259: Игрушка эта - клоун - напоминает другую - из романа "Приглашение.." - с медведем и мужиком - "и вот обрушил на меня свой деревянный молот исполинский резной медведь".
Наш поэт родился двенадцатого июля 1900 года в родовом имении Годуновых-Чердынцевых
"Лешино".
260: Почти по биографии Набокова - который родился 22 апреля ( минус три месяца, плюс три дня ) 1899 года, в Санкт-Петербурге, правда, не в Выре, но большую часть своего детства провел в родительском имении. И "еще до поступления в школу перечел немало книг из библиотеки отца".
Эти именно дети ныне выросли, и я часто встречаю их на рекламах:
261: В статье "О пошлости" Набоков писал так ( говоря о рекламах ): "Вот вам пошлость в ее чистом виде, и вы поймете, что любые английские эпитеты не покрывают этого эпического рассказа о белокуром пловце и ласкаемых им лебедях. Да и ни к чему ездить так далеко и углубляться в прошлое для подходящего примера. Откройте любой журнал - и вы непременно найдете что-нибудь вроде такой картинки: семья только что купила радиоприемник (машину, холодильник, столовое серебро - все равно что) - мать всплеснула руками, очумев от радости, дети топчутся вокруг, раскрыв рты, малыш и собака тянутся к краю стола, куда водрузили идола, даже бабушка, сияя всеми морщинками, выглядывает откуда-то сзади (забыв, надо думать, скандал, который разыгрался этим же утром у нее с невесткой), а чуть в сторонке, с торжеством засунув большие пальцы в проймы жилета, расставив ноги и блестя глазками, победно стоит папаша, гордый даритель".
лакированным лакомкам реклам
262: Обыгрывается английское "лак" - "Счастье" ( как известно, котик в семье Таннеров был тоже Счастливчик - "Лаки" ).
Я еще когда-нибудь поговорю об этом возмездии, которое как раз там находит слабое место для удара, где, казалось, весь смысл и сила поражаемого существа. - 68 -
Жизнь Годунова-Чердынцева, по словам Зусевой, последовательно движется от первой главы романа к последней, но пределы этого движения уже известны или, говоря словами Федора, "в точности обещаны", и время от времени при вторжении метасознания "концы и начала" смыкаются. "Таким образом, если в "романе героев" Федор становится двойником тех или иных персонажей, то в "романе романа" - двойником Автора".
речь теперь будет идти об особняке Годуновых-Чердынцевых на Английской Набережной
263: Набоков жил в особняке на Морской, чему немало внимания уделил в своих воспоминаниях "Другие берега" ( "Память, говори" ).
как пыль, как с немецких вод перламутровый Gruss - 75 -
Как замечает Заикина, довольно длительное проживание в чужой стране не могло не сказаться на его ( Федора ) языке, поскольку, наряду с русскими словами, он прибегает иногда и к употреблению немецких: "... Или тут колоссальная рука пуппенмейстера вдруг появилась на миг среди существ...", "... как пыль, как с немецких вод перламутровый Gru? - мой отец, случайно привозил...", "... он купил пирожков в русской кухмистерской", "Buchstaben von Feuer, одним словом", "Was haben Sie da?" - спросил он, болезненно сморщась, "Вы бы взялись за это? Дайте-ка, я запишу ваш номер. Гемахт".
В начале мученической ночи я еще пробавлялся тем, что переговаривался с Таней, кровать которой стояла в соседней комнате
В "Других берегах" находим:
Всю жизнь я засыпал с величайшим трудом и отвращением. <...> Я знаю, что спать полезно, а вот не могу привыкнуть к этой измене рассудку, к этому еженощному, довольно анекдотическому разрыву со своим сознанием. <...> ... в детстве предстоявший сон казался мне палачом в маске, с топором в черном футляре и с добродушно-безсердечным помощником, которому безпомощный король прокусывает палец. Единственной опорой в темноте была щель слегка приоткрытой двери в соседнюю комнату, где горела одна лампочка из потолочной группы и куда Mademoiselle из своего дневного логовища часов в десять приходила спать. Без этой вертикали кроткого света мне было бы не к чему прикрепиться в потемках, где кружилась и как бы таяла голова. <...> И все время, в ужасной тоске, я стараюсь приманить ненавистный сон, ибо знаю, что сейчас будет. Ежеминутно открываю глаза, чтобы проверить, там ли мой мутный луч. Рай - это место, где безсонный сосед читает безконечную книгу при свете вечной свечи!
Пещера, которую я исследовал, содержала в складках своих и провалах такую томную действительность, полнилась такой душной и таинственной мерой, что у меня как глухой барабан начинало стучать в груди, в ушах - 169--
По словам С. Петровой, Набоков для описания детской безсонницы прибегает к прустовским образам, превращая простыню и одеяло в свод пещеры, а персонажа - в парализованную животным страхом куклу. Исследовательница особо подчеркивает, что В. Набоков повторяет не только прустовские образы, но и характерную для М. Пруста разработку одной метафоры внутри другой.
