «Ермак» и «К Волге»:
Стихи 79–80 наш поэт пометил: «вяло», а последние два стиха того же стихотворения (99—100) — «темно». Стихи 98—100:
Пушкин поставил в кавычки «темно и вяло», возможно цитируя определение, данное романтическому стилю каким-нибудь критиком. Оба эти эпитета в какой-то мере действительно характеризуют элегию Ленского. «День грядущий», таящийся «в глубокой мгле»; устрашающая инверсия «А я, быть может, я гробницы / Сойду в таинственную сень»; оссиановская «дева красоты» и посвящение ей «печального рассвета» — все это, без сомнения, туманно и расплывчато, vers traînants et obscurs, style languissant et flasque[706], неопределенно и бледно.
2 Что романтизмом мы зовем… — Как случается в зоологических классификациях, когда вместо правильного названия животного в течение многих лет используется ряд устаревших, синонимичных или неточных названий, от которых невозможно ни отделаться, ни отказаться, которые не запрятать в скобки и которые со временем лишь укрепляют свои позиции, так и в истории литературы расплывчатые термины «классицизм», «сентиментализм», «романтизм», «реализм» и т. п. не сдаются и кочуют из учебника в учебник. По природной твердолобости некоторые педагоги и студенты немеют перед завораживающей силой классификаций. Для них «школы» и «течения» — все. Налагая на чело посредственности клеймо принадлежности к некоей группе, они потворствуют собственному неумению различить истинного гения.
Я не могу себе представить ни одного шедевра, оценка которого в той или иной степени повышалась бы в зависимости от его принадлежности к определенной школе; и, напротив, готов назвать сколько угодно третьесортных произведений, жизнь которых искусственно поддерживается на протяжении веков только потому, что ученые приписали их какому-нибудь «течению» прошлого.
Вредность всех этих терминов в том-то и состоит, что они отвлекают исследователя от сопровождаемого истинным наслаждением соприкосновения с сущностью индивидуальных художественных открытий (а только они в конечном счете значимы и непреходящи).
Более того, каждый такой термин настолько зависит от многочисленных интерпретаций, что становится бессмысленным сам по себе в своей сфере классификации знания. Однако раз уж термины эти существуют и все никак не перестанут бренчать о булыжник мостовой, по которой удирают их увешанные ярлыками жертвы, пытаясь избежать грубой идентификации, мы вынуждены с ними считаться. Имея в виду цели настоящих комментариев, я готов принять следующие практические определения.
«Классицистическое» — по отношению к литературному произведению нашего времени, предполагает подражание древним образцам, традиционное по форме и содержанию. В России используется термин «псевдоклассицизм» для определения анахронических подражаний, в которых древние римляне и греки носят напудренные парики.
«Сентиментальное» — предполагает не более чем пролитие традиционных слез над несчастьями традиционной добродетели, изложенными в стихах или прозе.
«Реалистическим» называется такое художественное произведение, в котором автор проявляет готовность назвать и описать, не опасаясь бытующих запретов, любую подробность физического или нравственного свойства исследуемого им мира. (В этом смысле ЕО не является произведением ни сентименталистским, ни реалистическим, хотя содержит элементы и того и другого; он склоняется к романтизму, пародируя классицизм.)
Четвертый термин в этом ряду — «романтизм» — требует более подробного рассмотрения его основных разновидностей, известных в пушкинскую эпоху. Можно различить по меньшей мере его одиннадцать видов или стадий:
1) Примитивный, народный вид: словарь Джонсона определяет романтическое произведение («romance») как «средневековую историю о боевых подвигах». Однако «боевые подвиги» имеют своим следствием аркадскую традицию, и в Англии XVII в. романтизм совершенно определенно предполагал описание счастливого существования пастухов и удалившихся на покой рыцарей, питающихся медом и сыром. Как «боевые», так и «пасторальные» оттенки подпадают под наше первое определение романтизма, характеризующегося полетами фантазии в народной литературе в период между падением Рима и возрождением словесности.
«Придание красоте таинственных оттенков» (Уолтер Патер, «Понимание», постскриптум / Walter Pater, «Appreciations»). Повышенное внимание к страстям и всему фантастическому. Удалившийся на покой рыцарь оказывается некромантом; луна в расколовшемся над Аркадией небе восходит совсем не там, где обычно. Уже в 1665–1666 гг. Пепис (Pepys) описывает Виндзорский замок как «самый романтический замок в мире». В 1799 г. Кэмпбелл замечает, что «удаленность добавляет очарования этому виду».
3) Шотландский подвид с оттенком жути. Перефразируя «Менестреля» (1772) Битти (Beattie, «The Minstrel»), «непривычный, призрачный вид пейзажа, особенно в лунном свете, окрашивает фантазии в неизменно мрачные тона и создает романтическую атмосферу, располагающую к разгулу воображения и той меланхолии, которая вызывает страх перед невидимым».
4) Романтичность: «романтичный» («romanesque») человек считает романтическими такие пейзажи (земли, озера, моря), которые воскрешают в памяти его душевные переживания (любовь, дружбу, былые устремления и упования) или же описания схожих картин в популярных романах и стихотворениях сентиментальной или фантастической направленности. «Il [Fonsalbe] a rendu à mes déserts quelque chose de leur beauté heureuse, et du romantisme de leur sites »[707] (Сенанкур, «Оберман», Письмо LXXXVII).
