377: Так в одном из рассказов Набокова постигает универсальную формулу некто Фальтер.
"Ну что?" - спросила она, быстро войдя.
"Нет, не берет", - сказал Федор Константинович, внимательно, с наслаждением, следя за угасанием ее лица, играя своей властью над ним, предвкушая восхитительный свет, который он сейчас вызовет. - 87 -
"Этот розыгрыш зеркально отражает тот, жертвой которого стал в первой главе сам Годунов-Чердынцев, когда Александр Яковлевич Чернышевский сообщил о рецензии на его стихи (которой на самом деле не было). Такая конструкция отражает структуру романа в целом - по формулировке Б. Бойда, "неожиданный переход от неудовлетворенности жизнью к восторгу перед ее щедростью"" ( Зусева )
Глава четвертая - 28 - 144 - 181 - </h2></ul>
245: "ПнК", по мнению Дж. Монахана, исполнен в жанре метафизической фантазии с политическими обертонами. "Дар" - несомненно один из трех или четырех величайших романов, написанных на русском в это столетие, - "роман о молодом человеке, который разрабатывает его литературный дар и находит любовь при исследовании литературной биографии Н. Чернышевского, радикального критика и романиста, одного из тех, у которых Ленин и большевики позаимствовали политический стиль и эстетику"
280: "Как художник, как филолог-литературовед, как университетский профессор Набоков находился в состоянии перманентной войны с традицией революционно-демократической критики в России.
Наиболее острую форму она приняла в романе "Дар", одна из пяти глав которого представляет собой сочиненную героем художественную биографию Чернышевского. На ту же тему Набоков высказался во вступительной лекции к корнеллскому курсу русской литературы и предисловии к русскоязычному переводу романа "Лолита": "Я не читаю и не произвожу дидактической беллетристики... Для меня рассказ или роман существует, только поскольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением... Все остальное это либо журналистская дребедень, либо, так сказать, Литература Больших Идей, которая, впрочем, часто ничем не отличается от дребедени обычной, но зато подается в виде громадных гипсовых кубов, которые со всеми предосторожностями переносятся из века в век, пока не явится смельчак и хорошенько не трахнет по Бальзаку, Горькому и Томасу Манну" ( цит. по: Н. Анастасьев ).
288: В "Заметках на полях" В. Марков утверждал: "Глава о Чернышевском в "Даре" Набокова - роскошь! Пусть это несправедливо, но все заждались хорошей оплеухи "общественной России"
28: "По замыслу автора роман уникален. Статья главного героя романа под названием "Жизнь Чернышевского", встроенная в рамки жанра романа, в самый его центр. Но это хитрый тактический ход автора. Ибо если бы Набоков просто написал статью или книгу о жизни Чернышевского, как есть по содержанию в романе, то получилась бы просто профанация жизни и творчества человека (Чернышевского). А так трудно "придраться", предъявить оценочную претензию к автору романа, ибо у российской интеллигенции ("культурной элиты") особое отношение к русскому роману" ( Вик. Бармин, "Вопрос о Пушкине в романе "Дар" ).
Расположение "Жизни Чернышевского" в четвертой главе романа - оригинальный ход, с помощью которого Набоков достигает необходимой глубины в том числе и в прорисовке образа Годунова-Чердынцева - автора опуса.
Вик. Бармин считает, что Годунов-Чердынцев издает свой опус в количестве 500 экземпляров - не взирая на общественное мнение ( "Предпочитаю затылки", - замечает он в приватной беседе ). В этом поступке исследователь находит след мужества Пушкина, который так же доверялся своему дару.
"Книга о Чернышевском - очередной значительный этап развития художественного дара Федора, - пишет А. Е. Горковенко, - И главное здесь - преодоление личного начала в оценке этой фигуры в истории. Прочувствовав, что его "Я" заслоняет "Я" отца, Федор работу над книгой о Константине Кирилловиче прекращает: "... я понял невозможность дать произрасти образам его странствий, не заразив их вторичной поэзией, все больше удаляющейся от той, которую заложил в них живой опыт восприимчивых, знающих и целомудренных натуралистов" [5, т. 3, с. 125]. Произведение Федора о Чернышевском - первая попытка взаимодействия с другим, абсолютно чуждым автору сознанием".
144: В "Современных записках" глава не была напечатана. Причем было заявлено, что глава пропущена с согласия автора. Между тем Набоков писал В. Рудневу:
"Вашим отказом - из цензурных соображений - печатать четвертую главу "Дара" Вы отнимаете у меня возможность вообще печатать у Вас этот роман: не сердитесь на меня, а посудите сами - как могу я Вам дать главу вторую и третью (в которой уже намечаются отвергаемые Вами образы и суждения, развитые в четвертой), а затем главу заключительную (в которой между прочим приводится целиком четыре рецензии на "Жизнеописание Чернышевского", поразному бранящие автора за оскорбление памяти "великого шестидесятника" и объясняющие, чем эта память свята), когда я заранее знаю, что в "Даре" будет дыра: отсутствие четвертой главы (не говоря о связанных с этим пропусках в остальных), ибо, скажу без обиняков, никакого компромисса и совместных усилий я принять не могу и ни одной строки ни вымарать, ни изменить в ней не намерен. Меня тем более огорчает Ваш отказ от романа, что у меня было всегда особенное чувство по отношению к "Современным запискам". То, что в них подчас помещались и художественные произведения и статьи, развивавшие взгляды, с которыми редакция явно не могла быть согласна, было явлением необыкновенным в истории наших журналов и представляло собой такое признание свободы мысли (если только эта мысль высказана талантливо и честно - что, впрочем, едва ли не тавтология), которое было убедительнейшим приговором над положением печати в современной России. Почему Вы вдруг говорите мне об "общественном отношении" к моей вещи? Разрешите мне Вам сказать, дорогой Вадим Викторович, что общественное отношение к литературному произведению есть лишь следствие художественного его действия, а ни в коем случае не априорное суждение о нем. Я не собираюсь защищать моего "Чернышевского", - вещь эта, по крайнему моему разумению, находится в таком плане, в котором ей защита не нужна.