пропихивала плюющееся перо промеж la Princesse Toumanoff с кляксой в конце и Monsieur Danzas с кляксой в начале.
264: В рассказе Набокова "Лебеда" отцу героя предстояло "драться с каким-то туманным Туманским". Данзас - фамилия секунданта Пушкина, который встречается герою стихотворения Набокова "в январский день, пред самою дуэлью". Мотив посещения дантиста, таким образом, связан с мотивом скрытой угрозы, туманной неизвестности, может быть, рока.
265: В передаче "Что? Где? Когда?" был процитирован этот стих, и задан вопрос - к кому так спешил герой Набокова. Знатоки, надо сказать, быстро раскусили этот нехитрый ребус.
Весело ребятам бегать на морозце.
266 : Пробивается пушкинская тема: "Вот бегает дворовый мальчик, в салазки Жучку посадив, себя в коня преобразив. Шалун уж заморозил пальчик.."
ползало по полу залы, по ковру, пока врем.
267: Обыгрывается известная русская поговорка - "Я иду по ковру, ты идешь, пока врешь, мы идем, пока врем", основанная на созвучии, тождественном звучании разных по смыслу слов (из кн. А. Чехова "Ионыч"; "по ковру" созвучно "пока вру" - спряжение глагола "врать").
глядит на меня, словно не совсем узнает, а отец, задумавшись, едет шагом по весенней, сплошь голубой от ирисов, равнине
268: Так герой рассказа "Terra incognita" одновременно переживает и болезнь, лежа на кровати, и приключения в джунглях ( почти как отец Федора, забравшийся, однако, в Центральную Азию ).
269: В детстве Набоков посещал Ривьеру, лазурный берег Франции, где встретил девочку по имени Аннабелла ( подробнее рассказано об этом в романе "Другие берега", а затем в "Лолите" ).
я лелеял в себе невероятную ясность, как случается, что между сумеречных туч длится дальняя полоса лучезарно-бледного неба, и там видны как бы мыс и мели Бог знает каких далеких островов, - и кажется, что, если еще немножко отпустить вдаль свое легкое око, различишь блестящую лодку, втянутую на влажный песок и уходящие следы шагов, полные яркой воды - 104 --.
"Этот чисто разговорный оборот в конце фразы, где речь идет о Боге, в данном контексте и обманчив, и красноречив, точно так же, как и упоминание о далеко проникающем взгляде: то и другое подготавливает развитие сложной темы трансцендентального видения. А поскольку вся картина возникает на фоне "лучезарно-бледного неба", в очертаниях лодки, в удаляющихся шагах тоже как бы скрыт намек на потусторонность. И коль скоро все эти образы являются в момент ясновиденья, связанного с темой безсмертия, вполне допустимо предположить, что образы лодки и шагов пророчески, символически обещают возрождение после..
Именно эта, столь, казалось, маловероятная возможность реализуется в первом воображаемом диалоге Федора с Кончеевым; речь здесь, между прочим, идет о стихотворении Федора, которое он сейчас сочиняет, и цитаты вкрапливаются: "... вот этим с черного парома... в летейскую погоду... вот этим я ступлю на брег... Знаете, о чем я сейчас подумал: ведь река-то, собственно, - Стикс... И к пристающему парому сук тянется, и медленным багром (Харон) паромщик тянется к суку сырому (кривому...)" (III, 69). Переклички с греческим мифом об Аиде - здесь слишком очевидны, а уж отсюда тянется нить к жизни после.. Не случайно Федор исключил из стихотворения Лету - реку забвения. Душа лирического героя, стало быть, не припадет к ее водам, и это важно, ибо память и есть главный инструмент прозрения, тот мост, по которому Федор (как, впрочем, и сам Набоков) переходит в потусторонность" ( В. Александров ).
Вдруг растворилась дверь, вошла мать, улыбаясь и держа, как бердыш, длинный коричневый сверток. В нем оказался фаберовский карандаш в полтора аршина длины и сообразно толстый: рекламный гигант, горизонтально висевший в витрине и возбудивший как-то мою взбалмошную алчность. - 16 ---
Владимир Александров особо отмечает этот огромный карандаш и случай ясновидения во время болезни. В детстве с Набоковым был такой же случай.
Кроме того, "Федор описывает детскую болезнь сестры в таких понятиях, которые ясно указывают, что и она тоже каким-то образом коснулась духовного уровня бытия: глядел "на нее, лежащую в постели, отсутствующую, обращенную к потустороннему, а вялой изнанкой ко мне!"" ( Вл. Александров, "Потусторонность в "Даре" Набокова ).
и мы собираемся назад в деревню, куда до моего поступления в школу (а поступил я только двенадцати лет) мы переезжали иногда уже в апреле.
270: Как не вспомнить героя стихотворения "Сны", который, едя со станции в именье, "узнает все толчки весенних рытвин". Именно весна становится временем открытия сезона отдыха в родительском имении Выра
Чуть позже: "У дальнего окна, где стояли бамбуковый столик и высокое кресло, вольно и воздушно лежало поперек его подлокотников голубоватое газовое платье, очень короткое, как носили тогда на балах, а на столике блестел серебристый цветок рядом с ножницами". Эпитет "газовый" относится, таким образом, и к бабочке, и к платью, которое привлекает Федора.