5) Немецкий подвид (гибрид с изрядной долей сентиментализма). Грезы, видения, призраки, склепы, лунный свет. Видеоряд, уходящий в метафизику. Высокопарные чувства, выраженные вялым и туманным языком. В поэзии — идея бесконечного приближения души к смутно осознаваемому совершенству.
6) Предлагаемая учебниками обобщающая концепция, сформировавшаяся около 1810 г.: сочетание «меланхолии» как сути северной (немецкой, «оссиановской») поэтики с живостью и энергией Возрождения (например, Шекспир). Романтическое осознается как «современное и живописное», в отличие от «классического», определяемого как «древнее и монументальное», — такое понимание, кажется, стало конечным продуктом размышлений благонамеренного, но трудночитаемого основателя романтической школы в немецкой литературе Августа Вильгельма фон Шлегеля (1767–1845, совместно с братом Фридрихом, философом, 1772–1829), который был наставником детей мадам де Сталь (ок. 1805–1815). Он помогал ей в работе над книгой «О Германии», был возведен в дворянское достоинство, получил многочисленные награды и в 1808-м читал в Вене лекции о драматическом искусстве и литературе[708].
— произведение, в котором гармонично сочетаются трагическое и комическое, высокое и низкое, святое и нечестивое, метафизические обобщения и натуралистические подробности (ср. с планом ЕО) намеченным в «Посвящении»).
8) «Романтический» как определение стиля, изобилующего живыми характерными подробностями (местный колорит, экзотические пейзажи, национальные особенности, реалистически описанные народные традиции, новые оттенки восприятий, эмоций, смысла и т. д.) и противопоставляемого в таких своих образцах, как проза Шатобриана и Виктора Гюго, расплывчатому туману сентиментализма, например пустословию Ламартина (следует, однако, отметить, что туман и меланхолия, несмотря на свою полную противоположность описанной выше стилистической яркости, тоже вполне «романтичны», и потому-то Ламартин равно фигурирует и среди романтиков).
9) Новый стиль в поэзии, свободный от классицистической строгости и традиционализма, допускающий анжамбеманы, свободные цезуры и другие вольности.
10) Литературные жанры, неизвестные древним.
«Современное» в отличие от «древнего» в любом литературном произведении.
Эти понятия во многом пересекаются, и неудивительно некоторое замешательство Пушкина по поводу того, что в строгом смысле слова действительно зовется «романтизмом», — проблема, интересовавшая нашего поэта и его друзей писателей гораздо острее, чем нас сейчас.
В наброске статьи, озаглавленном «О поэзии классической и романтической» (1825), Пушкин обвиняет французских критиков в том, что они запутывают вопрос, относя к романтизму всю поэзию, «ознаменованную печатью мечтательности и германского идеологизма» или «основанную на предрассудках и преданиях простонародных». Он утверждает, что различие между классицизмом и романтизмом может проводиться лишь с точки зрения формы, а никак не содержания. Вот его определение родов романтической поэзии: «Те, которые не были известны древним, и те, в коих прежние формы изменились или заменены другими». По мнению нашего поэта, западноевропейская поэзия в мрачный период средневековья представляла собой в лучшем случае изящную безделушку, триолеты трубадуров. Однако два обстоятельства решительно повлияли на ее развитие: нашествие мавров, «внушивших ей исступление и нежность любви, приверженность к чудесному и роскошное красноречие Востока», и крестовые походы, сообщившие ей «набожность и простодушие, свои понятия о геройстве и вольности нравов походных станов». Таковы, согласно Пушкину, корни романтизма.
В этой же статье, да и не только в ней, Пушкин обрушивается с резкой критикой на французский «псевдоклассицизм» в лице Буало: «Сия лжеклассическая поэзия, образованная в передней и никогда не доходившая далее гостиной <…> мы видим в ней все романтическое жеманство, облеченное в строгие формы классические». Однако в постскриптуме к наброску 1825 г. он хвалит сказки Лафонтена и «Деву» Вольтера, называя их памятниками «чистой романтической поэзии». Не следует забывать, что такие «чисто французские классицисты», как Корнель, Расин и Мольер, стояли в ряду самых любимых пушкинских писателей.
В другом рукописном наброске 1830 г. Пушкин продолжает:
«Французские критики имеют свое понятие об романтизме. Они относят к нему все произведения, носящие на себе печать уныния или мечтательности. Иные даже называют романтизмом неологизм и ошибки грамматические. Таким образом Андрей Шенье, поэт, напитанный древностию, коего даже недостатки проистекают от желания дать французскому языку форму греческого стихосложения [это единственное заблуждение Пушкина], — попал у них в романтические поэты»{138}.
8 …идеал… — «Идеалы» Шиллера («Альманах Муз» за 1796 г.), элегия, состоящая из одиннадцати строф, включающих восемьдесят восемь строк, написанных четырехстопным ямбом, начинается так:
Мадам де Сталь в книге «О Германии», ч. 11, гл. 13, замечает:
«Il seroit intéressant de comparer les stances de Schiller sur la perte de la jeunesse, intitulées „l'Ideal“, avec celles de Voltaire:
Я последовал ее совету, но не обнаружил ничего intéressant, ее замечание оказалось совершенно неуместным.