мира), а потому, вероятно, что больше правды было в одном лагере и больше зла в другом, - а если Вишняк и Авксентьев чтили бы в Чернышевском не только революционера, а мыслителя и критика (что является главной темой вещи),то мои изыскания не могли бы их не переубедить"
181: ""Чтобы выпрямить, надо перегнуть", - любил говаривать Чернышевский. Автор "Дара" с блеском проделал это в отношении самого Чернышевского. Его предшественники просто ругались и говорили "цыц!". Набоков буквально в пальцах перетер каждую строку биографии Чернышевского (вспомним груды книг, с муравьиным упрямством перемещаемых Годуновым-Чердынцевым из Берлинской библиотеки на дом и обратно), чтобы персонифицировать в нем родовую составляющую русской литературы. В этом смысле четвертая глава "Дара" представляется безупречной философско-эстетической диссертацией, разоблачившей в Чернышевском торжество демократической посредственности, отсутствие жизненного "дара" и гносеологическую скудость материализма" ( Сердюченко ).
"Наконец, придуманные самим Набоковым рецензии (умнейшие!) на свой роман, где автор "Жизни Чернышевского" выставлен безответственным литературным хлыщом, готовым ради красного словца не пощадить родного отца. Остается развести руками и признать за Набоковым магическую способность улавливать оттенок или даже возможность неверного звука в любом творчестве, включая свое собственное. "Вспомним... - пишет Ю. Апресян, - что Набоков не щадил не только Н. Г. Чернышевского и других революционных демократов, но и мировоззренчески более близких ему Б. Пастернака, А. Ахматову, М. Цветаеву"26. Вспомним также о жестокой ревизии, учиненной Годуновым-Чердынцевым и Кончеевым (в первой главе "Дара") всей русской литературе, где от Тургенева остается только "русалочья полежка иной его фразы", а от "Братьев Карамазовых" - "круглый след от мокрой рюмки на садовом столе"".
"Странный образ, странная Истина... Не суровая, неподкупная и нелицеприятная, а с ликом женственно-детским... Не познает Она предмет своего искреннего и живого любопытства, а, словно любовно рассматривая, изучает. Указание ли это художнику, взявшемуся за сочинение "романа" об исторической личности? По-видимому, да. И еще одно важное указание-намек: правда о личности не открыта, все расхожие истины ложны, ибо тривиальны и общедоступны... Настоящая Истина ждет своего первооткрывателя, игриво загораживая ему путь...
И тогда начинается творческий сон - о судьбе "реальной" исторической личности" ( Элочевская )
Сонет - словно преграждающий путь, а может быть, напротив, служащий тайной связью, которая объяснила бы <i>вс? - 163
"Как указал в своем исследовании Сергей Давыдов, в работе над "Жизнью Чернышевского", помимо полного собрания сочинений Чернышевского, Набоков активно пользовался изданием дневников и писем Чернышевского (Чернышевский Н. Г. Литературное наследие: В 3 т. М.; Л., 1928-1930), а также биографией Ю. М. Стеклова (имя которого названо в "Даре"): "Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность" (в 2 т. М.; Л., 1928)[351]. Подробное сравнение некоторых мест книги Федора с контекстом в источнике проясняет, что труд Стеклова послужил для Набокова отправной точкой для дальнейших работ "по вылавливанию материалов": Набоков отнюдь не ограничился приведенными Стекловым сведениями и обширными цитатами из воспоминаний современников о Чернышевском; он обращался и к оригинальным изданиям документальных источников, а также и к другим вторичным источникам" ( Ив. Паперно ).
Его прозвали "дворянчик", хотя он и не чуждался общих потех. Летом играл в козны, баловался купанием - 153 -
"Как известно, у Чернышевского при жизни было немало врагов и недоброжелателей, но ни один из них не позволил себе того, что сотворил Чердынцев. С каким-то глумливым сладострастием он прямо-таки уничтожает человека, который не может ему ответить. Произведение, изданное в короткий срок, имело скандальный успех. Чернышевский как человек, мыслитель, писатель, в романе-памфлете прямо-таки раздавлен презрением, доходящим до гадливости торжествующего автора, возможно не догадывающегося о том, что он в своем рвении обнаружил кровное родство с парадоксалистом "Записок из подполья" Достоевского, антигероя, стремящегося утвердиться в мире любым путем, хотя бы и ценой грязного преступления. "Книга отвратна", "Пасквиль", "Глумление", "Гнусный поклеп" - таковы почти единодушные оценки критиков, отнюдь не обескуражившие автора. Чердынцев был доволен: его имя мелькало на страницах прессы, он добился известности" ( Ю. Мориц )
ландшафт, который незадолго до того чудно и томно развивался навстречу безсмертной бричке
378: "И это - суровый приговор. "Бричка", прочертившая дорогу всем гениальным русским писателям девятнадцатого века, "светившая" издали писателям двадцатого и самому Набокову, оставила равнодушным Чернышевского" ( Л. Целкова, Романы, 179 ).
