2.3. Мерный амфибрахий
Субъективные представления любого поэта об эмфатических ореолах культивируемых им верификационных формант, конечно, нельзя принимать за их универсальные объективные свойства. Однако в рамках его индивидуальной системы изобразительно-выразительных средств они приобретают некоторые реальные очертания: если стихотворец так их видит, то соответствующим образом и стремится реализовать в своем творчестве. Теоретическая рефлексия Набокова в этом смысле особенно показательна. Он охарактеризовал практически все составляющие своего метрического репертуара, по крайней мере в его классической части. Любопытно, насколько эти субъективные характеристики совпадают с практическим их воплощением.
Возьмем за основу последовательность силлаботонических метров в его наиболее концептуальных в этом смысле «Размерах». Обращаясь к адресату своего стихотворного послания, поэт начинает разговор с «мерного амфибрахия». Амфибрахический стих, по его мнению, передает прежде всего «говорные, повествовательные» интонации. Так ли это? Всего амфибрахием в пределах анализируемого сборника «написалось» пятнадцать стихотворений. Из них с параметрами, декларированными поэтом, согласуется примерно половина. Открывают эту группу стихотворения, навеянные Некрасовым, Лермонтовым и чуть менее откровенно Блоком, — «Россия» («Не все ли равно мне, рабой ли наемницей...», 5 марта 1919 г., Крым), и «Русалка» («Пахнуло с восходом огромной луны...», 13 июля 1919). В первом случае характеристика родной страны, опозоренной революцией и Гражданской войной, недвусмысленно налагается на судьбу некрасовской лирической героини, падшей женщины. Во втором случае лежащий в основе ритмического движения лермонтовских баллад «Русалки» и «Над морем красавица-дева сидит...» спаренный со сплошь мужскими клаузулами 4-стопный амфибрахий получает более чем адекватную тематическую, жанровую и даже отчасти сюжетную поддержку:
Волшебно-возможного полночь полна.
Река предо мною зеркально-черна.
Гляжу я — и тина горит серебром,
и капают звезды в тумане сыром.
Гляжу — и, сияя в извилистой мгле,
русалка плывет на сосновом стволе.
Ладони простерла и ловит луну:
качнётся, качнётся и канет ко дну.
Я вздрогнул, я крикнул: взгляни, подплыви!
Вздохнули, как струны, речные струи.
Остался лишь тонкий сверкающий круг,
да в воздухе тает таинственный звук...
(116)
Повествовательный элемент содержится и в амфибрахиях таких стихотворений, как «Памяти друга» («В той чаще, где тысяча ягод...»), «Все окна открыв, опустив занавески...», «Как часто, как часто я в поезде скором...», «Родина» («Бессмертное счастие наше...», 1927), «Ласточка» («Однажды мы под вечер оба...») и в особенности «Перо» («Зелененьким юрким внучатам...», 7 июня 1921, Кембридж):
Зелененьким юрким внучатам
наказывал леший в бору:
По черным ветвям, по зубчатым, жар-птица порхнёт ввечеру; поймайте ее, лешенёчки, и клетку из лунных лучей возьмите у ключницы-ночки, да так, чтоб не видел Кащей.
(174)
С другой стороны, Набоков не оставил без внимания и не менее представительную ипостась «мерного амфибрахия», традиционно обслуживавшего в русской поэзии напевную лирику. Самое первое из стихотворений подобного рода «Ты многого, слишком ты многого хочешь!..», датированное 26 ноября 1918 г., было написано под явным влиянием Лермонтова. Об этом свидетельствуют: стилистика, эгоцентрическая позиция лирического героя, интонации, характерные синтаксические конструкции, обращение к неназванному собеседнику и один к одному размер «На севере диком стоит одиноко...», а именно: 4—3-стопный амфибрахий с чередованием женских и мужских клаузул:
Тоскливо и жадно любя,
напрасно ты грезам победу пророчишь,
когда он глядит на тебя.
Поверь мне: он женщину любит не боле,
чем любят поэты весну...
Он молит, он манит, а сердце — на воле
и ценит лишь волю одну!
(104)
Разностопные амфибрахические размеры присутствуют ещё в двух более поздних стихотворениях, также безапелляционно тяготеющих к напевной стилистике лермонтовского толка: «Блаженство мое, облака и блестящие воды...» (Ам4-3) и «Viola tricolor» («Анютины глазки, веселые глазки...») (Ам4443).
К ним следует присоединить еще четыре равностопных текста: «Ты на небе облачко нежное...» (10 ноября 1918, Крым) (3-стопный амфибрахий со сплошной дактилической каталектикой), «Осень» («И снова, как в милые годы...», 25 сентября 1919) (Ам3), «На сельском кладбище» («На кладбище солнце, сирень и березки...», опубл. 19 ноября 1922 в газ. «Руль») (Ам4) и «Поэты» («Из комнаты в сени свеча переходит...», 1939,
Париж) (Ам4). В последнем случае явственно слышатся надрывноисповедальные интонации Некрасова:
Из комнаты в сени свеча переходит
пока очертаний своих не находит
беззвездная ночь в темно-синих ветвях.
Пора, мы уходим — еще молодые,
со списком еще не приснившихся снов,
на фосфорных рифмах последних стихов.
А мы ведь, поди, вдохновение знали,
нам жить бы, казалось, и книгам расти,
но музы безродные нас доконали,
(205)
мистификацией, имевшей целью разыграть и дискредитировать «почтенного критика» Георгия Адамовича. Как писал впоследствии сам поэт, уловка вполне удалась. В своем недельном отчёте в «Последних новостях» Адамович с таким красноречивым энтузиазмом приветствовал появление «таинственного нового поэта», что мистификатор уже не мог удержаться от того, чтобы не продлить шутку, описав свои встречи с несуществующим Шишковым в рассказе «Василий Шишков» (опубл. в «Последних новостях» 12 сентября 1939), «в котором, среди прочего изюма, был критический обзор самого стихотворения и похвал Адамовича» (566).
Таким образом, четырнадцать выявленных нами амфибрахических стихотворений Набокова почти поровну распределились по двум стилистическим регистрам его лирики (8 + 6), с небольшим перевесом в пользу «повествовательной» группы, причиной чему можно считать более выраженное тяготение амфибрахия к балладе в чистом виде или к стихотворениям балладного типа. При этом нельзя не отметить, указанные ассоциации, несомненно, дают о себе знать и в противоположной «напевной» группе, привнося в лирическую медитацию ощутимый элемент событийности. Следовательно, поэтическая характеристика амфибрахия, представленная в стихотворении Набокова «Размеры», в достаточной мере объективно отражает его практическое применение в творчестве поэта.