Ламартин в ночь написания стихотворения, упомянутого в коммент. к XXI, 10, осенью 1818 г. читал «Чайльд Гарольда» в неполном французском переложении, хранившемся во Всемирной Женевской библиотеке, и в конце концов «[s'endormit] de lassitude, la tête sur le volume comme sur le sein d'un ami»[711] (Lamartine, «Vie de Byron», 1865). <…>
XXIV
4 …Веспер… — По странной оплошности Пушкин называет утреннюю звезду «Веспером» (другое название — Гесперид), хотя это имя вечерней звезды, в то время как правильное название утренней звезды — Люцифер или Фосфор{139}. Всеми этими именами древние называли планету Венеру. В некоторых областях России утреннюю и вечернюю звезду называют «зарницей» или «зорницей» (другое значение: световая вспышка вроде молнии на вечернем небе). (См.: «вечерния зарницы» в элегии Милонова, цитированной в коммент. к XLI, 1–4, и «утреннюю зарницу» в «Анне Карениной» Толстого, ч. VI, гл. 12.)
7 перелетная мятель — Эпитет означает «перелетающая с места на место», а «метель» (или «мятель» в данном случае) не «снежная буря» или «пурга», но то, что более точно называется по-русски «заметь», а именно — легкие завихрения снежной пороши, морозным ясным утром взметаемые на насте порывами ветра.
12 полы завеса — две половины полога кровати.
XXV
2 …Гильо… — Строго говоря, это имя из французских комедий. Упоминается среди типично низких имен («Пьер, Гильо и Мишель») в опыте Монтеня «Об именах», написанном около 1573 г. («Опыты», кн. 1, гл. 46). Это же имя, данное пастуху, дважды встречается в «Баснях» Лафонтена (1668–1679), кн. III, № III «Волк-пастух» («Le Loup devenu Berger») и кн. IX, № XIX «Пастух и его стадо» («Le Berger et son Troupeau»), Я думаю, Пушкин использует его здесь как фамилию (ср. «Пикар» в «Графе Нулине», 1825). У Грибоедова в «Горе от ума» (известном с 1825 г.) Чацкий упоминает беспечного француза, московского танцмейстера, которого он называет «Гильоме» (действие I, стихи 405–411). Французский переводчик Шекспира (в 20-ти томах, 1776–1783) Пьер Летурнер (1736–1788) крестился у викария Валоньи (Valognes Bass Normandie) Бернардэна Феликса Гильо; на периферии истории известны и другие Гильо.
11—14 Неуклюжий текст — Онегин «велит слуге нести» ящик с пистолетами и (велит) «лошадям [вместе с санями и кучером] отъехать в поле».
12 — упоминание Жана ле Пажа, или Лепажа (1779–1822), парижского оружейника.
Я случайно обратил внимание, что в коллекции огнестрельного оружия Рудольфа Нуннемахера[712] представлен лишь один пистолет Лепажа, и то его марка ошибочно названа автором описания коллекции «Lgiage» (хвостик «р» в «Lepage» соединен с предшествующим «е» и образует «g» вследствие ошибки переписчика).
12 …стволы роковые… — Во вдохновенном отрывке «Охота» (с. 158–163) в «Застольной беседе» Ли Ханта (Leigh Hunt, «Table-Talk», London, 1851) я нашел эпитет «смертоносные стволы» в применении к оружию охотников, «перебивающих куропаткам лапки» и «превращающих заросли кустарника в место мучительной агонии раненых пернатых».
XXVI
9 …из чувства… — Я не уверен, что английский перевод «out of feeling» в полной мере передает это русское обозначение профессиональной любви Зарецкого к порядку и тщательному соблюдению правил в делах такого рода.
XXVII
9 пожалуй — устаревающее слово, которое потеряло свой изначальный смысл «пожалуйста» (фр. s'il vous plaît), сохранив оттенок почтительной вежливости к пожеланию другого (как здесь), и постепенно сократилось до небрежного выражения принятия чьего-то предложения или допущения возможности («По- моему, можно было бы…» и т. д.).
В книге «О Пушкине» (Берлин, 1937, с. 79) Ходасевич{140} проницательно заметил, что унылая подавленная интонация музыкальной фразы «Начнем, пожалуй», данная Чайковским тенору в опере «Евгений Онегин», превращает мужественного Ленского Пушкина в безвольного нытика.
7 «опоздания» во сне, случайные «замены» (как здесь, когда слуга превращается в секунданта), «оплошности» и странное чувство неловкости, вдруг беспечно игнорируемое. Онегин ведет себя так, как никогда бы не повел, будучи в нормальном состоянии нравственного самоосознания. Проспав назначенное время, он наносит Ленскому ничем не обоснованное оскорбление, вынудив кипящего от ярости юношу ждать на ледяном ветру часа два, а то и более. По какой-то оплошности он забывает запастись секундантом, хотя знает не хуже Зарецкого, что при поединке между дворянами их секунданты должны быть представителями того же слоя общества, что и дуэлянты, и является со слугой, нанося таким образом Ленскому еще одно глупое оскорбление. Он стреляет первым и метит в противника, что также на него не похоже. Ленский безусловно намеревался убить Онегина, но последний, будучи бесстрашным, саркастичным дуэлянтом и находясь в здравом рассудке, несомненно, должен был бы воздержаться от выстрела и не только не отвечать на выстрел Ленского, но, в случае если останется в живых, разрядить пистолет в воздух. Когда Ленский падает, ловишь себя на ощущении, что Онегин вот-вот проснется (как Татьяна) и поймет, что все это был сон.