Золотые очки властителя дум, - во дни, когда "Современник" проникал в самую сказочную глушь России. - 74 -
"Словосочетание "сказочная глушь России" помогает автору передать любовь к Родине. Сама лексема "глушь" обозначает отдаленную и густо заросшую, труднопроходимую часть леса, сада, но при помощи эпитета "сказочная" словосочетание получает положительную коннотацию, в результате чего получается оксюморон" ( М. Заикина ).
"Сказочная тайга"..
Да, видел воочию поезд, - о котором еще так недавно мечтал бедняга Белинский (предшественник)
429: Набоков писал в своих лекциях: ".. левого критики занимало исключительно благосостояние народа, а все остальное: литературу, науку, философию - он рассматривал лишь как средство для улучшения социального и экономического положения обездоленных и изменения политического устройства страны. Неподкупный герой, безразличный к тяготам ссылки, но в равной степени и ко всему утонченному в искусстве - таков был этот тип людей. Неистовый Белинский в сороковые, несгибаемые Чернышевский и добролюбов в 50-е и 60-е, добропорядочный зануда Михайловский и десятки других честных и упрямых людей" ( цит. По: Л. Целкова, Романы, 183 ).
"самый честнейший из честнейших" (выражение жены); но такова уж была судьба Чернышевского - 99 --
"В "Даре" Набоков не ограничивается только намеками на советскую действительность. Он иронически ставит под вопрос философскую надстройку, художественную доктрину и язык функционеров. Роман содержит книгу в книге - биографию писателя Николая Чернышевского, который почитался также уехавшими в эмиграцию социалистами-революционерами, но одновременно был любимым автором Ленина и потому считался в Советском Союзе пророком коммунизма. Образ Чернышевского в "Даре" следует, таким образом, рассматривать и как иронический ответ Набокова на гиперболизацию фигуры писателя советской культурной политикой." ( Т. Урбан )
"отрицательной сторицей", по удачному слову Страннолюбского, за вс? его лягает собственная диалектика, за вс? мстят ему боги: за трезвый взгляд на отвлеченные розы, за добро в беллетристическом порядке - 197 -
"Будучи сторонником материалистического "синтеза", основательности и толковости во всем, Чернышевский терпит поражение со стороны собственной философии и высших сил, схожих с местью языческих богов, что применительно к безбожнику-материалисту выглядит комичным, но в то же время показывает торжество антилогики: "За все ему воздается "отрицательной сторицей", по удачному слову Страннолюбского, за все его лягает собственная диалектика, за все мстят ему боги" [Там же, с. 195]. В трактовке Федора материалистичность Чернышевского превращает его в механизм, "перпетуум мобиле", который он сам стремится создать для рационализации жизни, в чем и заключается "роковой изъян", выводящий его из сферы искусства, о чем с иронией говорит автор: "... человек - прямой и твердый, как дубовый ствол" (пародийная параллель с эпиграфом: "дуб - дерево")" ( Л. Стрельникова )
да разбитый кувшин в придачу.
379: Разбитый кувшин, между прочим, появится в "Соглядатае", после того, как герой выпустит.. пулю.
.
380: Продолжаются темы "Соглядатая", где "столоверчение" с вызовом духов - одно из любимых занятий второстепенных персонажей ( в частности, вызывался дух Ленина ).
создалась его нехитрая магистерская диссертация "Эстетические Отношения Искусства к Действительности" (не удивительно, что он ее впоследствии написал прямо набело, сплеча, в три ночи; удивительнее то, что он за нее, хоть и с шестилетним опозданием, так-таки получил магистра) - 174 - 196 --.
"Федотов в "Письмах о русской культуре" сближает Чернышевского и Ленина, стирая его нимб свободолюбца: "В известном смысле можно сказать, что большевизм был возвращением к традициям 60-х гг. Конечно, в нравственном смысле нельзя и сравнивать Ленина с Чернышевским. Но умственный склад их был сходен, недаром Чернышевский вошел в творимую легенду революции как предтеча большевизма". Н. А. Бердяев, анализируя эпоху 1860-х, ставит иной акцент: религиозное горение русской интеллигенции привело к оскудению культуры. "Несмотря на обширную ученость, Чернышевский не был человеком высокой культуры. Тип культуры был пониженный по сравнению с культурой людей 40-х гг. В нем было безвкусие, принесенное семинаристами и разночинцами". Годунов-Чердынцев отбрасывает любые философские оговорки и футуристически эпатажно делает из безвкусицы доминанту личности революционера. Полное непонимание искусства свидетельствует о его полной несостоятельности и во всех других вопросах культуры. Например, ущербность эстетики Чернышевского всецело замешана на ущербности в любви" ( Е. Пономарев )
196: "В пародийном осмеянии материалистической эстетики Чернышевского Федор делает упор на его знаменитую диссертацию "Эстетические отношения искусства к действительности", основным научным тезисом которой является идея "прекрасное есть жизнь", а критерием творчества называется утилитарная правда жизни: "Говорите же о жизни, и только о жизни", - призывает Чернышевский, "казня чистую поэзию" с демократическим фанатизмом [11, т. 3, с. 213], что вступало в противоречие с эстетическими воззрениями Федора, не допускающего проникновения истины и логичности в искусство. Необходимость преодолевать "пропасть серьезного" побуждает Федора "пробираться по узкому хребту между своей правдой и карикатурой на нее" [Там же, с. 180], что усиливает фарсовые характеристики жизнеописания Чернышевского и составляет "изнаночный, зазеркальный мир" [Там же, с. 183] антиискусства, его искривленное отражение как антипод биографии отца Федора, жившего в "ритме века Пушкина" и ставшего идеалом творческой личности. Тем самым Федор стремится отделить себя вслед за отцом от материалистической доктрины Чернышевского и подчеркнуть несостоятельность диалектики в эстетике, противопоставить детерминированной литературе "неколебимо алогичный мир" вдохновения [14, с. 467], полемичность творческого мышления, создание особого восприятия предмета и человека как авторского "видения, а не как узнавания"" ( Л. Стрельникова ).