пройду стежкой вдоль шоссе с десяток верст до Лешина. --10
-
Как не вспомнить в связи с этим эпизодом романа стихотворение "Сны", где во сне герой едет со станции в свое именье "в тарантасе тряском", узнавая "родные" кочки.
Вся эта глубоко русская ностальгия проявляется на фоне отчетливо обрисованной темы изгнания, изгнанников из России ( "Странствуя, ночуя у чужих, я смотрю на спутников моих, я ловлю их говор тусклый.." )
глаза у меня все-таки сделаны из того же, что тамошняя серость, светлость, сырость - 171 - 440--
"Особую поэтичность.. придает ритм, обычно трехтактный, выраженный фонетическими и синтаксическими повторами и усиленный анафорическим употреблением. Например, у М. Пруста: "J'avais cessй de me sentir mйdiocre,contingent, mortel" [3: с. 44]. В романе В. Набокова также читаем: "... глаза у меня все-таки сделаны из того же, что тамошняя серость, светлость, сырость..." [1: с. 34], "Тройная формула человеческого бытия: невозвратимость, несбыточность, неизбежность, - была ему хорошо знакома"" ( С. Петрова )
440: "Это глаза русского писателя, для которого счастье может быть только "с пером в руке". По содержанию это лирическое отступление восходит к знаменитому: "Русь, вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека, тебя вижу. Голо, пусто и неприютно в тебе. И не порадуют очи.." Патетика Гоголя обнаженнее. Он более открыт, откровенен и настойчив в своей тоске. Набоков более сдержан, но, как и во всех своих лирических монологах, обходится без свойственной ему иронии: ".. после всех волнений я испытываю какую-то удовлетворенность страдания"" ( Л. Целкова, Романы, 197 - 198 )
Это поэт хорошо выразил в следующих стихах:
255: По наблюдению М. Липовецкого, сюжет романа Вл. Набокова "Дар" организован благодаря устойчивости концепции творчества. Роман "Дар" - роман о становлении таланта писателя Федора Годунова-Чердынцева, роман о творчестве. При этом М. Липовецкий разделяет пространство, которое представлено в романе, на сакральное и периферийное: миру творчества противопоставлен "мир пошлости" ( Д. Б. Джонсон, Петр Лебедев ). И каждый из них "может служить площадкой романного действия". Творчество и сюжет в романе синонимичны, роман состоит из сочинений самого Годунова-Чердынцева, написанных им и вызванных событиями в романе. При рассмотрении сюжета, таким образом, необходимо учитывать последовательность написания сочинений - "от сборника стихов о детстве через попытку написать биографию отца к книге о Чернышевском - от себя к другому". Развитие действия. кульминация и финал романа - "история любви Федора Константиновича и Зины Мерц" - мыслится М. Липовецким как продолжение этой последовательности. Так, индивидуальность героя Вл. Набокова при развитии действия становится "персонализмом". В финале романа личность героя "благодарно воспринимается другим, любимым и любящим человеком, и становится смыслом и сутью уже и ее тоже неповторимой жизни".
еще? Подскажи мне, мое воображение. - 122 -
Б. Аверин отмечает, что простое смещение точек зрения, с которых ведется повествование в "Защите Лужина" (то через внутренний мир Лужина, то через внутренний мир Лужиной), в Д"аре" превращается в многосубъектное повествование, частично мотивированное тем, что герой-автор способен к перевоплощениям.
Собственно, субъектов повествования ( героев, вокруг которых строится сюжет ) несколько. Это и Федор, и Зина, и Яша Чернышевский, и его известный однофамилец. Но автор не раздваивается, автор один - это сам Набоков.
случилось с домом: второпях все комнаты между собою менялись мебелью своей
290: "Защита Лужина" так в осенний день маленький Лужин уезжает из своего имения. И безусловно, Набоков передал ему часть своих впечатлений от этого события.