10—11 …Не засмеяться ль им, пока / Не обагрилась их рука… — Ср.: «багряная рука» зари — коммент. к гл, 5, XXV, 1–4.
Остается гадать, не смеется ли тут еще и тень Ломоносова.
—14 «Le faux point d'honneur, leur [aux gens du monde] inspire une crainte farouche, et les arrête»[713] (перевод Тургенева — Виардо).
14 ложный стыд — фр. fausse honte, «mauvaise honte». Для меня очевидно, что это банальное двустишие является реминисценцией «Посланий» Буало, III (1674), стихи 28, 37–38:
(Ср. со смертью Ленского.)
XXIX
3 …уходят пули… — Каждая из двух пуль уходит в соответствующий ствол пистолета, сечение которого представляет собой многогранник (отсюда — граненый).
4 Ср.: Байрон, «Дон Жуан», IV, XLI, 1–2:
Пишо (1823): «C'est une étrange sensation que produit sur l'oreille le bruit qu'on fait en armant un pistolet…»[716]
5—6 порох сыплется. — «В первых образцах огнестрельного оружия Лепажа, — сообщает майор Поллард в своей „Истории огнестрельного оружия“ (Pollard, „A History of Firearms“, London, 1926, p. 113), — в 1818 г. наблюдалась тенденция использовать открыто насыпавшийся порох, изготовлявшийся Пюла в Париже».
—9 За ближний пень / Становится Гильо… — На одной из известнейших и отвратительнейших картин Ильи Репина, где изображена дуэль между Онегиным и Ленским, все смехотворно неверно, включая позы и расположение противников, а Гильо, которого никак не защищает хилый обрубок дерева, стоит на линии онегинского выстрела и вполне может разделить участь секунданта, застреленного ноябрьским утром на Бэгшот-Хит в ходе неумело организованной дуэли (как о том сообщалось в «Morning Chronicle» 26 ноября 1821 г.). Сомневаюсь, чтобы «великий» русский художник читал роман Пушкина (хотя он несомненно видел оперу «великого» композитора), когда писал свою «Дуэль Онегина и Ленского» (1899){141}. Как в опере, так и в картине все оскорбительно для пушкинского шедевра. Дуэлянты стоят как два тупых манекена, выставив одну ногу вперед, демонстрируя la taille cambrée[717], и наведя друг на друга дула игрушечных пистолетиков. У Ленского та же поза, что и у юного Пушкина, читающего свои стихи Державину на другой нелепой картине (1911) того же художника. Эта постыдная мазня любовно воспроизводится во всех иллюстрированных изданиях сочинений Пушкина.
«Общество имени А. И. Куинджи», присудившее Репину денежную премию в три тысячи рублей и золотую медаль за картину «Пушкин на лицейском экзамене», заявило, что не столько награждает его за саму картину, сколько компенсирует таким образом оскорбления, нанесенные ему декадентами (художниками-авангардистами).
13 Друзей… — Русская конструкция допускает здесь двоякое прочтение: «двух друзей» и «своих друзей»; однако восклицание, открывающее строфу XXVIII, похоже, исключает возможность первого толкования.
XXIX–XXX
Описываемый здесь поединок представляет собой классическую дуэль à volonté[718] положению, принятому в Голуэе, выстрелы производились по сигналу, по команде или по собственному усмотрению дуэлянтов, в последнем случае противникам разрешалось сблизиться настолько, что можно было «даже дотронуться до дула» наведенного пистолета. Широко распространенные правила дуэлей, принятые на континенте, предполагали, однако, наличие в центре полосы, которую запрещалось переходить, она называлась барьером (фр. barrière — термин происходит от древнейшей формы дуэли на пистолетах, практиковавшейся во Франции, когда сидевшие верхом противники разделялись столбиками, установленными на расстоянии десяти ярдов друг от друга и определявшими минимальное расстояние, с которого разрешалось производить выстрелы). Вот как проходил поединок.
Предварительная церемония состояла не только из вызова, отправляемого в письменной форме, именовавшегося еще «картелем» (гл. 6, IX), но и из совещания секундантов; следует отметить, что последняя формальность не была соблюдена в настоящем случае, не были письменно определены и условия поединка, как того требовали установленные правила. Нет оснований полагать, что были оставлены и посмертные записки с тем, чтобы оградить уцелевшего соперника от преследований; официально дуэли были запрещены, что, впрочем, никак не влияло на их распространенность; если дуэль не заканчивалась смертельным исходом, противники не наказывались, но даже когда последствия ее оказывались роковыми, влиятельные лица в высших кругах помогали смягчить, а то и вовсе отменить такие наказания, как тюремное заключение и ссылка.
Стороны прибывают на выбранное место. Секунданты отмеряют определенное количество шагов (ярдов); например, в данном случае отмеряется тридцать два ярда, после чего противники вправе уменьшить это расстояние, сходясь по сигналу навстречу друг другу (в иных случаях ограничиваются двенадцатью, а то и еще меньшим количеством шагов). Предел сближения определяется количеством шагов между конечными отметками, вследствие чего в середине площадки остается пространство шириной, скажем, шагов в двенадцать — это барьер, граница, что-то вроде нейтральной полосы, ступать на которую нельзя; обычно она отмечается сброшенными плащами, шинелями или гусарскими ментиками дуэлянтов.