летели тучи, кислой вонью несло из шорных и каретных лавок в низах мрачно-желтых домов -
247: "лежащего у ног" ( Жан-Поль Сартр ), "мглистого, огромного" ( как огромное, несообразное пространство "громоздкого Берлина" ( Вл. Ходасевич ) ), покинутого.
По мнению Ким Юн Ена, с названной ситуацией связан мотив "страшного мира" ( напр., в рассказах "Посещение музея", "Истребление тиранов", "Василий Шишков" ). Так, в "ПнК" видна общая бутафорская незакрепленность вещей, - не только большие декорации подвержены абсурдному перемещению, но и предметы личного пользования ( так, у Марфиньки "убегает" ручное зеркальце, в романе "Соглядатай" "убегает" лампочка ). Для этого мира были характерны прежде всего картины распространяющегося зловония - "У порогов возились отвратительные младенцы, - всюду текла черная, вонючая водица" / "Лик" /.
Вступает тема кондитерских. Немало они перевидали. Там Пушкин залпом пьет лимонад перед дуэлью - 208 -
"Принцип "около темы" справедлив и по отношению ко всему "Дару": "тема отца", тема Чернышевского,тема Пушкина (Любовь Марковна советует Годунову-Чердынцеву выбрать что-нибудь "около Пушкина"). В то же время "капризность" структуры "Романа о Чернышевском" многократно усилена. Так, обсуждение с читателем калейдоскопической смены тем во вставном романе ("тема прописей", "тема очков", "тема близорукости", "тема ", "тема слез", "тема искусства и действительности", "тема кондитерских", "тема "petit-jeu" - "игры по маленькой", "тема офицеров") соотносится с единственным именованием "темы отца" в "Даре".
"Роман о Чернышевском" - это, собственно, единственный вставной текст, о котором можно говорить как о романе. История о Яше Чернышевском - новелла, и, хотя она печаталась отдельно до публикации романа, в "Дар" вводится весьма изящно: "История осталась писателем не использованной, а была она в сущности очень проста и грустна, эта история". Роман об отце структурно не оформлен: игра точками зрения в основной части, воспоминания матери, воспоминания Годунова-Чердынцева - вот его схема в романе. На этом фоне в "Даре" выделяется еще одна параллельная структурная единица - эссе о Пушкине, которая складывается из многочисленных упоминаний,отзывов, цитат" ( Е. П. Шиньев ).
А потом донимала изжога. Вообще питался всякой дрянью - был нищ и нерасторопен. - 133 -
Кроме курения, он лечился ромом с водой, горячим маслом, английской солью, каким-то странным смаком, пользовался римским приемом
427: По мнению Целковой, в биографии Чернышевского писатель не находит ни одного привлекательного момента. "Все, включая даже пристрастия в еде своего героя, он подвергает едкому осмеянию. Необычайное обилие фактов, говорящее о внимательном изучении возможных источников, сочетается с такой же необычайной предвзятостью оценок. Главная цель при изображении Чернышевского - уничтожение. Властитель дум уничтожается последовательно: как молодой человек в период становления и в брачный период - его выбор, его поведение перед женитьбой вызывают лишь брезгливое сострадание. Уничтожается как создатель "умственного направления 60-х"" ( Л. Целкова, Романы, 179 ).
По мнению исследовательницы, разоблачить НГЧ для Набокова значило разоблачить современную Советскую Россию. "Необходимо было показать, откуда и куда тянутся нити "заговора" революционеров 1860-х. Набоков вступал здесь в общий животрепещущий спор философов и политиков первой волны русской эмиграции".
Перед нами "Дневник моих отношений с тою, которая теперь составляет мое ". - 132 -
"Если когда-нибудь", - писал он далее, - "молва запятнает ваше имя, так что вы не будете надеяться иметь другого мужа... всегда буду по одному вашему слову готов стать вашим мужем". - 132б--
Удивительное время -
"Тема времени, столь значимая в повести, - одна из сквозных тем творчества Набокова, вновь и вновь писавшего о разрыве с навсегда исчезнувшим прошлым и одновременно пытавшегося преодолеть этот разрыв в творческом воображении. В произведениях Набокова это либо воображение и мир мечты персонажа, либо воображение самого автора, в преображенном виде воскрешающего собственное прошлое на страницах своей прозы, либо воображение автобиографического героя, как Федор Годунов-Чердынцев в романе "Дар"" ( Ранчин ).