Выжав из нее последнюю каплю сладости, Федор Константинович потянулся и встал с кушетки. Ему сильно хотелось есть. - 71 -
1) локальный хронотоп действия того или иного произведения Федора (в стихах - от усадьбы Лешино до Петербурга, в биографии отца - от Лешино до гор Тибета, в романе о Чернышевском - от Саратова до Петербурга и Сибири);
2) мир воображения героя, расширяющийся из пространственно-временной точки под условным названием "Берлин 1920-х гг." и в принципе не имеющий географических координат;
3) объемлющий хронотоп "Дара" в целом, включающий все остальные типы хронотопов, перечисленные выше. "Герой перемещается из условно реального мира в мир вос-
поминаний, сна или творческого вдохновения, но при этом не перестает быть двойником Автора и субъектом метасознания. Если весь "Дар" - это произведение Годунова-Чердынцева, то основным, или "рамочным", хронотопом следует признать именно хронотоп творчества. Понятие "творческого хронотопа" имеет и еще один смысл; об этом
"... В исследовании "Формы времени и хронотопа в романе" находим и определение, словно специально (впрок) заготовленное для характеристики метахронотопа постмодернизма. Это "творческий хронотоп, в котором, по выражению Бахтина, происходит обмен произведения с жизнью и совершается особая жизнь произведения <...> При всей неслиянности изображенного и изображающего мира, при неотменимом наличии принципиальной границы между ними, они неразрывно связаны друг с другом и находятся в постоянном взаимодействии: между ними происходит непрерывный обмен, подобный непрерывному обмену веществ между организмом и окружающей его средой: пока организм жив, он не сливается с этой средой, но если его оторвать от нее, то он умрет <...> Этот процесс обмена, разумеется сам хронотопичен". То, о чем говорит Бахтин, хронотоп, в котором разворачиваются отношения между автором-повествователем (творцом) и имплицитным читателем - это один из постоянных, притом периферийных, элементов любого, в сущности, хронотопа. Но в постмодернизме именно этот элемент приобретает расширенное до универсальности значение". Таким образом, сюжет "Дара" должен быть понят как метасюжет -как духовное и профессиональное развитие героя-творца вплоть до того момента, как он обретает способность написать этот самый роман".
"Да захватил ли я ключи?" - вдруг подумал Федор Константинович, остановившись и опустив руку в карман макинтоша. Там, наполнив горсть, успокоительно и веско звякнуло. - 192 - 229
"Роман "Дар" (как и другие романы В. В. Набокова) начинается тогда, когда начинает "работать" судьба, задумавшая что-то кардинально изменить в жизни героя (Ганин застревает в клетке лифта и знакомится с Алферовым, мужем Машеньки; Лужин узнает, что "с понедельника он будет Лужиным"; Цинциннату Ц. сообразно с законом шепотом объявляют приговор). Так и в романе "Дар": облачным, но светлым днем главный герой романа Федор наблюдает, как вселяются новые жильцы - Лоренцы, знакомый которых, художник Романов, первым упомянет Зину Мерц. Такая завязка - неожиданная, немотивированная, открывающая произведение без какой бы то ни было экспозиции (или напоминающая экспозицию), - придает особую остроту развитию действия, полностью отвечает набоковскому представлению об искусстве как складывании частей узора или накладывании нескольких реальностей друг на друга, определяет архитектонику повествования.
ключи к нему в комнату.
Так впервые возникает мотив ключа, который играет особую роль в романе. Когда вечером этого дня Федор вышел навестить своих друзей, Чернышевских, он спохватился: "Да захватил ли я ключи?" Опустив руку в карман макинтоша, он почувствовал, что "там, наполнив горсть, успокоительно и веско звякнуло", и вспомнил, что мать называла эту зависимость от ключей "гнетом цепи, привязывающей берлинца к дверному замку" [7, т. 3, с. 27]. (Это вполне автобиографический пассаж; биограф В. В. Набокова Б. Бойд пишет: "Вернувшись в Берлин, они [Набоковы - Н. С.] недолго снимали комнату у хозяйки, которая держала телефон в ящике под замком. Ключи и затворы были, казалось, специфически берлинскими кошмарами (ключи от комнаты, ключи от парадной двери, без которых ночью не выйдешь из дома, - не удивительно, что они имеют такое значение в "Даре"), но телефон, запертый на ключ, - это было уже слишком, и Набоковы переехали" [1, с. 309])
И только когда Федор вернулся домой поздно вечером, он обнаружил, что ключи в его кармане - прежние, пансионские. Шагая по улице туда и обратно, дожидаясь, пока кто-нибудь откроет дверь, Федор сочинил стихотворение "Благодарю тебя, отчизна, / за злую даль благодарю!.."" ( Степанова ).
"Новое жилье Федора - комната в квартире Щеголевых, чья дочь, Зина Мерц, восхищается его стихами. Снова возникает мотив ключа. Через несколько дней после того, как он вселился, он увидел, что Зина стоит в вестибюле с ключом от входной двери, ожидая прихода гостей. В то время, как она стояла в темной прихожей, поигрывая ключом, наде-тым на ее палец, Федор, который последовал за ней вниз, "внезапно почувствовал - в этой стеклянной тьме - странность жизни, странность ее волшебства, будто на миг она завернулась, и он увидел ее необыкновенную подкладку" [7, т. 3, с. 164]. Волшебство этой минуты решило судьбу их дальнейших отношений. Через некоторое время отчим Зины неожиданно получил от берлинской фирмы солиднейшее представительство в Копенгагене, и квартира на целый месяц осталась в распоряжении влюбленных.
Случилось так, что за день до отъезда Щеголевых ключи Федора украли вместе со всей одеждой, пока он загорал и купался. Не особенно расстроившийся по поводу пропажи Федор никому не рассказал об этом, думая, что он будет пользоваться ключами, принадлежащими Щеголевым. К несчастью, Щеголевы оставили в запертой квартире не только свои ключи, но и Зинины, которые она им перед этим дала. Когда поезд уже уходил, они сказали Зине, что Федор ее впустит, открыв дверь своими ключами. Родители уехали, влюбленные истратили свои последние деньги на ужин в кафе и, не торопясь, пешком вернулись в опустевшую квартиру, не подозревая, что у них нет от нее ключей. Таким образом, в финале повторилась сюжетная ситуация, возникшая впервые в начале романа".