Секунданты заряжают пистолеты, и дуэль начинается. Противники занимают места на крайних отметках лицом друг к другу, держа пистолеты дулами вниз. По сигналу «Сходитесь!» (фр. ) они начинают сближаться и, когда сочтут нужным, могут стрелять. Онегин начинает медленно поднимать свой пистолет, когда они с Ленским делают навстречу друг другу четыре шага; после еще пяти шагов Ленский убит первым же выстрелом. Если бы Онегин, выстрелив, промахнулся, или пистолет дал осечку, или тяжелое ранение все же позволило Ленскому сделать свой выстрел, последний мог бы заставить Онегина подойти к барьеру, а потом хладнокровно и долго целиться в него с двенадцати шагов. Вот одна из причин, по которой серьезные дуэлянты предпочитали предоставлять первый выстрел противнику. Если после обмена выстрелами кровожадность противников не утолялась, они могли перезарядить пистолеты (или использовать новую пару) и начать все с начала. Подобные дуэли с возможными вариантами (например, барьер не столь часто отмечался в Англии и Ирландии) были распространены во Франции, России, Великобритании и южных штатах Америки с конца XVIII в. приблизительно до 1840 г., а в латиноамериканских и славянских странах они происходили и в наше время. Читая эту главу, не следует представлять себе медленно расходящихся, а потом резко разворачивающихся и стреляющих друг в друга противников — картина, часто изображаемая в современных фильмах и комиксах. Эта разновидность дуэли была изобретена во Франции в 1830-х гг. и пользовалась популярностью в более позднее время у парижских журналистов.
Что касается деталей дуэли между Онегиным и Ленским, то ее описание сделано нашим поэтом на основе личных воспоминаний, а в смысле исхода она предвосхищает его собственную судьбу.
Пушкин дрался на дуэли по меньшей мере три раза до своего рокового поединка с Дантесом. Его первая дуэль с Рылеевым состоялась предположительно между 6 и 9 мая 1820 г. в районе Царского Села (см. мой коммент. к гл. 4, XIX, 5). Вторая (в 9 часов утра на первой неделе января 1822 г. в полутора милях от Кишинева) — с полковником Старовым, командиром егерского полка, когда целиться было трудно из-за бушевавшей пурги: для первого обмена выстрелами барьеры были установлены на расстоянии шестнадцати шагов и сужены до двенадцати для второго. Весной того же года в винограднике неподалеку от Кишинева Пушкин дрался с еще одним военным, по фамилии Зубов. В результате всех этих дуэлей кровь не была пролита ни разу; подробностей о них известно очень мало, разве что в ходе первой и третьей Пушкин, кажется, разрядил свой пистолет в воздух{142}.
На четвертом и последнем поединке Пушкина с бароном Жоржем Шарлем Дантесом, известным также под именем барона Жоржа де Геккерена, в половине пятого вечера 27 января неподалеку от Петербурга (на северном берегу Невы, в полутора тысячах футов к северу от Черной речки в сосновом леске неподалеку от дороги на Коломяги), стороны разошлись на расстояние в двадцать шагов и первым же выстрелом Пушкин был смертельно ранен. Условия этой дуэли таковы:
és à vingt pas de distance, à cinq pas chacun des deux barrières qui seront distantes de dix pas entre elles.
2. Armés chacun d'un pistolet, à un signal donné, ils pourront en s'avançant l'un sur l'autre, sans cependant dans aucun cas dépasser la barrière, faire usage de leurs armes.
3. Il reste convenu en outre qu'un coup de feu parti, il ne sera plus permis à chacun des deux adversaires de changer de place pour que celui des deux qui aura tiré le premier essuie dans tous les cas le feu de son adversaire à la même distance.
4. Les deux parties ayant tiré, s'il n'y a point de résultat on recommencerait l'affaire… en remettant les adversaires à la même distance de vingt pas…[719]
Шесть пунктов, из которых я процитировал четыре, были подписаны 27 января 1837 г. в половине третьего дня в Санкт-Петербурге. Двумя часами позднее Пушкин был ранен в низ живота и скончался от травматического перитонита 29 января в 2.45 пополудни.
В 1833 г. нидерландский посланник барон Якоб Теодор ван Геккерен (Жак Тьери Борхард Анна ван Геккерен-Беверваарт, 1791–1884), возвращаясь после отпуска к месту службы в Санкт-Петербург, познакомился на постоялом дворе с молодым дворянином из Эльзаса, направлявшимся туда же. Это был Жорж Шарль Дантес (1812–1895), уроженец Кольмара, бывший одно время студентом в Сен-Сире. Согласно Луи Метману, официальному (хотя и не всегда достоверному) биографу семьи, Дантесы происходили с острова Готланд и жили в Эльзасе с XVII в., где некий Жан Анри Антеc, manufacteur d'armes blanches[720], в 1731 г. получил дворянский титул. Отца Жоржа Дантеса произвел в бароны Наполеон I. Обучение нашего героя военному делу во Франции прервала июльская революция, положившая конец правлению Карла X (1824–1830) и возведшая на престол Луи Филиппа. Дантес остался верным Карлу и отправился искать счастья ко двору царя Николая I, который симпатизировал легитимистам.