"канашечка-то знал... Мы с Иваном Федоровичем в алькове, а он пишет себе у окна". Канашечку очень жаль
428: По мнению Целковой, Набоков пытается "расправиться" с шестидесятниками - Чернышевским, Добролюбовым и Писаревым. И в этих попытках доходит до того, что выставляет их семейную жизнь в самом неприглядном виде, а уже потом, попутно разоблачает их критику. "Он предполагает, что, когда читатель увидит изнемогающего от безсильной ревности Чернышевского, что-то пишущего у окна, в то время как жена изменяет ему в алькове с длинноусым поляком, он, жалея его, перестанет принимать всерьез его сочинения. Личность и творчество Чернышевского писатель настолько соединяет, что не может допустить, что жалкий, неприятный во многих отношениях человек способен был создать что-либо значительное, заслуживающее поклонения" ( Л. Целкова, Романы, 181 ).
Набокова - это НГЧ, кумир поколений просвещенных русских людей, который также якобы виновен в разрушениях в России.
Ольга Сократовна накинула на него мантилью и заставила плясать. - 217 -
" .. небезынтересна параллель между четвертой главой "Дара" и "Приглашением на казнь". "Многое в мире Цинцинната, - как отмечает Н. Букс, - создано по рецепту, изобретенному Чернышевским. <...> роман "Приглашение на казнь" представляет собой пародийно реализованную утопию, изображенную в романе "Что делать?""11. Убедительность этой параллели придает чуть ли не буквальное совпадение образов Марфиньки в "Приглашении на казнь" и Ольги Сократовны в "Жизни Чернышевского". Но далее исследовательница делает неожиданный вывод: герой "Приглашения на казнь", Цинциннат Ц., "философ-"идеалист", является пародийным отраже...
11 Букс Н. Эшафот в хрустальном дворце. О русских романах Владимира Набокова. М., 1998.
- так и Чернышевский, будучи лишен малейшего понятия об истинной сущности искусства - 216 -
Так близорукость физическая оказалась, по мнению Элочевской, закономерным следствием - метафизической. Материалистический выбор в философии реализовал себя в эстетике Чернышевского: он был "лишен малейшего понятия об истинной сущности искусства" (Н.; 414).
"Итак, философский материализм и материалистическая эстетика - вот два главные фактора, предопределившие трагическую судьбу Чернышевского. Вывод может показаться слишком легковесным или даже поверхностным, однако в системе экзистенциально-аксиологических воззрений Федора (и Набокова) он вполне оправдан".
теней, сдвиг, смещающий зеркало. - 159 -
Набоков нередко задумывался над произведениями, в которых герой "ходом коня" покинул бы пределы шахматного поля ( так он думал о шахматных задачах, предполагающих возможность исчезновения коня ). "Почему он не может пойти за пределы?"
Для окружающих героя персонажей ( как в случае с Лужиным или стариком из стихотворения "Шахматный конь", который на изумление публики пошел прыгать конем по черным и белым квадратам пола ) это кажется сумасшествием. Мотив "выпасть из игры" для них немыслим, слишком пугающ..
,
381: В стихотворении Афанасия Фета:
Когда однажды, в 55 году, расписавшись о Пушкине, он захотел дать "бессмысленного сочетания слов", то привел мимоходом тут же выдуманное "синий звук", - на свою голову напророчив пробивший через полвека блоковский "звонко-синий час". "Научный анализ показывает вздорность таких сочетаний", - писал он, -- 51 - н "окрашенного слуха".
382: О этом факте Набоков пишет в "Других берегах", упоминая, однако, что у каждого окраска определенных букв алфавита - своя ( и приводя субъективную свою ).
51: "Ставя безкрылое правдоподобие и гражданственность искусства во главе угла, Чернышевский, поклонник "здравого смысла", не признавал гениальности Пушкина, видел в нем лишь сочинителя "остреньких стишков о ножках". Этого было достаточно, чтобы Набоков назвал Чернышевского человеком, "творчеству до смешного чуждым", но "действительным героем в своей борьбе с государственным порядком вещей, еще более тлетворным и пошлым, чем их литературно-критические домыслы" ( А. Е. Горковенко ).