Каждая сюжетная линия имеет два ложных хода перед обнаружением верного, ключевого шага. Однажды придуманный ход белых ведет две главные темы к разрешению: к началу жизни Федора с Зиной и написанию "Дара".
"Вот только несколько примеров того, как начинает наполняться смыслом и по-другому звучать фраза, стоит лишь подобрать к ней ключ; какие богатейшие возможности для интерпретации смыслов предоставляет Набоков: "ощущение счастья исКЛЮЧительной чистоты" [здесь и далее выделено нами - Н. С.]; "и теперь книга лежала на столе, вся в себе заКЛЮЧенная, собою ограниченная и законченная, и уже не изливалась могучими, радостными лучами, как прежде"; "Федор Константинович тревожно думал о том, что несчастье Чернышевских является как бы издевательской вариацией на тему его собственного, пронзенного надеждой горя, - и лишь гораздо позднее он понял все изящество короллария и всю безупречную композиционную стройность, с которой вКЛЮЧалось в его жизнь это побочное звучание"; "ведь я-то сам лишь искатель словесных приКЛЮЧений"; "Федор Константинович целовал ее в мягкие губы, и затем она на мгновение опускала голову к нему на КЛЮЧицу и, быстро высвободившись, шла рядом с ним"; "в черных проволоках между черных труб сияла звезда, - которую, как всякую звезду, можно было видеть по-настоящему лишь переКЛЮЧив зрение, так что все остальное сдвигалось вон из фокуса" [7, т. 3, с. 8, 51, 83, 125, 159, 158]" ( Степанова ).
"По Набокову, то, что происходит вокруг нас, - это знаки судьбы; и в качестве дара герою дается возможность разглядеть эти знаки, найти ключи, вспомнить произошедшее и осмыслить его, понять, в чем заключается промысел судьбы [9]. В "Даре" мотив ключей повторяется на протяжении всего произведения; не ограничивается только предметным выражением, но включается в сюжетную структуру романа".
Тема потерянных ключей комична - так считает Фролова. "Результатом данных потерь являются различные комические ситуации. Переехав на новую квартиру, Годунов-Чердынцев забыл ключи от неё в макинтоше, а вышел в плаще. Ключи пропадают вместе с украденной одеждой: "Маленьким побочным утешением служило то, что благодаря завтрашнему отъезду Щеголевых в Данию, будет все равно лишняя связка ключей, - значит можно умолчать о пропаже. Уезжают, уезжают, уезжают! Он вообразил то, что постоянно воображал в течение последних двух месяцев, завтрашнее начало полной жизни с Зиной" [11, 585]. Затем ключи забирают отчим и мать Зины. Предельно комическим выглядит случай, когда у Годунова-Чердынцева крадут одежду, и он вынужден буквально в одних плавках и босиком шагать по Берлину".
229: В рассказе "Обида" - "Путя.. улыбаясь и волнуясь, спрыгнул в сад и опрометью бросился к скамейке. Он еще бежал, когда заметил какую-то странную кругом неотзывчивость.. Никого кругом не было. Трепетали солнечные пятна", мотив "странной неотзывчивости" - протянутая рука ( "Соглядатай", в "Приглашении.." - "стены начали выгибаться и вдавливаться как отражения в поколебленной воде; директор зазыблился, койка превратилась в лодку. Цинциннат схватился за край, но уключина осталась у него в руке" ), мотив потерянного обручального кольца ( "Случайность" ), мотив потерянных ключей ( "Дар" ), в "Приглашении.." ( "не тот ключ )
<i>Россия</i>, за чистый и... второе прилагательное я не успел разглядеть при вспышке - а жаль. Счастливый? Безсонный? Крылатый? За чистый и крылатый дар. Икры. Латы. Откуда этот римлянин? - 57 - 209 -
""Этот римлянин" - из черновиков Пушкина или, точнее, из конъектур к двум незаконченным его стихотворениям - "В прохладе сладостных фонтанов..." и "Мы рождены, мой брат названый..." (<Дельвигу>), дающим то же каламбурное чтение "и крылатый" = "икры, латы"[645]. Федор у Набокова аналогичным образом решает те же самые поэтические проблемы, что и Пушкин за сто лет до него" ( Ал. Долинин )
Как замечает Романова, в контексте пути образ римлянина связан у Набокова с фигурой Энея - героя Троянской войны, основателя Рима, неугомонного странника, спускавшегося в Аид, чтобы узнать свою судьбу.
мироощущения Набокова.
Он купил пирожков (один с мясом, другой с капустой, третий с сагой, четвертый с рисом, пятый... на пятый не хватило) - 84 -
Зусева отмечает, что есть и другие упоминания "пяти" в романе.
