XXXI
8 Пушкин был человеком умным и тем не менее использовал это жалкое добропорядочное назидание, чтобы повлиять на свою невесту, которая, прочти она Пушкина, могла бы отказаться от претенциозной манеры «московской барышни».
XXXII
7 В тексте в конце этой строки нет знака препинания, но, несомненно, это или ошибка переписчика, или типографская опечатка.
14 …точь-в-точь. — Следует ли понимать, что «точь-в-точь» относится не к точности перевода, но подразумевает верно снятую копию (хотя это может означать и то, и другое) и что Онегин, поддавшись искренней непосредственности княгини N и, в отличие от заемного романтизма Татьяны третьей главы, сочиняет свое, во всех остальных отношениях очень французское послание на неокарамзинском русском языке, отказываясь от традиционного французского языка своих литературных образцов? Остается только гадать. Как бы там ни было, текст письма вводится в роман сухо и прозаично. Читатель наверняка припомнит сложности, с которыми столкнулся Пушкин (гл. 3, XXVI–XXXI) при «переводе» письма Татьяны.
Вариант
14 До того как Пушкин вставил письмо Онегина между строфами XXXII и XXXIII, последний стих строфы XXXII гласил:
Далее следовало «Ответа нет», начинающее строфу XXXIII.
Письмо Онегина к Татьяне
Шестьдесят строк, написанных четырехстопным ямбом со свободной схемой рифмовки: baabecec; aabeebicicoddo, babacece; babacceded, ababececididobbo, baab; одну и ту же рифму на — ас) и предпоследней части (где b обозначает рифму на — ор); женские рифмы последней части письма перекликаются с аналогичными — «боле» — «воле» в строках 1 и 3 письма Татьяны, которое на девятнадцать строк длиннее.
1 Ср.: Руссо, «Юлия», ч. 1, письмо II (Сен-Пре к Юлии): «Je sens d'avance le poids de votre indignation…»[856]
10 …искру нежности… — Ср. «каплю жалости» в письме Татьяны, стих 6 и «étincelle de vertu»[857] в первом длинном письме Юлии к Сен-Пре.
12 (дат. пад., ж. р.) — галлицизм, douce habitude, doux penchant. Похоже, литературным образцом для Онегина служил отрывок из «Опасных связей» Лакло (1782), письмо XXVIII: «Quoi! je perdrais la douce habitude de vous voir chaque jour!»[858]
16 Несчастной жертвой Ленский пал… — Странная фраза в устах Онегина. Сочетание bon goût с нечистой совестью делает неясной манеру его речи. Жертвой чего? Ревности? Чести? Судьбы? Меткости Онегина? Или его тоски?
Вдумчивый комментатор, пожалуй, отметит, что если ипохондрик-англичанин стреляет в себя, то снедаемый хандрой русский предпочитает убить друга, совершая тем самым, так сказать, самоубийство «через представителя».
17—18 «Бал», стихи 223–224:
20—21 Я думал: вольность и покой / Замена счастью — Ср.: последняя строка пушкинской оды «Вольность» (1817), а также стихотворение «Пора, мой друг, пора…» (восемь строк, написанных ямбическим гекзаметром около 1835 г.) стих 5:
«Покой» включает значения: «мир», «отдохновение», «безмятежность» и «внутренняя свобода». (См. также «Путешествие Онегина», [XVIII], 13.) В другом месте «покой» заменяется «привычкой» (гл. 2, XXX, 14).
29 Пред вами в муках замирать; 34–40 49 …обнять у вас колени; 53 А между тем… — Как указывают русские комментаторы[859], письмо Онегина изобилует перекличками с «Адольфом» Констана (см. мой коммент. к гл. 7, XXII, 6–7). Оно написано в том же резком нетерпеливом тоне, что и слова «Mais je dois vous voir s'il faut que je vive»[860] «Mais alors même, lorsque tout mon être s'élance vers vous, lorsque j'aurais un tel besoin de me reposer de tant d'angoisses, de poser ma tête sur vos genoux, de donner un libre cours à mes larmes, il faut que je me contraigne avec violence…»[861] (там же).
30 Бледнеть и гаснуть — это почти точный повтор гл. 4, XXIV, 2: Татьяна «бледнеет, гаснет».
49 …обнять у вас колени… — Амфорообразная поза объятия, выражающая мольбу и преданность, постоянно встречается в европейской художественной прозе того времени. См., например, мадам де Крюднер, «Валери», письмо XLII: «Je [Линар] m'elancai a ses [Валери] genoux, que je serrai convulsivement»[862].
