ПРОДОЛЖЕНИЯ "ДАРА"
Как замечают исследователи, Набокову не раз приходило на ум написать продолжение "Дара".
В продолжении романа "самому Федору также предстояло (в планах продолжения романа) пережить вариант единства с трагически погибшей Зиной".
По мнению Антошиной, этой теме ( общения с представителями иного мира ) посвящены "Solus Rex" и "Ultima Thule".
Так мысленно общается Лужин, герой рассказа "Случайность" с потерянной им женой. Так обращается к своей супруге герой рассказа "Что раз один, в Алеппо". И уже в буквальном смысле этой теме посвящен ранний рассказ "Возвращение Чорба".
Кстати, об образе Орфея в этом рассказе я писал в одной из своих статей, опубликованной в сборнике ОмГПУ "Преемственность - гуманитарное знание". Об образе Орфея в связи с этой темой пишет и Антошина. Исследовательница находит в сюжетном повороте вариант пушкинский "Русалки", которая, по ее словам, автобиографична ( Пушкин якобы "обрюхатил" одну из жительниц Болдино ).
В "папке нумер 6", отысканной Грейсон, содержатся следующие материалы, имеющие отношение к продолжению "Дара":
1. С. 1-15. Визит племянника Щеголева, Михаила Михайловича Кострицкого, в парижскую квартиру Зины и Федора.
2. С. 16-19. Черновик окончания пушкинской драмы в стихах "Русалка", без названия.
"Таня". (б). Набросок стихотворения из шести строк, озаглавленного "Встречи и полет".
4. С. 21-23. Встречи Федора с французской проституткой в Париже.
5. С обратной стороны тетради, с. 1-3. "Последняя глава", которая начинается неожиданной смертью Зины и заканчивается сценой, в которой Федор читает в Париже Кончееву свое окончание "Русалки".
В первом материале есть сведения о том, что Щеголевы до сих пор в Копенгагене ( по крайней мере, Щеголев ).. Само действие разворачивается через пятнадцать лет после финала "Дара". Кострицкий все время сворачивает разговор на политическую тему. Здесь писателем изображен радикал, экстремист, для которого политика - это страсть. В конце эпизода Федор удаляется в аптеку, а радикал просит у Зины взаймы 10 франков.
"Она роется в сумочке в поисках мелких монет, и он в конце концов уходит, напоследок обещая как-нибудь пригласить ее и Федора в кафе, "и мы потолкуем по-настоящему"".
"Простите, пожалуйста", - обратилась она к Кострицкому и той же скользящей, голенастой [sic!] походкой, которая у нее была пятнадцать лет тому назад и так же сгибая узкую спину, пошла к мужу: "Что тебе?"
В шестистрочном прозаическом фрагменте герой ( видимо, Федор ) размышляет о женщине ( Тане? ) - "здесь мы видим Таню несколько лет спустя после действия "Дара". Из опубликованного варианта романа мы знаем о ее браке с кем-то, кого она на самом деле не любит, с кем-то не совсем "из ее круга" и что у нее ребенок, девочка[484]. Вполне возможно, что эти размышления и обрывок разговора предназначались для последней главы того продолжения романа, черновик которого мы нашли на обратной стороне "розовой тетради" (Раздел 5). В этом тексте Федор после смерти Зины проводит ночь у сестры, и там какая-то серьезная проблема с деньгами: "Поехал к ней, у нее ночевал в одной постели (чепуха с деньгами)".
В четвертом фрагменте автор описывает две встречи с французской проституткой Ивонн ( сам он представляется ей Иваном ), а затем следует телефонный звонок от Зины, которому он подчиняется и третий раз с Ивонн уже не встречается.
"Такой подход напоминает первый роман Набокова "Машенька" (1926) и солипсизм его героя Ганина. Ганин вызывает в воображении свою прежнюю любовь к Машеньке и собирается снова с ней встретиться. Но в конечном счете ему важно это вновь переживаемое воспоминание, а не реальность. Он решает не встречать поезд, который везет ее в Берлин. И тоже, как Федор, уезжает - во Францию, в Прованс, на Лазурный берег:
счастливейшей порой его жизни. И теперь он до конца исчерпал свое воспоминание, до конца насытился им, и образ Машеньки остался вместе с умирающим старым поэтом там, в доме теней, который сам уже стал воспоминанием.