"Иногда круг замыкается на расстоянии не глав, но абзацев. Вот пример из первой главы: "Он купил пирожков (один с мясом, другой с капустой, третий с сагой, четвертый с рисом, пятый. на пятый не хватило.)" (с. 28) и "Этот был добросовестен, но бездарен; тот - бесчестен, а даровит; третий писал только о прозе; четвертый - только о друзьях; пятый. и воображению Федора Константиновича представился этот пятый." (с. 28). Несмотря на различие в самом предмете размышлений (пирожки и писатели), перед нами явный параллелизм синтаксических конструкций, поддержанный совпадением чисел. Кстати, прием повторяется в третьей главе: ""Почему же?" - спросил он [Федор], когда они сели.
"По пяти причинам, сказала она [Зина]. - Во-первых, потому, что я не немка, во-вторых, потому что только в прошлую среду я разошлась с женихом, в-третьих, потому что это было бы - так, ни к чему, в-четвертых, потому что вы меня совершенно не знаете, в-пятых." - она замолчала, и Федор Константинович осторожно поцеловал ее в горячие, тающие, горестные губы. "Вот потому-то", - сказала она, перебирая и сильно сжимая его пальцы"".
Пять - одно из сакральных чисел для верующих ( Пятикнижие, пять пальцев, три из которых используются для крещения, и два других имеют также символические обозначения ).
и худенькая, очаровательно дохлая, с розовыми веками барышня - в общем вроде белой мыши; ее звали Тамара
291: "Другие берега", он окрашен в цвета подлинного ее имени ( о цветах
сам Федор Константинович держался лишь благодаря смутному совпадению с покойным, - но Яша был совершенно настоящий и живой и только чувство самосохранения мешало вглядеться в его черты - 156 -
"Так главный герой Годунов-Чердынцев пытается увидеть и видит мир глазами Александра Яковлевича Чернышевского. Эти попытки "окинуть окрестности" другими глазами можно считать реализацией метода опосредованного зрения, но уже на сюжетном уровне.
Все эпизоды с Александром Яковлевичем так или иначе связаны с магистральной темой творчества Набокова - потусторонностью. Трагедия Александра Яковлевича - утрата сына, является как бы искажённым отражением несчастья самого Фёдора Константиновича, потерявшего отца, знаменитого путешественника и исследователя чешуекрылых. Чем больше Фёдор Константинович сравнивает горе Чернышевских и свою утрату, тем более созвучными они ему кажутся. Александр Яковлевич не может смириться с потерей сына, и развившаяся душевная болезнь пробивает брешь в стене реальности, через которую проникает потусторонность" ( Л. Л. Чакина )
осторожно садясь в собеседника, как в кресло, так чтобы локти того служили ему подлокотниками, и душа бы влегла в чужую душу, - 38 -
"садясь как в кресло" семантически связано с последующей метафорой, дополняя и обогащая образное представление, выраженное этим компаративом, позволяя почти зрительно представить ощущения набоковского персонажа.
Он в стихах, полных модных банальностей, воспевал "горчайшую" любовь к России, - есенинскую осень, голубизну блоковских болот, снежок на торцах акмеизма - 195 -
"Вырабатывая в себе творческий индивидуализм, Федор высокомерно не признает всех окружающих его художников, видя в них, прежде всего, соперников, вызывающих у него комплекс Сальери. Он восхищается Кончеевым и одновременно завидует ему, презирает "полные модных банальностей" [7, с. 36] стихи Яши, критикует живопись модерниста Романова, "зачинателя новонатуралистической школы" [Там же, с. 53], но сам не преодолевает "искусов модернизма" [Там же], претендуя на роль основоположника новой литературы: "он окончательно нашел в мысли о методах судьбы то, что служило нитью, тайной душой, шахматной идеей для едва еще задуманного "романа"" [Там же, с. 327]" ( Л. Ю. Стрельникова )
и тот невский гранит, на котором едва уж различим след пушкинского локтя.
292
"фресках Врублева"
293: Гибрид между Врубелем и Рублевым, по мнению некоторых исследователей, передающий критическое отношение Набокова к одному из них.
Мне совсем не хотелось писать о великом шестидесятнике, а еще Яковлевна (так что в общем получался заказ на всю историю их рода). - 162 -
""Жизнь Чернышевского" (как и "путешествие отца") заключает в себе сеть замаскированных указаний на то, как именно устроен текст, - "ключи", со тщанием запасенные автором для читателя. В главе первой описано зарождение у Федора замысла книги: он получает от семьи своих берлинских друзей Чернышевских "заказ на всю историю их рода" (ироническая отсылка к понятию советского литературоведения "социальный заказ") - рассказ о сыне Яше и книгу о "великом шестидесятнике" Н. Г. Чернышевском (48). Несмотря на то, что Федора "смешило и раздражало это их стремление указывать путь [его] музе", он невольно начинает "прикидывать в уме" план новеллы о Яшиной судьбе (48). В этой связи Федор замечает: "Забавно: если вообще представить себе возвращение в былое с контрабандой настоящего..." (49)" ( Ив. Паперно )
беллетристике.