В эпистолярном романе Ричардсона «История сэра Чарльза Грандисона» (т. 1, письмо XXIX к мисс Селби, понедельник, 20 февраля) коварный носильщик портшеза относит мисс Байрон в дом, где сэр Харгрейв Поллексфен «бросается к [ее] ногам»; «[она] падает на колени и обхватывает руками [одну из отступающих женщин]». Затем она склоняет колени перед негодяем. Затем бросается на диван у окна. Затем он бросается к ее ногам. Затем он обнимает ее колени своими мерзкими руками (см. схожую сцену у мадам де Сталь, мой коммент. к гл. 3, X, 3).
49—51 Онегин в гл. 8, XLI–XLII следует рекомендациям Жанти-Бернара, которые тот дает возможному любовнику в «Искусстве любить» («L'Art d'aimer», 1761), песнь II, стихи 218–219:
53—54 Ср.: Руссо, «Юлия», ч. IV, письмо VI (Сен-Пре жалуется лорду Бомстону): «Quel supplice de traiter en étrangère celle qu'on porte au fond de son coeur!»[864] Схожесть письма Онегина с интонацией Сен-Пре уже отмечалась в 1832 г. (21 февраля) Кюхельбекером в его тюремном дневнике{207}.
Варианты
—53 Черновик (ПД 165) предлагает следующие альтернативные строки:
55—61 Томашевский и Модзалевский в «Рукописях» (1937) на вклейке после с. 72 публикуют факсимиле беловой рукописи из собрания Майкова:
Под последней строчкой черновика (ПД 165) Пушкин написал: «5 окт. 1831 С[арское] С[ело]». Это последняя по времени дата, относящаяся к работе Пушкина над романом. Песнь была опубликована три месяца спустя.
XXXIII
6 Его не видят, с ним ни слова… — Ее очевидное безразличие передано в тексте отсутствием подлежащего и неопределенно-личной формой глагола во множественном числе. Легкая ироничность или по меньшей мере разговорность интонации может быть передана на английском следующим образом: «My lady sees him not…» Это настоящий галлицизм: «On ne le voit pas, on ne lui parle pas».
XXXIV
XXXV
2—6 Прием перечисления авторов, хотя и характерен для Пушкина (питавшего особое пристрастие к перечням предметов, имен, чувств, действий и т. д.), придуман не им. В самом деле, список этой строфы ничто по сравнению с легендарным каталогом книг, прочитанных Фобласом в период вынужденного затворничества, из сочинения Луве де Кувре «Один год из жизни шевалье де Фобласа» («Une Année de la vie du Chevalier de Faublas») (см. коммент. к гл. 1, XII, 9—10). В его списке из сорока авторов, против десяти Онегина, читатель узнает старых друзей, таких, как Колардо, Дора, Бомарше, Мармонтель, де Бьевр, Грессе, Мабли, Жан Батист Руссо, Жан Жак Руссо, Делиль, Вольтер и другие.
Отметим также, что Пушкин исключил из круга чтения своего героя зимой 1824/25 г. две иностранные книги, пользовавшиеся наибольшей популярностью в тот сезон: полемические «Мемуары Жозефа Фуше герцога Отрантского» («Mémoires de Joseph Fouché, duc d'Otrante», 2 vols., Paris, 1824) — Фуше был шефом полиции Наполеона; и «Беседы с лордом Байроном» («Les conversations de Lord Byron») — переложение Пишо «Дневника бесед» Медуина («Journal of the Conversations…»; см. коммент. к гл. 3, XII, 10)
***
— прелестного стихотворения, написанного четырехстопным ямбом, о путешествий Василия Пушкина за границу (в 1803 г.; см. отчеты последнего в июньском и октябрьском номерах «Вестника Европы» за тот же год). Пародия озаглавлена «Путешествие N. N. в Париж и Лондон». В третьей части находим следующие строки (21–27):
Корнилий — шуточная форма от Корнеля; Шакеспир — три слога, французское произношение; Поп — французское произношение Поупа; Гюм — русифицированная форма от французского произношения Юма; остальные имена даны в традиционном русском написании.
Для своей незаконченной повести, известной под названием «Арап Петра Великого», начатой 31 июля 1827 г., Пушкин, если судить по целой мешанине присутствующих в рукописи эпиграфов, намеревался предпослать первой главе цитату из «Журнала путешественника»:
2 …Гиббона… — Эдуард Гиббон (1737–1794) — английский историк. Онегин мог читать воспоминания Гиббона во французском переводе (Paris, 1793), издании, которое было в библиотеке Пушкина. Восемнадцать томов «Истории упадка и разрушения Римской империи» Гиббона в переводе Леклерка де Сет-Шена («Histoire de la décadence et de la chute de l'empire romain», Paris, 1788–1795) должны были занять Онегина по меньшей мере на месяц.