Любовь к
попытка Чернышевского доказать ("Современник" 56 г.), что трехдольный размер стиха языку нашему свойственнее, чем двухдольный. - 198 -
"Комично выглядят и попытки Чернышевского реформировать русское стихосложение с точки зрения здравого смысла и "доказать, что трехдольный размер стиха языку нашему свойственнее, чем двухдольный" [Там же, с. 216], что являлось переработкой ломоносовской теории стиха, но при этом, как подчеркивает Федор, "он не разумел настоящей скрипичной сущности анапеста; не разумел и ямба...; не понимал ритма русской прозы..." [Там же, с. 217], поэтому своим сочинительством Чернышевский иронично уподобляется ремеслу сапожника, заглянувшего к Апеллесу, упоминаемому в романе как символ художественного совершенства в противовес бездарности русского демократа (Апеллес - живописец времен Македонского, известен его афоризм "ни дня без линии" - строчки)" ( Л. Стрельникова )
Н букинист-ходебщик, старый носатый Василий Трофимович, согбенный как Баба-Яга - 166 -
"Рассуждая о философских источниках Чернышевского, Набоков описывает обстоятельства первого знакомства его с Фейербахом: покупку книг у букиниста. Этот эпизод восходит к работе А. Н. Пыпина "Мои заметки", процитированной у Стеклова. Непосредственно из источника заимствованы образы и фразы: "букинист-ходебщик", "огромный холщовый мешок", "запрещенные книги", "неразрезанные экземпляры" (272). Однако, в то время как Пыпин говорит о том, что Чернышевский "мог тогда приобрести главные сочинения Фейербаха" у одного из такого рода букинистов, Набоков превращает абстрактную возможность в реальность события, воплотившегося со всей конкретностью - вплоть до имени букиниста, "Василий Трофимович"" ( И. Паперно )
Чернышевский не отличал плуга от сохи; путал пиво с мадерой; не мог назвать ни одного лесного цветка, кроме дикой розы - 63 -
"единственный действительно великий писатель, который сумел с пятидесятых годов вплоть до 1888 (скостил ему один) остаться на уровне цельного философского материализма". - 127 -
"В изгнании, в оторванности от родовых связей, вне национальных и семейных традиций, Фёдор пытается осмыслить исторический путь России, приведший к современному состоянию. Он тоже обращается к 600м годам XIX века, аккумулировавшего антропоцентрические, рационалистические, прогрессистские тенденции западной культуры. Западная культура была маяком для русской разночинной интеллигенции, пришедшей на смену аристократическому либерализму, их "стремление к свету" привело к концу русской культуры. Анализируя казни над Чернышевским, Фёдор Константинович понимает, что реальный человек исчез, хотя идеи Чернышевского эксплуатируются и эмигрантами, и их идейными оппонентами большевиками. Н. Г. Чернышевского воспринимали в рамках идеологии, по его текстам, интерпретируемым в духе меняющегося исторического времени. Трактовка Чернышевского как последователя Маркса, по мнению ГодуновааЧердынцева, - это социальная мифологизация, основанная на вольной интерпретации его произведений: "Русских вообще Маркс не жаловал, Чернышевский платил ему тем же. <...>
Говорил о "Капитале" (посланном ему в 1872 году): "Просмотрел, да не читал..." [C. 220]" ( Е. Полева ).
первоначальную, запутался в понятиях - 200 -
"В эстетической онтологии "совершенного буржуа" Чернышевского философской подоплекой является материалистическое учение Фейербаха, трактующее человека в дарвиновском контексте ("человек отчается от обезьяны только своей точкой зрения" [Там же, с. 218]) и опровергающее триаду Гегеля (тезис-антитезис-синтез) как идеалистическую. Сквозь туманную призму материализма, развивая идею общей пользы, Чернышевский "беспечно принял материю за причину первоначальную" [Там же, с. 221], искажая смысл гегелевской триады и применяя ее к революционной теории, "когда, - как с иронией говорит автор, - в статье "Общинное владение", стал оперировать соблазнительной гегелевской триадой, давая такие примеры, как: газообразность мира - тезис, а мягкость мозга - синтез, или, еще глупее: дубина, превращающаяся в штуцер" [Там же, с. 219], констатируя в абсурдной форме появление нового типа человека, Homo feuerbachi, или "мыслящая мышца"" ( Стрельникова ).
"Развивая гоголевское измерение, Федор интертекстуально сливает Чернышевского с безумным Поприщиным, как и он, фанатично ищущего свое поприще, которое в действительности оказывается бредом диалектического материализма, "частичкой гноя", "тайно испортившей все то, что он за жизнь свою сделал и испытал" [Там же, с. 268]. Слишком привязанный к материальной реальности, Чернышевский впадает в социальное безумие, лишенное творческого начала, что немыслимо для эстетической личности, допускающей лишь поэтическое безумие, поэтому, погруженный в политические фантазии, он надорвался на нетворческом, безсмысленном труде".
Появилась новая ересь: нигилизм.
"Отцы и дети" Базаров, на протяжении большей части повествования, во всяком случае.
Всегда, по тогдашнему обычаю, в халате (закапанном даже сзади стеарином), он сидел день-деньской в своем маленьком кабинете с синими обоями - 165 -
Детальное описание петербургского кабинета Чернышевского, по словам Паперно, основано на воспоминаниях Л. Ф. Пантелеева. "Набоков заимствует целые фразы, придавая им иное построение. Например, у Пантелеева сказано: "По тогдашнему обычаю Н. Г. всегда был в халате"; у Набокова: "Всегда, по тогдашнему обычаю, в халате"[358]. К описанию Пантелеева добавлена деталь: синие обои".
Дудышкин ("Отечественные Записки") обиженно направлял на него свою тростниковую дудочку
384: "человека играющего" ).
Его возглас (как и пушкинский) "Русь"! охотно повторяется шестидесятниками, но уже для тройки нужны шоссейные дороги, ибо даже русская тоска стала утилитарной. - 125 -
"Фёдор Константинович в "Жизни Чернышевского" утверждает, что в основе идей шестидесятников, в которых читатели видели новых людей, имевших право переделывание жизни, лежал западный утилитаризм ("даже русская тоска стала утилитарной" [C. 228]). Разночинный читатель, жующий яблоко при чтении, жаждущий лучшей жизни в мещанских измерениях, воспринял "Что делать?" как новую Библию: "Вместо ожидаемых насмешек, вокруг "Что делать?" сразу создалась атмосфера всеобщего благочестивого поклонения. Его читали, как читают богослужебные книги, - и ни одна вещь Тургенева или Толстого не произвела такого могучего впечатления. Гениальный русский читатель понял то доброе, что тщетно хотел выразить бездарный беллетрист" ( Е. Полева )
"Для гения недостаточно смастерить Евгения Онегина" - 182 -
"Перечитывая самые бранчивые критики, - писал как то Пушкин осенью, в Болдине, - я нахожу их столь забавными, что не понимаю, как я мог на них досадовать;
271: Образ Пушкина-поэта / пророка, творца / в восприятии Набокова получил воплощение достаточно специфическое, обусловленное во многом личностным, персональным взглядом Набокова на природу поэтического вдохновения как на сугубо индивидуальный дар чудотворца. В свете этого цитирование Набоковым в "Даре" слов Чарского подчеркивает предельную независимость и отстраненность автора Евгения Онегина" от принятых в обществе "всегдашненьких" стереотипов - не случайно Владимир Набоков в интервью Пьеру Домергу заявляет о себе как о продолжателе пушкинских традиций.