294: В эссе "Что всякий должен знать?" Набоков обозначил свое отношение к патентованному фрейдизму - "До войны у людей была мораль, старая мораль, но теперь они мораль свою убили и закопали и написали на камне; У людей была мораль, старая мораль, но они ее убили и закопали
и на камне написали: У людей была мораль, но они ее убили и закопали и на камне не написали ничего. Вместо нее появилось нечто новое, появилась прекрасная богиня психоанализа и
по-своему (к великому ужасу дряхлых моралистов) объяснила подоплеку наших страданий, радостей и мучений. Кто однажды использует наше мыло для бритья "Бархатин", навсегда откажется от других сортов. Кто однажды посмотрит на мир сквозь призму"Фрейдизма для всех", не пожалеет об этом"..
Яши
244: В интервью Курту Хоффману Набоков заметил, что семь его романов были написаны в Берлине, "и действие в них повсюду, целиком или отчасти, происходит в Берлине" ( Набоков о Н. 329 ). В Берлине, по словам Д. В. Морозова, "властвуют законы реального времени ( ?? - И. П. ), а пространство четко структурировано на улицы, проспекты, площади. Здесь живут обыватели, чья бюргерская жизнь с ее мелочными заботами не менее призрачна, чем эмигрантская рутина" ( Морозов, 165 ). К плану прошлого относится обычно время и пространство, характеризующие душевное состояние героя до "попадания" в указанное пространство ( см. рассказы "Ланселот", "Подлец", "Картофельный эльф", "Соглядатай", "Случайность", "Катастрофа" , "Рождество", романы "Лолита", "Защита Лужина", "Король, дама, валет", "Камера обскура" ). Так в романе "Дар" на основе детских воспоминаний писателя реконструирован цельный, "многогранный" ( Вик. Ерофеев ) мир, где образ отца составляет "предмет благоговения и восхищения"
В дневниковых своих заметках Яша метко определил взаимоотношения его, Рудольфа и Оли как "треугольник, вписанный в круг". - 26 -
"артистизм", выработанный революционерами - современниками автора "Что делать?". "Отметим лишь одну черту - стремление к ритуальности и абсурдный характер ритуала, во время которого Яша был принесен в жертву. Подобно жертве, принесенной Н. Г. Чернышевским, жертва Яши оказывается безсмысленной. Яша Чернышевский погибает в попытке слияния с другими людьми, во имя интересов коллектива, который в данном случае состоит из двух его друзей".
Треугольником же, вписанным в него, являлась та другая связь отношений, сложная, мучительная и долго образовывавшаяся - 184 -
"Дара". По мнению исследовательницы, с ним был знаком писатель.
"Речь идет о "Мемуарах Мартынова" Гиппиус и прежде всего о "Перламутровой трости", печатавшейся во враждебных Набокову "Числах"[6] (1933. N7/8). Герой-повествователь увлечен своим другом Францем и его возвышенной "немецкостью": "Был очень немец (из хорошей, старой немецкой семьи...) <...> Писал, конечно, стихи... и серьезно занимался философией... И с виду Франц казался мне таким, каким должен бы, по моему представлению, быть или молодой Шеллинг, или тот же Новалис - кто-нибудь из дорогих мне прежних немцев... От плотного бурша в нем - ничего" [Гиппиус 2007--1: 123]. Часть качеств Франца достались Яше Чернышевскому (приверженность германскому духу, серьезность, стихи), а кое-что, правда, с обратным знаком - объекту его несчастной любви, Рудольфу: "... на самом деле это был, что называется, "бурш"... Он вырос в чудных буржуазных условиях, между храмообразным буфетом и спинами спящих книг..." [Набоков 2000: 229, 230]. В "Перламутровой трости" множатся треугольники чувств. Мартынов - представитель самого неопределенного, текучего пола; сексуально-однозначный Франц - его счастливый, но незатейливый избранник, Отто; Клара, восторженно-жалкая немка, влюбленная во Франца - снова Франц, - Отто и т. д. Набоковский Яша определяет их с Рудольфом и Олей "композицию" как "треугольник, вписанный в круг", а Годунов-Чердынцев называет это "подозрительно-ладное построение" с "модной комбинационностью развития" - "треугольником трагедии, родившимся в идиллическом кольце" [Набоков 2000: 229]. На фоне этих ролевых полусовпадений и слов-сигналов вроде "бурш" или "трагедия" (вынесенного у Гиппиус в название главы: "Драма и трагедия Франца"), по-особому звучит Яшина любовь" ( О. Сконечная ).