2 …Руссо… — Предполагаю, что, насытившись Гиббоном, Онегин обратился скорее к «Юлии» (см. коммент. к гл. 3, IX, 7) или «Исповеди» Руссо, нежели к его дидактическим трудам. Две недели чтения Руссо, должно быть, его вполне удовлетворили.
3 Манзони… — Алессандро Франческо Томмазо Антонио Манзони (1785–1873) — усердный, набожный и наивный автор таких посредственных произведений, как «романтическая» трагедия «Граф Карманьола» («Il conte di Carmagnola», Milan, 1820), которую Онегин мог читать во французском переложении Клода Форьеля «Le Comte de Carmagnola» (Paris, 1823). Она также переводилась Огюстом Троньоном (Paris, 1822). Подозреваю, что Пушкин хотел предложить Онегину «Les Fiancés, histoire milanaise» («Обрученные, миланская история») — французский перевод Рея Дюссюеля (Paris, 1828) романа Манзони «Обрученные» («I Promessi sposi», 1827), очередной отголосок перепевов миссис Радклиф, но книга эта вышла слишком поздно и не могла соответствовать его замыслу.
Отвергнутое чтение — «Лаланд» (Жозеф Жером Ле Франсуа де Лаланд, 1732–1807, французский астроном) в беловой рукописи вместо «Манзони».
3 …Гердера… — Иоганн Готфрид фон Гердер (1744–1803), немецкий философ.
Неясно, каким образом сочинение рижского мыслителя, который «rappelait l'humeur souffrante de Rousseau fugitif et vieilli»[865], мог в 1824 г. попасть к fugitif et vieilli[866] Онегину, разве что наш герой знал немецкий (а это, как известно, не так) или имел доступ к сигнальному экземпляру французского перевода первого тома гердеровского сочинения «Идеи к философии истории человечества» («Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit», 1784–1791; «Idées sur la philosophie de l'histoire de l'humanité», изданием которого 1827–1828 гг. мне, к сожалению, пришлось удовлетвориться; перевод был сделан в 1825 г. двадцатидвухлетним Эдгаром Кине).
3 …Шамфора… — Вне всякого сомнения, имеются в виду «Максимы и мысли» («Maximes et Pensées») из книги «Сочинения [Себастьяна Рока Никола] Шамфора», «собранные и опубликованные одним из его друзей» (vol. IV, Paris, 1796; Пушкин имел издание 1812 г.).
Онегин мог отчеркнуть следующие места (с. 384, 344, 366 и 552):
«Je demandais à M. N. pourquoi il n'allait plus dans le monde? Il me réspondit: „C'est que je n'aime plus les femmes, et que je connais les hommes“».
«Le Médecin Bouvard avait sur le visage une balafre, en forme de C, qui le défigurait beaucoup. Diderot disait que c'était un coup qu'il s'était donné, en tenant maladroitement la faulx de la mort».
«Pendant la guerre d'Amérique, un Ecossais disait à un Français en lui montrant quelques prisonniers américains: „Vous vous êtes battu pour votre maître, moi, pour le mien; mais ces gens-ci, pour qui se battent-ils?“»
«Je ne sais quel homme disait: „Je voudrais voir le dernier des Rois étranglé avec le boyau du demier des Prêtres“»[867].
Последнее относится к строкам (которые Лагарп в «Лицее» приписывает Дидро):
Согласно мнению О. Герлака, высказанному в книге «Изречения французских авторов» (О. Guerlac, «Les Citations françaises», Paris, 1931, коммент. на с. 218):
«On a longtemps attribué ces vers à Diderot qui a, en effet, dans les „Eleuthéromanes ou abdication d'un Roi de la Fève“ (1772), écrit deux vers similaires. Mais ceux-ci, dont on ignore le véritable auteur, ne sont que la paraphrase d'un voeu du curé d'Etrépigny en Champagne, Jean Meslier, dont Voltaire publia un extrait de testament, d'ailleurs considéré comme apocryphe, où se lisent ces mots: „Je voudrais, et ce sera le demier et le plus ardent de mes souhaits, je voudrais que le dernier des rois fût étranglé avec les boyaux du demi er prêtre“»[869].