"Дар" писатель соотносит этот образ с образом старшего Годунова-Чердынцева, а следовательно, и своего отца.
Мы имеем в виду следующую магическую гамму судьбы: в саратовском дневнике Чернышевский применил к своему жениховству цитату из "Египетских ночей", с характерным для него, бесслухого, искажением и невозможным заключительным слогом: "Я принял вызов наслаждения, как вызов битвы принял бы". - 187 -
"В теме Пушкина (и близкой ей теме отца[26]) страсть, темперамент, власть соединяют идею художника и "мужа". Так, Пушкин сталкивается с Чернышевским в ревности: "... все равно еще сказывалась та роковая смертная тоска, составленная из жалости, ревности и уязвленного самолюбия, которую также знавал муж совсем другого склада и совсем иначе расправившийся с ней: Пушкин" [Набоков 2000: 413][27]. Сама немужественность Чернышевского предстает его эстетической глухотой, искажением пушкинской цитаты" ( О. Сконечная ).
"Вот вам тема, - сказал ему Чарский: - поэт сам избирает предметы для своих песен: толпа не имеет права управлять его вдохновением".
385: "Египетских ночей" Пушкина.
Теперь как раз пора ему появиться, - и вот он подходит, в наглухо застегнутом, форменном сюртуке с синим воротом, разящий честностью, нескладный, с маленькими близорукими глазами и жидковатыми бакенбардами (*ЪагЬе еп соШег, которая Флоберу казалась столь симптоматичной); подает руку выездом, т. е. странно суя ее вперед с оттопыренным большим пальцем, и представляется простуженно-конфиденциальным баском: Добролюбов. - 44 -
Его сутуловатая, неуклюжая, семинарская фигура, нежная, но болезненная наружность, его
<...> жиденькие бакенбарды, его скромность и застенчивость, его близорукие глаза, глядящие с бессильной пытливостью сквозь очки, его неловкая манера подавать мягкую руку както вбок, оттопырив большой палец
Портрет Доюролюбова почти полностью заимствован у Волынского!
Кроме того, Аким Волынский упомянут в тексте романа три раза (378, 417, 424), причем два из них как автор некой работы о Чернышевском и о критике. "Давно установлено [Паперно 1997: 503-504], что Набоков широко использовал книгу Волынского "Русские критики" (1896, 1908). Следы ее внимательного прочтения обнаружены А. А. Долининым и в описаниях Белинского, Писарева, Чернышевского, Щедрина [Долинин 2000a: 697-698, 700, 729 и др.]" ( Вдовин ).
Юмор Добролюбова? О, благословенные времена, когда "комар" был <i>сам по себе</i> смешон, комар, севший на нос, смешнее вдвое, а комар, влетевший в присутственное место и укусивший столоначальника, заставлял слушателей стонать и корчиться от смеха! - 43 -
"Истории одного города" М. Е. Салтыкова-Щедрина (глава "О корени происхождения глуповцев"):
- Да вот комара за семь верст ловили, - начали было головотяпы, и вдруг им сделалось так смешно, так смешно... Посмотрели они друг на дружку и прыснули.
- А ведь это ты, Петра, комара-то ловить ходил! - насмехался Ивашка.
- Ан ты!
- Нет, не я! у тебя он и на носу-то сидел!
"комара за семь верст искать ходили, а он на носу сидел" (В. Даль). "Что же касается комара, укусившего столоначальника в присутственном месте, то пока претекст к этой фразе установить не удалось (можно предположить, что это также Щедрин)".
Долго боролись, оба вялые, тощие, потные, - шлепались об пол, о мебель, - вс? это молча, только слышно сопение
386: Похожим образом в "Лолите" будут бороться Гумберт Гумберт и укравший у него возлюбленную Куильти ( "перекатываясь" друг через друга ).
служила в кухарках жена швейцара, рослая, румяная старуха с несколько неожиданным именем: Муза. Ее без труда подкупили - 167 -
"Этот эпизод описан у Стеклова, откуда Набоков позаимствовал многие колоритные детали (например, страсть кухарки к кофе)[365]. Имя кухарки не названо ни у Стеклова, ни в других источниках; имя "Муза" (отсылка к идее творчества) - вымысел Федора/Набокова".
Чернышевский, в юности мечтавший предводительствовать в народном восстании, теперь наслаждался разреженным воздухом опасности, окружавшим его - 199 - .
Стрельникова считает, что "политические страсти, мечты "предводительствовать в народном восстании" [Там же, с. 236] заменяют ему ( Чернышевскому ) творческое вдохновение, делая фетишем идею социальной революции, программой которой и явился написанный в тюремном заключении роман "Что делать?", ставший символом псевдоискусства и не решивший вопросы социального переустройства. Материалистическая эстетическая теория Чернышевского становится антиподом самой идеи творчества и противостоит ему как общественно-политическая утилитарная доктрина, в которой идеология господствует над эстетикой, поэтому он "лишен малейшего понятия об истинной сущности искусства, видел его венец в искусстве условном, прилизанном (т. е. в антиискусстве), с которым воевал, - поражая пустоту".