И кроме этого образа, другой Машеньки нет, и быть не может.
Впрочем, эпизод с проституткой обращен не только к прошлому, раннему творчеству Набокова, но, что более важно, вперед, к "Лолите"".
В следующем эпизоде писатель рассказывает о неожиданной кончине Зины. Она погибает почти так же, как герой раннего рассказа "Катастрофа" (1924) - выходя из автобуса, попадает под машину. "Покончив с полицейскими формальностями, Федор тупо слоняется по городу (очевидно, Парижу). Здесь Набоков пишет справа на полях в скобках: "Фальтер распался". Впрочем, остаются тайной отношения Фальтера и Федора и то, не является ли Фальтер плодом воображения Федора" ( Грейсон ).
"Набоков сжатой прозой так набрасывает в этом черновике последовательность событий последней главы: Федор и Зина вместе выходят из квартиры и расстаются на углу, она собирается идти навестить родителей, он - купить сигарет. (Еще один вопрос: судя по эпизоду с Кострицким, мать и отчим Зины все еще в Копенгагене. Сколько же времени с тех пор пролетело, если они опять в Париже?) Звонят из полиции и сообщают Федору о несчастном случае. Он отправляется на опознание тела, а потом бесцельно кружит по городу. Тогда и распадается "фантом" Фальтера. Федор зашел к каким-то знакомым, обозначенным только инициалом О, и "посидел" там[503], но, узнав, что "они" уже знают о несчастном случае, уходит к своей сестре и проводит у нее ночь. Можно допустить, что это обстоятельство связывает текст с фрагментом, описанном в разделе 3. От сестры Федор сразу отправляется на юг, на Ривьеру. Он пребывает в состоянии полного эмоционального ступора: "Ее нет, ничего не хочу знать, никаких похорон, некого хоронить, ее нет". В кафе он встречает малознакомую молодую женщину и чувствует, что ее влечет к нему. Их случайная связь продолжается всю весну. Набоков не может решить, как назвать место действия: "St... (придумать: смесь Freijus и Cannes)" и какое имя выбрать для молодой женщины: "Муза Благовещенская (или Благово?[504])". ( Грейсон )
"Дар". Грейсон замечает, что теперь между Федором и Зиной нет заимопонимания.
Федор дважды якобы изменяет Зине - и как музе и как жене. "Он, конечно, едет на юг, когда она вызывает его телефонным звонком, но в Париж он возвращается, потому что ожидает творческого вдохновения от Ивонн, а не от Зины. В черновике последней главы его скорбь по поводу.. Зины имеет приглушенный и сдержанный характер. Это скорее нигилистическое чувство пустоты".
Грейсон замечает, что во "Втором приложении" спор по поводу чистой и прикладной науки снова возникает, когда Годунов-Чердынцев отказывается дать совет родственнику-землевладельцу, как избавиться от гусеницы, уничтожающей его леса:
Он с ненавистью относился к прикладной энтомологии - и я себе не представляю, как бы он теперь работал в сегодняшней России, где его любимая наука сплошь сведена к походу на саранчу или классовой борьбе с огородными вредителями (рукопись, 19).
Федор заканчивает не описанием последнего вечера отца, но более счастливой картиной прошлого и еще одним, на этот раз пессимистическим, стихотворением Пушкина. Он вспоминает: теплый летний вечер, ему лет четырнадцать, он читает на веранде, мать раскладывает пасьянс. Он слышит, как снаружи в темноте отец с кем-то разговаривает, слышит его безтелесный голос, одновременно серьезный и веселый, явно противоречащий мрачному отчаянию пушкинских строк:
"Да, конечно, напрасно сказал "случайный", и случайно сказал "напрасный", я тут заодно с духовенством, тем более, что для всех растений и животных, с которыми мне приходилось сталкиваться, это безусловный и настоящий..." Ожидаемого ударения не последовало. Голос, смеясь, ушел в темноту, - но теперь я вдруг вспомнил заглавие книги (рукопись, 52).
Пропущенное слово - это, конечно же, "дар", которое стало названием романа Федора, "дар жизни", о котором пишет Пушкин".
Дальше Грейсон размышляет о том, почему "Второе приложение" было отвергнуто писателем. А также заявляет, что материалами к "Дару" Набоков воспользовался впоследствии.
Во-первых, в своих научных трудах.
Во-вторых, в автобиографии "Другие берега".