Эти строки были парафразированы в русском четверостишии, написанном около 1820 г., по мнению некоторых, Пушкиным, но вероятнее всего — Баратынским. Оно ходило по рукам с вариантами «русского» вместо «последнего» в приложении к «попу» и «царю»:
Мы добрых граждан позабавим И у позорного столпа Кишкой последнего попа Последнего царя удавим
4 Madame de Staël… — Согласно отвергнутому пассажу в первой главе, Онегин в молодости читал труд этой популярной писательницы, посвященный немецкой литературе. Теперь он мог обратиться к «Дельфине», которая вместе с «Юлией» числилась в ряду любимых романов юной Татьяны.
4 …Биша… — Знаменитый врач, анатом и физиолог Мари Франсуа Ксавье Биша (1771–1802), автор «Физиологических исследований о жизни и смерти» («Recherches physiologiques sur la vie et la mort», Paris, 1799; третье издание, к которому я обращался, — 1805). Он различал два вида жизни у живого существа: «органическую жизнь», зависящую от асимметричной внутренней структуры организма, и «животную жизнь», зависящую от его симметричной внешней структуры. Онегина особенно могла заинтересовать статья шестая о физиологии страстей, в которой автор доказывает, что любые проявления страстей влияют на функции организма. Биша оставил изумительные страницы, посвященные смерти сердца, смерти легких и смерти мозга; он скончался, будучи моложе Пушкина.
4 …Тиссо… — Согласно одним источникам — Симон Андре, согласно другим — Саму эль Огюст Андре Тиссо (1728–1797), знаменитый швейцарский врач, автор книги «О здоровье литераторов» (Tissot, «De la santé des gens de lettres», Lausanne and Lyon, 1768).
Онегин мог также отметить следующее (с. 31, 91):
«Il у a eu des tyrans qui ont condamné à la mort des philosophes qu'ils haïssaient, mais ils n'ont pu la leur faire craindre. Combien auraient-ils été plus cruels, si en leur accordant la vie, ils eussent pu leur inspirer les craintes qui sont le tourment les hypocondriques?»
«Rien au monde ne contribue plus à la santé que la gayeté que la société anime et que la retraite tue… Elle produit cette misantropie, cet esprit chagrin… ce dégoût de tout…»[870]
Читая Тиссо, Онегин следовал совету Бомарше:
«…Si votre dîner fut mauvais… ah! laissez mon „Barbier“… parcourez les chefs-d'oeu- vres de Tissot sur la tempérance, et faites des réflexions politiques, économiques, diététiques, philosophiques ou morales»[871]
(«Lettre modérée sur la chute et la critique du „Barbier de Séville“»[872]«Севильского цирюльника, или Тщетную предосторожность», «comédie en quatre actes, représentée et tombée sur le Théâtre de la Comédie Française, aux Tuileries, le 23 de Février 1775»[873] в Полном собрании сочинений Пьера Огюстена Карона де Бомарше, Paris, 1809, vol. 1).
Интересно отметить, что в своей маленькой трагедии «Моцарт и Сальери» (1830) Пушкин вкладывает в уста Бомарше, как о том говорит Сальери, совсем иной совет (сцена И, стихи 31–35):
Некоторые комментаторы притягивают сюда совершенно другого, не относящегося к делу Тиссо, — Пьера Франсуа (1768–1854), автора «Очерка войн революции вплоть до 1815 г» («Précis des guerres de la Révolution jusqu'a 1815», Paris, 1820) и книги «О латинской поэзии» («De la poésie latine», Paris, 1821).
5 …скептического Беля… — Пьер Бейль (1647–1706), французский философ.
Что именно? Возможно, его восхитительно циничный и искаженный пересказ истории Абеляра (ум. 1142) и Элоизы (ум. 1163) с непристойными комментариями в «Историческом и критическом словаре» («Dictionnaire historique et critique», Rotterdam, 1697; y Пушкина было издание A. Ж. К. Бюшо 1820–1824 гг. в 16 томах).
6 …творенья Фонтенеля… — Бернар ле Бовье де Фонтенель (1657–1757), в новом издании его Полного собрания сочинений (3 vols., Paris, 1818) Онегина могли привлечь «Разговоры о множестве миров» («Entretiens sur la pluralité des mondes», 1686) или, с более практической точки зрения, «Беседы о терпении» («Discours de la patience», 1687).
Еще лучшим выбором, подсказанным тенью Ленского и воспоминаниями об их безмятежных беседах на аркадские темы (гл. 3, I–II), могла бы быть «Пасторальная поэзия с Трактатом о природе эклоги» («Poésies pastorales, avec un Traité sur la nature de l'églogue», 1688). Однако лучшее творение Фонтенеля — это «Диалоги мертвых» («Dialogues des morts», 1683), в которых за легким остроумием и жесткими логическими построениями, столь характерными для той эпохи, различимо течение сильной и ясной мысли неповторимой индивидуальности.