Жорж Дантес и его покровитель прибыли в Петербург на пароходе 8 октября 1833 г. Пушкин, который вел в это время дневник, записал 26 января 1834 г., то есть почти точно за три года до роковой дуэли, что в гвардию принят иностранец — барон Дантес. Он познакомился с Дантесом в Петербурге в конце июля 1834 г. Наталья Пушкина после выкидыша, случившегося у нее в марте, проводила лето с двумя детьми, Марией и Александром, в поместье матери в Калужской губернии. Она вернулась в Петербург осенью и родила третьего ребенка (Григория) в мае 1835-го, а еще через год — четвертого (Наталью). Не существует доказательств, что отношения с Дантесом, влюбившимся в нее в конце 1834 г., заходили далее кокетливых бесед и вырванных украдкой поцелуев, что, конечно же, было дурно, но правда и то, что у ее мужа в это время были романы с другими женщинами, в частности с сестрой Натальи, Александрой{143}. Другая (старшая) сестра, Екатерина, была страстно влюблена в Дантеса.
«Черная речка», известное уже в 1710 г., происходит от специфического темного оттенка воды, возникающего оттого, что корни ольшаника, растущего на берегах, уходят в воду и придают ей темно-коричневую окраску), и Наталья с Екатериной часто видели Дантеса. Июль проходил в атмосфере billets-doux, petits jeux[721], прогулок верхом, пикников, и так случилось, что в этот месяц Екатерина Гончарова забеременела (обстоятельство, тщательно скрываемое в анналах семейства Геккерен-Дантеса, но убедительно доказанное Гроссманом в «Красной ниве», XXIV, 1929){144}. Совершенно определенно к началу осени 1836 г. стали распространяться слухи о ее возможном браке с Дантесом (теперь уже бароном де Геккереном — его истинный отец официально передал свои родительские права голландскому посланнику в апреле того же года). Также не вызывает никаких сомнений, что Дантес, как и раньше, продолжал ухаживать за Натальей Пушкиной, что оставалось источником пристального интереса grand monde[722].
Несколькими годами ранее венское общество придумало забаву — выдавать разным лицам всевозможные нелепые дипломы. Группка томных молодых людей решила возродить это развлечение в Петербурге. Один из членов этой клики весельчаков, князь Петр Долгорукий (прозванный в обществе le bancal — «кривоногий»), состряпал анонимное письмо{145}, которое было получено Пушкиным и его друзьями по почте (только что открытой в городе) 4 ноября 1836 г.:
«Les Grands-Croix, Commandeurs et Chevaliers du Sérénissime Ordre des Cocus, réunis en grand Chapitre sous la présidence du vénérable grand-Maître de l'Ordre, S. E. D. L. Narychkine, ont nommé à l'unanimité Mr. Alexandre Pouchkine coadjuteur du grand Maître de l'Ordre des Cocus et historiographe de l'Ordre.
Le sécrétaire pérpétuel: Cte [723]».
Я сохранил орфографию. «Секретарь» Иосиф Борх и его жена Любовь считались в свете образцовой парой, ибо «она жила с кучером, а он — с форейтером». «Достопочтенный великий магистр» — это его превосходительство Дмитрий Львович Нарышкин, жена коего Мария в течение многих лет была любовницей царя Александра I. Диплом, как полагают, намекал на то, что рогоносцем сделал Пушкина царь. Но это не так. Хотя самодержец и приметил Наталью Пушкину еще до ее замужества, скорее всего она стала его любовницей очень ненадолго, да и то после смерти нашего поэта{146}.
То, что письмо написано русским, становится ясным с первых же попыток его расшифровки (например, написание французского «U» как русского «И», которое в печатном варианте является зеркальным отражением «N»), но Пушкин по так никогда и не объясненной причине счел, что оно написано Геккереном. Советские графологи доказали (в 1927 г.), что пасквиль был делом рук Долгорукого; последующие состряпанные им подделки дают достаточно сильные психологические основания для установления его авторства. Долгорукий принадлежал к кругу Геккерена и Дантеса, но именно последние, с точки зрения Пушкина, стояли за всей этой подлостью. 7 ноября Пушкин вызывает на дуэль поручика Дантеса, за чем следует суматошный период pourparlers[724], когда друг Пушкина Жуковский делает все возможное, дабы уладить дело миром; 17 ноября Пушкин забирает назад свой вызов, так как Дантес сватается к Екатерине Гончаровой, что ему давно следовало сделать, ибо к этому времени она находилась на пятом месяце беременности. Они поженились 10 января 1837 г.; 24 января у Пушкина состоялась таинственная беседа с царем{147}
26 января Пушкин отправляет оскорбительное письмо голландскому посланнику, обвиняя его в том, что тот «отечески сводничал» своему «незаконнорожденному <…> сыну». Последний эпитет представляется оскорблением абсолютно необоснованным, ибо Геккерен был закоренелым гомосексуалистом, о чем наш поэт прекрасно знал. По своему официальному положению Геккерен не мог вызвать Пушкина на дуэль, зато тотчас же это сделал Дантес.