Это был банальный треугольник трагедии, родившийся в идиллическом кольце - 186 -
"Затем, когда идиллии больше нет, оно определяет иную, безысходную окружность, или цепь, круговую поруку, которой связала участников идея самоубийства: "К весне револьвер вырос. Он принадлежал Рудольфу, но долгое время незаметно переходил от одного к другому, как теплое на веревочке кольцо (курсив мой. - О. С.) или карта с негритяночкой" [Набоков 2000: 231]. Невинная игра в колечко[9], в которой разыгрывается трагедия. "Иной мыслящий пошляк... домашний врач Европы и сейсмограф социальных потрясений, - нашел бы в этой истории, я не сомневаюсь, нечто в высшей степени характерное для "настроений молодежи в послевоенные годы", - одно это сочетание слов (не говоря про область идей) невыразимо меня бесило...", - замечает Годунов-Чердынцев, метя в Д. С. Мережковского (среди прочих)[10] с его "Атлантидой-Европой" (1930), где философ прощупывает "симптомы века" и выстраивает свои схемы "небесной геометрии" [Мережковский 2007: 181]: божественной троицы и "круглости" андрогинов, круглой Луны Содома, трагедии Вейнингера и проч. Но у Мережковского - "круг", круг двуполости, "колечко" же снято с руки его супруги, и намекает оно на известный и обретший новую жизнь в эмиграции текст Гиппиус "Зеленое кольцо" (1916)[11]. Эта пьеса, рассказывает Гиппиус, "о предвоенной молодежи, самой юной, о тогдашних подростках. Пьеса вышла (кроме выдуманной фабулы) из моего общения с петербургской молодежью того времени, с юными посетителями моих воскресений... В Париже, в эмиграции, "воскресения" давно возобновились как будто <...> Многие из этих парижских "воскресников", новых, "не тех" и не юных, а только-только разве молодых, были вместе со мной на спектакле... Когда юность предвоенных годов поет свой гимн: "Вперед, нас зовет Небывалое!" - разве не жутко думать, что "небывалое-то и действительно к ним пришло, но какое?"" [Гиппиус 1933: 246--247][12]. Вот она, трагедия, выросшая из вполне идиллического, в описании Гиппиус, молодежного движения, или "кольца". Впрочем, внутри него и в самой пьесе "назревает" треугольник и "растет" револьвер - точнее, он "тяжело падает" из муфты главной героини" ( О. Сконечная ).
Я дико
" .. подытоживает Яша, вводя розановскую тему "людей лунного света", которая свяжет его с духовным предком, носящим ту же фамилию. Вслед за Розановым Набоков разоблачает гомосексуальную природу платонизма и отказа от пола, или (что, по Розанову, то же) ревности" ( О. Сконечная ).
не одного русского юноши середины прошлого века, трепетавшего от счастья, когда, вскинув шелковые ресницы, наставник с матовым челом, будущий вождь, будущий мученик, обращался к нему... - 175 -
"То же сказано в эссе о саратовских учениках Николая Чернышевского: "Но саратовские гимназисты постарше увлекались им; иные из них впоследствии привязались к нему с той восторженной страстью, с которой в эту дидактическую эпоху люди льнули к наставнику, вот-вот готовому стать вождем <...>" (3, 209). Трагедия в Берлине происходит оттого, что будущий вождь Рудольф еще менее, чем Николай Чернышевский, в состоянии быть вождем: "<...> если бы только Рудольф был в малейшей степени учителем, мучеником и вождем, - ибо на самом деле это был что называется "бурш", - правда, бурш с легким заскоком <...>" (3, 40).
" ( Е. Пономарев )
Оля занималась искусствоведением (что в рассуждении эпохи звучит, как и весь тон данной драмы, нестерпимо типичной нотой); - 25 -
По словам Александрова, Набоков здесь подчеркивает связь между фальшью и обобщением, о чем он многократно говорил не только в своих книгах, но и с особенной горячностью в предисловиях к английским переводам своих романов.
434: "Придуманный тремя молодыми людьми выход из трудной ситуации отчасти является пародией на треугольник из романа "Что делать?": Вера Павловна - Лопухов - Кирсанов. Лопухов имитирует самоубийство, чтобы сделать счастливыми близких ему людей, - и юная троица решает одновременно уйти из жизни, чтобы никто не страдал" ( Л. Целкова, Романы, 190 ).
отправились на пятьдесят седьмом номере трамвая в Груневальд, чтобы там, в глухом месте леса, один за другим застрелиться.
248: "Дар" один из второстепенных персонажей утверждал, что "ничего.. нет". Однако неприятие Божественного приводит к впадению в не-истинность, обман, в мир фатальных совпадений, недоразумений, случайностей. Такой "мир", хотя бы мысленно противный Божественному, предстает как "искусственный, перекошенный" ( В. Александров ), "вселенская безсмыслица" ( С. Великовский ), "вселенское почкование" ( Жан-Поль Сартр ). Для писателя этот мир - лишь "катастрофа, ставшая бытом" / Зинаида Минц /, "груда рюмок, дам, старух", "скотская", "чуждая" теснота берлинского трамвая. По сути этот мир находился на грани распада - по словам Л. Геллера, в нем холод и безразличие проникли так глубоко, что оживление вряд ли возможно.
295: Ирония судьбы: перо - вечное, а жизнь, жизнь Яши - такая хрупкая в этот момент.
И какими уютными, здешними хлопотами выглядит попытка вернуть книги, последовавшая за этим.
"Сие, - сказал он, - передайте вашему кузену как только он вернется из Базеля и напомните ему, пожалуйста, что у него осталось несколько моих книг, которые мне нужны, и даже очень нужны".