—8 Среди русских поэтических творений, появившихся в конце 1824-го и начале 1825 г., современные критики особо отмечали следующие: собрание стихотворений Жуковского; «Бахчисарайский фонтан» Пушкина; фрагменты «Горя от ума» Грибоедова (в «Русской Талии»; см. коммент. к гл. 1, XXI, 5—14).
Кроме того, благоприятные отзывы получили «Думы» Рылеева и опубликованные в журналах различные стихотворения Пушкина, Баратынского, Кюхельбекера, Дельвига, Языкова и Козлова.
В литературном альманахе Дельвига «Северные цветы» на 1825 г., который вышел в свет в рождественские дни 1824-го, Онегин мог найти фрагмент в четыре строфы (гл. 2, VII–X), посвященный чистой душе юного идеалиста, которого он убил четырьмя годами ранее (14 января 1821 г.).
В последнюю неделю февраля 1825 г., получив первую главу, он мог с улыбкой прочесть, испытывая смесь ностальгии и удовольствия, о самом себе, Каверине, Чаадаеве, Катенине и Истоминой в снисходительном рассказе своего старого приятеля о жизни молодого повесы в 1819–1820 гг.
«Сына Отечества» за текущий год с едкой критикой Булгарина по адресу «Истории государства Российского» Карамзина, т. X и XI (Булгарин считал, что Карамзин ошибочно представляет царя Бориса Годунова злодеем).
9 И альманахи, и журналы… — Наиболее известными литературными сборниками, которые назывались «альманахами» (и отличались от журналов — литературных обозрений — в основном тем, что выходили в свет через неравномерные промежутки времени, иногда приближаясь по форме к «ежегодным антологиям» в «карманном» издании), были в 1824–1825 гг. следующие: «Мнемозина» (изд. Одоевский и Кюхельбекер), «Северные цветы» (изд. Дельвиг), театральное обозрение Булгарина «Русская Талия» и другие. В настоящий момент я держу в руках альманах «Полярная звезда» (1824 г.) — «карманная книжка на 1824-й г. для любительниц и любителей русской словесности, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым, Санкт-Петербург, 322 с., с иллюстрациями».
Слово «альманах», использовавшееся в России для обозначения более или менее периодического издания новых литературных произведений, появилось в 1796 г., когда Карамзин решил опубликовать «Альманах Аонид» в подражание знаменитому французскому «Альманаху Муз» («Almanach des Muses») — recueil[874] стихов-однодневок (с редкими проблесками более долговечных произведений), выходившему с перерывами с 1764 по 1833 г.
–1825 гг. можно упомянуть «Вестник Европы», «Новости литературы»{208} и «Сын Отечества». Наиболее процветающими были «Северная пчела» Булгарина и выходивший дважды в месяц «Московский телеграф» Полевого В последнем Пушкин подвергался нападкам (см., например, резкую критику Полевого седьмой главы в № 5). Что касается первого издания, то в 1824–1825 гг. Булгарин превозносил Пушкина в различных кратких отзывах о его стихотворениях. Его отношение внезапно меняется лишь в 1830 г.; в № 5 по поводу стихотворения Пушкина, озаглавленного «26 мая 1828», Булгарин все еще говорит о «вдохновении гения» нашего поэта, но уже в № 30 (12 марта 1830 г.) публикует «Анекдот», чрезвычайно оскорбительный для Пушкина, а следом резкую критику седьмой главы в № 35 (22 марта 1830 г.) и № 39 (1 апреля 1830 г.)
Пушкин писал шефу жандармского корпуса генералу Бенкендорфу (граф Александр Бенкендорф, 1783–1844) 24 марта 1830 г. из Москвы.
«…M. Boulgarine, qui dit avoir de l'influence auprès de vous [Булгарин был полицейским осведомителем], est devenu un de mes ennemis les plus acharnés à propos d'une critique qu'il m'a attribuée…»[875]
Журнал Дельвига «Литературная газета», вдохновителем которого был Пушкин, и вправду подверг резкой критике два крайне посредственных, но популярных романа Булгарина, опубликованных в марте 1829 г. и в марте 1830 г. соответственно («Иван Выжигин», сатира нравов, 1086 с., и «Димитрий Самозванец», исторический роман, 1551 с.). Особенно убийственной была неподписанная рецензия Дельвига («Литературная газета», 1830, № 14), авторство которой Булгарин приписал Пушкину. Но непосредственным поводом, спровоцировавшим нападки Булгарина, стала эпиграмма Пушкина (сочиненная в феврале 1829 г.{209}
Имеется в виду Франсуа Эжен Видок (1775–1857), шеф французской тайной полиции, поддельные «Мемуары» которого произвели сенсацию в 1828–1829 гг. «Фиглярин» — производное от «фигляра», рифмующееся с настоящей фамилией подразумеваемого лица.