Секундантом Пушкина был его старый лицейский приятель подполковник Константин Данзас, секундантом Дантеса — виконт Лоран д'Аршиак, атташе французского посольства. Дуэль состоялась в среду 27 января. Сани обоих противников подъехали к так называемой Комендантской даче около четырех часов морозного дня, когда уже начали сгущаться сумерки. Пока секунданты и Дантес вытаптывали в снегу дорожку длиной в двадцать ярдов, Пушкин, завернувшись в медвежью шубу, сидел на сугробе и ждал. Секунданты отметили барьер на расстоянии десяти ярдов своими сброшенными шинелями, и дуэль началась. Пушкин сразу сделал пять шагов и подошел к барьеру. Дантес сделал четыре шага и выстрелил. Пушкин повалился на шинель Данзаса, но через несколько секунд приподнялся и, опираясь на руку, заявил, что у него достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел. Его пистолет упал дулом в снег, и ему подали другой. Пушкин не спеша тщательно прицелился в своего противника, которому велел подойти к барьеру. Ударная сила пули, попавшей Дантесу в руку, повалила его, и Пушкин, решив, что убил противника, воскликнул «Браво!» и подбросил в воздух свой пистолет. Пушкина перенесли в двухместную карету, присланную не на шутку встревоженным голландским посланником к месту дуэли (а сам Геккерен пересел в одни из саней).
Позднее Дантес сделал блестящую карьеру во Франции Виктор Гюго в своих «Возмездиях» («Les Châtiments»), кн. IV, № VI, прекрасной обличительной речи, состоящей из тридцати звучных александрийских стихов, «Сочинено 17 июля 1851 г., спускаясь с трибуны» («Ecrit le 17 Juillet 1851, en descendant de la tribune»), дает следующие характеристики членам сената Наполеона III, в том числе и Дантесу (стихи 1—2, 7):
Крайне любопытно было обнаружить в труде барона Людовика де Во «Стрелки из пистолета» (Ludovic de Vaux, «Les Tireurs de pistolet», Paris, 1883, p. 149–150), что сын Жоржа и Екатерины Геккерен-Дантес, Луи Жозеф Морис Шарль Жорж (1843–1902), стал одним из знаменитейших дуэлянтов своего времени. «Baron Georges de Heeckeren… grand, gros et fort, yeux clairs et barbe blonde», возглавляя в 1860-е гг. борьбу с повстанцами в Мексике, «se prit de querelle» в гостинице в Монтерее «avec un Américain qui mettait les pieds sur la table avant le dessert» и дрался с ним на дуэли «à l'américaine au revolver et lui brisa le bras… Rentré en France il eut un duel à l'epée avec Albert Roge… Tout le monde se rappelle son duel avec le Prince Dolgorouki dans lequel il fracassa l'épaule de son adversaire après avoir subi son feu à dix pas… C'est un charmant viveur… qui compte beaucoup d'amis à Paris et qui le mérite bien»[726].
XXX
3 Походкой твердой, тихо, ровно… — Ритм угрожающего сближения противников, подчеркнутый тяжелым, глухим звучанием эпитетов, удивительным образом предвосхищен в конце первой части более ранней поэмы Пушкина «Кавказский пленник» (1820–1827), где протагонист вспоминает свои предшествующие поединки (стихи 349–352):
В 1837 г. «невольник чести» был позаимствован Лермонтовым для его знаменитого стихотворения на смерть Пушкина.
12 <…>
Примечания
[687] «Душенька, нежная, непостоянная» (лат.)
[688] Я уже не тот, что был, / И никогда уже таким не буду, / Моя прекрасная весна и мое лето / Выпрыгнули за окошко (фр.)
(фр.)
[690] Ты видел, как клевета… / Прекраснейших дней моей весны / Омрачала занимающуюся зарю (фр.)
[691] О дни моей весны, дни, увенчанные розой, / Напрасно долгое сожаление противится вашему бегу (фр.)
[692] Я умираю! холодным дыханием / Коснулись меня мрачные ветры; / И я увидел, как, словно пустая тень, / Исчезла моя первая весна (фр.)
[693] Я умираю по весне моих дней, / Судьбы я испытал закон (фр.)
«Весна… цветущая [лат.]. Эти веселые выражения: „цвет лет, весна жизни“ — предполагают наличие развитого воображения у первых писателей, которые их использовали У Петрарки, например, который очень удачно сказал: „Это было в том году в апреле“; но его очень мало у тех, кто им подражал. И вот почему язык поэзии столь капризен. Общее место или причудливость — эти два камня преткновения разделены только узкой и скользкой тропой» (фр.)
[695] «Поэтический язык» (фр.)
[696] «Хороший вкус» (фр.)
[697] «Причудливостями Шекспира» (фр.)
«Повестей» Э. -Т. -А. Гофмана, перепечатано в «Souvenirs de théâtre, d'art et de critique» (Paris, 1883), p. 49.
[699] «Чтобы быть хорошим, перевод должен быть в каком-то смысле подстрочным словарем… Переводчик должен быть своего рода слепком со своего автора; он должен воспроизводить его до мельчайшего значка» (фр.)
[700] О! златое время моей жизни?
[701] …Судьбы я испытал закон… (фр.)
«Все хорошо, все благо» (фр.)
[703] Все благо, все хорошо, все значительно на своем месте… (фр.)
«Супруг», «супруга» (англ.)
