2.7. Ямб, ликующий, поющий, говорящий
О самом употребительном ямбическом метре в «Размерах» сказано в последнюю очередь, но зато подробнее всего. Ему посвящено почти полторы строфы:
...А вот — созвучий рай, — резная чаша: ярче в ней и слаще, и крепче мысль; играет по краям блеск, блеск живой! Испей же: это ямб, ликующий, поющий, говорящий...
(260)
В полном соответствии с общепринятыми представлениями ямб переживается Набоковым как наиболее универсальный метр. Он уподобляется «резной чаше», в которой поэтическая мысль приобретает «яркость», «сладость» (скорее всего, не вкуса, а звучания, поскольку это ещё и «созвучий рай»!) и «крепость». По краям чаши, наполненной, понятное дело, искромётным напитком, «играет <...> блеск живой». По аналогии с «раем созвучий» можно предположить, что речь идёт о рифме. Каким же на вкус оказывается напиток? Ответ не оставляет сомнений: «Ликующий, поющий, говорящий...» Иными словами, ямбический метр ассоциируется у Набокова преимущественно с выражением поэтического восторга, ликования, т.е. служит для выражения прежде всего мажорных интонаций и может быть одинаково пригодным как для пения, так и говорения.
Говоря о своей «природной склонности к ямбу» (3, 136), с которой ему приходилось даже бороться, Набоков не преувеличивал. Действительно, по нашим подсчётам, 72,2% стихотворных произведений поэта — ямбические. В основном это, конечно, 4-стопный ямб (чуть более половины от всего ямбического корпуса — 51,0%). Другие размеры распределились следующим образом: 5-стопный ямб — 22,4%; разностопный ямб — 13,6%; 6-стопный ямб — 11,2%; совсем единичные случаи: вольный ямб — 3 стихотворения (1,0%) и 3-стопный ямб — два (0,7%). Широко представленные у Набокова 4-стопный и 5-стопный ямбы по своим статистическим показателям не выбиваются за средние нормы. В принципе, они не имеют сколько-нибудь отмеченной, присущей только им содержательной приуроченности. 4-стопный ямб — вообще самый распространённый в русской классической поэзии размер, а наступление 5-стопного ямба — характерное новшество в эволюции русского стиха начала ХХ в. Столь же малопоказательны разностопные и 6-стопные ямбы. Напротив, скромно представленные вольные и суперкороткие 3-стопные ямбы заслуживают повышенного внимания.
Три стихотворения, написанные вольным ямбом, представляют самый ранний период творчества Набокова. Причём первое из них под названием «Два корабля», точно датированное 26 марта 1918 г., корректнее интерпретировать как переходную форму от вольного ямба к разностопному. Оно состоит из восьми катренов со следующим колебанием стопности: 6653—5543—6663—6663—5463—6563—6563—5663. Метрической константой, скрепляющей всю конструкцию воедино и в то же время позволяющей рассматривать её как амбивалентную переходную форму, служит укороченный 3-стопный стих в конце каждой строфы. Толчком к написанию произведения послужили, скорее всего, реальные крымские впечатления и литературные аллюзии, навеянные лермонтовским «Парусом», пушкинской элегией «Погасло дневное светило...», а также, возможно, стихотворениями старших современников молодого поэта — «Когда кильватерной колонной...» А. Блока и «Разговор на рейде» В. Маяковского.
Как и у предшественников, сюжет стихотворения строится на символическом переосмыслении двух кораблей, за которыми угадываются, естественно, люди, а именно: двое томящихся друг по другу в разлуке влюблённых. Вольный ямб аккомпанирует волнению морской стихии и одновременно волнению лирического субъекта, повествующего о былой близости, разлуке и новой встрече обоих олицетворённых персонажей, по всей видимости, самоотождествляясь с одним из них. Твёрдый интонационный жест рефреном повторяющейся 3-стопной строки в финале катренов поддерживает общее оптимистическое настроение.
Сходного ритмического рисунка и соответствующего эмфатического эффекта Набоков добивается в хронологически близкой миниатюре с пространным заголовком «Берёза в Воронцовском парке». Стихотворение, датированное 17 апреля 1918 г., написано в том же
Крыму и по тому же поводу: лирический герой грустит по покинутой северной родине. Снова Набоков прибегает к олицетворению. Забредшая в компанию экзотических «огненных дерев» среднерусская берёза видится его лирическому герою пленницей «в блистательном кругу/ иноплеменных дев». Правда, на этот раз берёза представляется ему не «возлюбленной далёкой», а всего лишь её «сестрой» (92). Метрическое строение двух катренов также напоминает предыдущее стихотворение: 5463—6543. Его функция — передать и подтвердить волнение субъекта поэтического высказывания.
Наконец, написанное три с небольшим месяца спустя «Озеро» (24 августа 1918) представляет собой сочетание двух катренов вольного ямба несколько иной конфигурации стопности: 6664—6663. Только сокращение последней строки второго катрена на одну стопу позволяет рассматривать стихотворение как модификацию вольного, а не разностопного ямба. Характерно, что написанная буквально через два дня очень похожая миниатюра «О чём я думаю? О падающих звёздах...» (26 августа 1918) сохраняет-таки статус разностопного ямба: 6664—6664. Так что, суммируя сказанное, мы можем с полным правом утверждать, что все три набоковских стихотворения, отнесённые нами к вольному ямбу, на самом деле сочетают его признаки с признаками разностопного ямба. Содержательные предпочтения этого метрического кентавра, ярко выраженные в первых двух стихотворениях, гораздо бледнее представлены в третьем. Впрочем, и в нём достаточно прозрачен образный параллелизм символического «озера» и «души» лирического героя, в одинаковой мере отражающих внешние и внутренние процессы, происходящие в природе и в эмоциональной сфере человека. Укороченные последние строки актуализируют искомый идейный силлогизм: эпически спокойны и озеро, и наблюдающий его лирический герой.
Сверхкороткий ямбический размер — 3-стопный ямб — используется Набоковым всего дважды: один раз в составе сборника «Возвращение Чорба» — в стихотворении «Святки» («Под окнами полозья...»), впервые опубликованном в газете «Сегодня» 26 августа 1924 г. под названием «Гаданье», и в стихотворении «Формула» (1931, Берлин) в составе книги «Poems and problems». В первом случае Набоков идёт вслед за балладой В. Жуковского «Светлана», воспроизводя старинный русский обычай святочного гаданья. Свеча между зеркалами и магические карты, традиционные знаки потустороннего, мистического мира, призваны вернуть поэту-эмигранту Россию. Пропевшие на святочном морозе полозья воскрешают в его воображении «серебряный лес» отчизны. Но «прелестного обмана» не получается:
Сам худо я колдую,
а дедушка в гробу,
и нечего седую
допрашивать судьбу.
В смеркающемся блеске
всё уплывает вдаль —
хрустальные подвески
и белая рояль.
И огонёк плавучий
потух, и ты исчез
за сумрачные тучи
серебряный мой лес.
(185—186)
мой дух преображался
на тысячу колец,
Вращаясь, размножался
и замер наконец
в отличнейшем Ничто,
а в комнате пустое
сутулится пальто.
(224)
Все остальные ямбические формы, особенно ямб 4-стопный, как самые распространённые универсальные размеры в эмфатическом отношении вполне нейтральны.
с энтузиазмом анализировал и контролировал после того, как глубоко впечатлился теоретическими изысканиями А. Белого и даже пытался практически воплотить их в своих произведениях.