Булгарин невозмутимо опубликовал эту эпиграмму без подписи в обзоре «Сына Отечества», XI, 17 (26 апреля 1830 г.), с. 303, со следующим примечанием: «В Москве ходит по рукам и пришла сюда [в Санкт-Петербург] для раздачи любопытствующим эпиграмма одного известного поэта». Булгарин изменил последние два слова эпиграммы на «Фаддей Булгарин», придав ей тем самым вид прямой и откровенной дискредитации.
Вот часть булгаринского «Анекдота» (с подзаголовком «Из английского журнала»):
«Путешественники гневаются на нашу Старую Англию, что чернь в ней невежливо обходится с иноземцами и вместо бранных слов употребляет названия иноземного народа. [Возможно, тут намек на „bugger“[876], производное от „Bulgar“] <…> Известно, что в просвещенной Франции [где] иноземцы, занимающиеся Словесностью, пользуются особым уважением туземцев <…> появился какой-то французский стихотворец, который, долго морочив публику передразниванием Байрона и Шиллера (хотя не понимал их в подлиннике), наконец упал в общем мнении, от стихов хватился за критику…»
Далее в «Анекдоте» рассказывается, как этот бессовестный тип обливает грязью почтенного писателя, урожденного немца, а завершаются нападки на Пушкина тем, что этого «француза» называют заурядным рифмоплетом, у которого «сердце холодное и немое существо как устрица», сам же он — пьяница, доносчик и шулер[877].
12 …такие мадригалы… — Хотя первые поэмы Пушкина — «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан» — были в целом встречены восторженными аплодисментами критиков, было у него и несколько яростных противников, таких, как воинствующий консерватор Михаил Дмитриев, в № 3 «Вестника Европы» (13 февраля 1825 г.) отказавший Пушкину в статусе истинного поэта и утверждавший, что «стихи, которые с таким жаром называют музыкою, для потомства, даже для современников не значат почти ничего»{210}.
XXXVI
В произведении, где поэт изо всех сил старается сдержать свое воображение в рамках общепринятого, рационального, не слишком причудливого, того, что зовется déjà dit[878] перечнем формул, к которым нас уже приучил ЕО, — «мечты», «желания», «преданья» и соответствующие эпитеты — «тайные», «темные» и т. д. Но очень скоро внутреннее око и внутренний слух начинают различать иные оттенки и звуки. Составляющие элементы все те же, но их сочетание порождает удивительное преобразование смысла.
Передать точный смысл этой строфы непросто. Выражение «И что ж?», стоящее в начале, это не простое «Eh, bien, quoi? Tué» («Ну что ж? убит») Зарецкого (гл. 6, XXXV, 4) или ораторский прием рассказчика во сне Татьяны («…и что ж? медведь за ней» — гл. 5, XII, 14). Я перевел его «And lo…», так как любое другое выражение не передало бы таинственную интонацию предостережения, таящегося в этом «И что ж?».
В «тайных преданьях сердечной темной старины» есть какая-то необъяснимая многозначительность, некая завораживающая причудливость, когда переплетаются две великие романтических темы — фольклорная и чувственная, — по мере того как Онегин погружается в одно из тех сумеречных состояний, в которых грани смысла слегка смещаются и всполохи миражей изменяют очертания случайных мыслей. Особенно выразительны по своему загадочному тону «угрозы», «толки», «предсказанья» — какие угрозы? злые предзнаменования? угрожающие пророчества? — какие толки? (или, может, толкования, странные пометы на полях жизни), что за предсказанья? Связаны ли они с теми, что так прелестно соединяют сон Татьяны с ее именинами? Веселая скороговорка стиха 13 напоминает оживленную разноголосую болтовню, звучащую в голове засыпающего человека; а единственное письмо Татьяны к Онегину чудесным образом множится в последней призматической строке. В следующей строфе содержится один из самых оригинальных образов романа.