[705] «Часто, перечитывая свои страницы, я находил, что они темны и растянуты, я постарался перевести лучше когда текст стал изящyым и ясным, вместо Мильтона я находил лишь Битобе, моя ясная проза не была больше не чем иным, как посредственной, ремесленной прозой, какую встречаешь во всех посредственных писаниях классического жаира. Я вернулся к моему первому переводу» (фр.)
(фр.)
«Он [Фонсальб] вернул моей пустыне нечто от ее былой красоты, нечто от романтического альпийского пейзажа» (фр.)
[708] Его работа «О драматическом искусстве и литературе» («Über dramatische Kunst und Literatur», 1809–1811) была переведена на французский («Cours de littérature dramatique», Paris, 1814, 3 vols.) Альбертиной Адриеной Неккер де Соссюр, двоюродной сестрой мадам де Сталь; перевод этот внимательно прочел Пушкин. (Примеч. В. Н.)
[709] Так беспечально хочешь ты отделиться от меня, / Со своими благими фантазиями, / Со своими печалями, своими радостями, / Со всем без горестей сбежать? / Тебя, бегущее, не в силах удержать, / О, моей жизни время золотое? /…/ Погасли радостные солнца, / Что моей юности освещали путь, / Идеалы исчезли…
[710] «Было бы интересно сравнить стансы Шиллера об утраченной юности, озаглавленные „Идеал“, со стансами Вольтера: Если вы хотите, чтоб я еще любил, /Верните мне возраст любви, и т. д.» (фр.)
[711] «[Уснул] от усталости, положив голову на книгу, как на грудь друга» (фр.)
[712] См. статью John Metsehl в «Bulletin of the Public Museum of Milwaukee», 1928, IX, p 446.
«Ложный вопрос чести внушает им [светским людям] дикий страх и их останавливает» (фр.)
[714] От чуждых суждений мы трепещем безумно, /…/ Какой ложный стыд заставляет вас притворяться'? / «Что с вами'?» — «Ничего» (фр.)
[715] Перевод с англ. Т. Г. Гнедич.
«Странное впечатление для уха производит звук дорожного пистолета…» (фр.)
[717] Стройный стан (фр.)
(фр.)
[719] 1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов для каждого от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.
3 Сверх того принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии.
4 Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется… противники остаются на том же расстоянии в двадцать шагов…
(фр.)
[721] Любовные записки, салонные игры (фр.)
[722] Большой свет (фр.)
[723] «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д Л Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютером великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх»
[724] Переговоры (фр.)
[725] Эти смертные, гнусная и грубая толпа, / Сотворены из грязи, а станут пылью. /…/ Они кусают за пятки идущего впереди (фр.)
[726] «Барон Жорж де Геккерен… высокий, толстый и грузный, со светлыми глазами и русой бородой» «поссорился» «с американцем, который клал перед десертом ноги на стол» «по-американски на револьверах и раздробил ему руку… Возвратившись во Францию, он дрался на дуэли на шпагах с Альбером Роже… Все помнят его дуэль с князем Долгоруким, на которой он раздробил плечо своему противнику после того, как тот стрелял в него с десяти шагов… Это очаровательный прожигатель жизни… у которого много друзей в Париже, он этого заслуживает» (фр.)
«Литературной газеты».
«странная оплошность», а сознательное использование наименования Веспер применительно к утренней звезде, ибо Пушкин, как и Набоков, прекрасно осведомлен в путанице древних греков и римлян, долго не знавших, что утренняя и вечерняя звезда в действительности — одна и та же планета Венера. У Пушкина мы встретим и применение имени Веспер к вечерней звезде: «Ночь светла, в небесном поле / Ходит Веспер золотой». К тому же можно и иначе истолковать то, какую же звезду встречает петух. У Пушкина ночь еще не кончилась — «Уже редеют ночи тени», — но это не означает, что наступило утро и Веспера пора именовать Люцифером.
{140} Книга В. Ф. Ходасевича «О Пушкине» вышла не в Берлине, а в Париже.
{141} Набоков воспроизводит название работы И. Е. Репина по памяти. Правильно — «Дуэль Ленского с Онегиным», акварель.
— не полковник, а подполковник на момент дуэли с Пушкиным. Набоков пользуется «Летописью жизни и творчества А. С. Пушкина», где рассказано о подробностях дуэли, количестве отмеренных шагов, но не назван чин Старова. Дуэль с Зубовым состоялась не весной 1822 г., а в мае — июне 1823-го в местности Малина под Кишиневом. Пушкин в ожидании выстрела ест черешни, Зубов стреляет и дает промах. Пушкин вместо выстрела спрашивает: «Довольны вы?»
{143} Набоков основывает свое суждение о романе Пушкина с Александриной Гончаровой опираясь на работы Леонида Гроссмана, выводы которого в настоящее время не считаются основательными.
— 15 мая 1837-го), где речь идет о «малышке», которая считается рожденной 19 октября 1837 г. Впрочем, хотя это основное доказательство добрачной беременности Екатерины Гончаровой оказалось несостоятельным, в наше время появились новые косвенные тому свидетельства.
{145} В настоящее время авторство князя Петра Долгорукого как сочинителя пасквиля считается недоказанным.
«Спутники Пушкина», которая никем из современных пушкинистов не поддерживается.
{147} Встреча императора с Пушкиным, как основательно доказала в наши дни С. Л. Абрамович, состоялась 23 ноября 1836 г.