В связи с этими размышлениями велико искушение процитировать отрывок из прекрасной статьи «Ссылка на мертвых» барона Е. Розена (в «Сыне Отечества», 1847), который я привожу здесь в небольшом сокращении:
«<Пушкин> был характера весьма серьезного и склонен <…> к мрачной душевной грусти; чтоб умерять, уравновешивать эту грусть, он чувствовал потребность смеха; <…> нужна была только придирка к смеху! В ярком смехе его почти всегда мне слышалось нечто насильственное <…> Неожиданное, небывалое, фантастически уродливое, физически отвратительное <…> всего скорее возбуждало в нем этот смех <…> И когда <…> кто-либо не удовлетворял его потребности в этом отношении, так он и сам, при удивительной и <…> ненарушимой стройности своей умственной организации, принимался слагать в уме странные стихи — умышленную, но гениальную бессмыслицу. <…> Он подобных стихов никогда не доверял бумаге».
13 …длинной сказки… — Трудно определить, имеется ли здесь в виду английская «fairy tale» или всего лишь французская «conte».
XXXVII
4 Свой пестрый мечет фараон. — Великолепный образ игры в «фараон» заставляет нас вспомнить строфы о карточной игре второй главы, отвергнутые нашим поэтом. Мертвый юноша навеки запечатлен в сознании Онегина, в его мозгу всегда будут звучать страшные слова, небрежно брошенные Зарецким, и вечно будет таять снег того морозного утра под пролитой кровью и жгучими слезами раскаяния.
5—6 Черновик, опубликованный Шляпкиным (1903, с. 24) и упомянутый в «Рукописях» (из собрания Шляпкина), датированный сентябрем 1830 г., содержит следующие чтения:
«все ставки жизни проиграл» (последний стих?). В левом углу карандашом Пушкин записал следующий афоризм в прозе: «Переводчики — почтовые лошади просвещения».
XXXVIII
5 …магнетизма… — Через год, а именно в декабре 1825-го, в Париже Французской Академией наук была создана комиссия для изучения явления магнетизма или гипнотизма. По прошествии пяти с половиной лет, потраченных на размышления, комиссия объявила, что явления магнетизма иногда вызываются апатией, тоской и воображением. Пушкин, вероятно, имел здесь в виду самогипноз, ведущий иногда к бессознательной рифмовке, графомании.
Ср.: Пьер Лебрен, «Поэтическое вдохновение» (P. Lebrun, «L'Inspiration poétique», 1823)
12 Benedetta… — В июле 1825 г. Пушкин писал Плетневу:
«Скажи от меня [Ивану] Козлову, что недавно посетила наш край [Тригорское] одна прелесть [Анна Керн], которая небесно поет его Венецианскую ночь [фантазия, сочиненная в 1824 г.] на голос гондольерского речитатива [ „Benedetta sia la madre“] — я обещал известить о том милого, вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит ее, но пусть вообразит себе красоту и задушевность — по крайней мере дай Бог ему ее слышать».
Конец этой строфы любопытно перекликается с темами гл. 1, XLVIII–XLIX (см. коммент. к этим строфам).
12—13 Benedetta… / Idol mio… — «Benedetta sia la madre» — «Да будь благословенна Богоматерь», венецианская баркаролла. На ее музыку были переложены четырехстопные хореи Козлова «Венецианская ночь» — стихотворение, посвященное Плетневу и опубликованное в альманахе «Полярная звезда» (1825):
«Idol mio, piu расе non ho» — «Кумир мой, я покоя лишен» с припевом, исполнявшимся дуэтом («Se, о cara, sorridi» — «Лишь бы ты улыбнулась, моя дорогая»), написано Винченцо Габусси (1800–1846).
13—14 Эльтон предлагает смешной вариант:
Примечания
[856] «Я заранее чувствую силу вашего гнева…» (фр.)
[857] «Искра добродетели» (фр.)
«Как! чтобы я утратил милую привычку видеть вас каждый день!» (фр.)
[859] H Дашкевич в сборнике «Памяти Пушкина» (Киев, 1899), Лернер в петербургской ежедневной газете «Речь», 12 янв. 1915; и особенно Анна Ахматова в статье «„Адольф“ Бенжамена Констана в творчестве Пушкина» («Временник», 1936,1, с 91—114). (Примеч. В. Н.)
[860] «Но мне необходимо вас видеть, чтобы жить» (фр.)
[861] «Но даже тогда, когда все мое существо стремится к вам, когда мне было бы так нужно отдохнуть от всех печалей, положить голову к вам на колени, позволить свободно литься слезам, я должен усилием воли обуздывать себя» (фр.)
«Я бросился к ее коленям и судорожно обхватил их» (фр.)
[863] Умри у ее ног, обними ее колени, / Омой слезами эту руку, которую она не отняла… (фр.)
[864] «Какая пытка обращаться как с чужой с той, что живет в твоем сердце!» (фр.)
[865] «Напоминал страждущий дух постаревшего беглеца Руссо» (фр.)
[866] Постаревший беглец (фр.)
«Я спрашивал г. N., почему он не появляется больше в свете? Он мне ответил: „Потому что я не люблю больше женщин и потому что знаю мужчин“»; «Доктор Бувар имел на лице шрам в форме буквы „С“, который его сильно безобразил. Дидро говорил, что это след от удара, который он нанес себе, неудачно орудуя косой смерти»; «Во время Американской войны один шотландец говорил одному французу, показывая на нескольких пленных американцев: „Вы сражались за своего господина, я — за своего; но эти люди, за кого сражаются они?“»; «Не знаю кто именно говорил: „Хотел бы я видеть последнего из королей, задушенного кишкой последнего из священников“» (фр.)
[868] И кишки последнего священника / Обовьются вокруг шеи последнего короля (фр.)
[869] «Долго приписывали этот стих Дидро, который и в самом деле написал в своих „Элетероманах, или Отречении короля именинного боба“ (1772) два сходных стиха Но эти стихи, настоящий автор которых неизвестен, есть не что иное, как парафраз обета кюре из Этрепиньи в Шампани, Жана Мелье, отрывок из завещания которого опубликовал Вольтер; оно, впрочем, считается апокрифическим; там есть такие слова: „Я хотел бы, и это будет последнее и самое горячее из моих желаний, я хотел бы, чтобы последний из королей был задушен кишками последнего священника“» (фр.)
[870] «Были тираны, которые приговаривали к смерти философов, которых они ненавидели, но они не могли заставить их ее бояться. Насколько более жестоки они были бы, если бы, даруя им жизнь, они смогли бы внушить им страх, который есть мука для ипохондриков?»; «Ничто на свете не способствует более здоровью, чем веселость, которую общество питает, а уединение убивает… Последнее порождает мизантропию, этот дух печали… это отвращение от всего…» (фр.)
[871] «…Если ваш ужин оказался плох… ах! отложите моего „Цирюльника“… перелистайте шедевры Тиссо о воздержании и предайтесь размышлениям о политике, экономике, диете, философии или нравственности» (фр.)
«Сдержанное письмо о провале и о критике „Севильского цирюльника“» (фр.)
[873] «Комедия в четырех действиях, представленная и провалившаяся в театре Комеди Франсез в Тюильри 23 февраля 1775» (фр.)
[874] Сборник (фр.)
[875] «…Г-н Булгарин, утверждающий, что он пользуется некоторым влиянием на вас, превратился в одного из моих самых яростных врагов из-за одного приписанного им мне критического отзыва..» (фр.)
[876] «Содомит», «негодяй»
[877] Цитируя булгаринскую статью, я полагаюсь на П. Столпянского «Пушкин и „Северная пчела“» в кн.: П. и его совр., 1916, VI, вып 23–24, с. 127–194 и 1927, VIII, вып. 31–32, с. 129–146. (Примеч. В. Н.)
(фр.)
[879]Поэт!.. /…/ Во вдохновении похож / На ребенка, которого искусство месмеризма / Заставляет говорить во сне… (фр.)
{207} Кюхельбекер в указанной дневниковой записи отмечает схожесть с письмами Сен-Пре стихов 21–30 «Письма Онегина»: «В письме Онегина к Тане есть место, напоминающее самые страстные письма St. Preux, — от слов:
„И я лишен того“ etc». (Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 101).
{208} Неизвестно, какое издание имеет в виду Набоков, называя его «The Literary News» (букв. «Новости литературы»). Так называлось поначалу «Литературное прибавление к „Русскому инвалиду“». Однако оно выходило только с 1831 по 1839 г. Вероятно, речь идет о другом издании — «Литературные листки», «журнал нравов и словесности, издаваемый Ф. Булгариным» (СПб., 1823–1824) Выходил два раза в месяц. В 1823 г. вышло лишь пять номеров, в 1824 — все двадцать четыре номера. «Литературные листки» издавались в качестве приложения к булгаринскому «Северному архиву».
{209} В академическом ПСС (1949. Т. 3. С. 1205–1207) эпиграмма датируется 14 марта — первой половиной апреля 1830 г. как написанная в ответ на булгаринский фельетон «Анекдот».
{210} Юст Венедиктов [М. Дмитриев]. Мысли и замечания // Вестник Европы. 1825. № 3. С. 228.