На самом-то деле ни Костомаров, ни Чернышевский ничего в шахматах не смыслили. руководство, кое-как научился ходам
387: Критерием одаренности героя становится его отношение к шахматам. Герои, которые умеют хорошо играть в шахматы или хорошо составлять шахматные задачи ( как сам Набоков ), непременно встречаются писателем с сочувствием.
"А вы разве тоже уходите и не подождете меня?" - обратился Чернышевский к апостолу. "Мне, к сожалению, пора..." - смутясь душой, ответил тот.
388: Эпизод этот напоминает о троекратном отречении апостола Петра от Христа ( то же "смущение души" ).
.
389: Козыряет на самом деле собственно Костомаров.
Чернышевский, брезгливо усмехаясь, отвечал отрывисто и презрительно. Его перевес бил в очи. - 214 -
"Из двух сил, заявлявших свои права на свободу художника - правительство и левые радикалы, Набокову и всегда были гораздо более симпатичны последние. "Нужно отметить, - сказал он в лекции "Писатели, цензура и читатели в России", - что по своему образованию, уму, устремлениям и человеческим достоинствам эти люди стояли неизмеримо выше тех проходимцев, которых подкармливало государство, или старых бестолковых реакционеров, топтавшихся вокруг сотрясаемого трона"10. Оттого и в сцене гражданской казни, так же как и во время допроса, Николай Гаврилович изображен в высшей степени уважительно и даже не без ореола благородного героизма: "Его перевес бил в очи" (Н.;4 52). А те комические детали, которые могли бы стать снижающими, обретают окраску прямо противоположную: они вызывают к герою симпатию и сочувствие. Даже при оценке Чернышевского...
он замечает, что роман оканчивается не просто фаланстером, а "фаланстером в борделе"
390: "Фалансте?р - в учении утопического социализма Шарля Фурье дворец особого типа, являющийся центром жизни фаланги - самодостаточной коммуны из 1600--1800 человек, трудящихся вместе для взаимной выгоды. Сам Фурье из-за отсутствия финансовой поддержки так и не смог основать ни одного фаланстера, но некоторым его последователям это удалось. Однако ни одна фаланга не просуществовала дольше 12 лет" ( из "википедии" ).
Вместо ожидаемых насмешек, вокруг "Что делать" сразу создалась атмосфера всеобщего благочестивого поклонения.
"Приглашения" к Чернышевскому: ".. наблюдения приводят к тому, что роман "Приглашение.." представляет собой пародийно реализованную утопию, изображенную в романе "Что делать?", в которой главный герой, философ-идеалист, является пародийным отражением самого Чернышевского. Выдуманность, искусственность быта, населенного "призраками, оборотнями, пародиями", прочитывается в этом варианте буквально" ( Н. Букс, Эшафот в хрустальном дворце, 124 ). А ".. гибель Сократа, Чернышевского, Цинцинната ( ?? - И. П. ) за идеи образует в контексте двух романов общий пародийный ряд" ( там же, 122 )" ( цит. По: Л. Целкова, Романы, 165 ).
Его читали, как читают богослужебные книги, - и ни одна вещь Тургенева или Толстого не произвела такого могучего впечатления.
430: У автора, хорошо знавшего русскую литературу и глубоко чувствующего худож. безпомощность романа "Что делать?", считает Целкова, уже не было слов для его разгрома. "Принадлежа к семье русских писателей и к семье русского народа, он соглашается со "всеобщим благочестивым поклонением", которым сразу же была окружена эта книга".
Вдруг из толпы чистой публики полетели букеты. Жандармы, прыгая, пытались перехватить их налету. Взрывались на воздухе розы
252: По мнению Н. Букс, роман "ПнК" и глава о Чернышевском в "Даре" образуют "сюжетный и композиционный диптих" ( Осьмухина, 117 ). Гражданская казнь Н. Чернышеского, описанная в "Даре", становится прообразом публичной казни в романе "Приглашение.. " - работы над четвёртой главой романа "Дар" ("Жизнь Чернышевского") относится к 1933 - 1934 годам. "В 1934 году Набоков на время оставляет "Дар" и пишет роман "Приглашение на казнь", после завершения и публикации которого в 1936 году он возвращается к "Дару"" ( А. Бессонова, с. 16 ).
В романе "Дар" в начале ритуала чиновник читает приговор критику, причем едва выговаривает "сацалических идей" ( как подлинно архаичный персонаж ). В романе "Приглашение" заместитель управляющего городом произносит речь, в которой называет себя "стариком".
Помост со столбом в "Даре" превращается в помост и плаху в "Приглашении на казнь". Чернышевского ставят на колени. Цинциннату велят лечь на плаху. Публика в "Даре" мечет цветы, студенты бегут рядом с каретой. В романе "Приглашение" девушки также скупают цветы, а "наиболее шустрая" успевает бросить букетом в экипаж. В сцене казни играет оркестр, за оркестром - "зеленеет аллегорическая даль".
снял комнату у дьячка, необыкновенно с лица на него похожего: полуслепые, серые глаза, жиденькая бородка, длинные спутанные - 60 -
"Недаром все те, у кого не развито эстетическое видение, представлены в "Даре" как незрячие, слепые, близорукие, незоркие: реальный физический изъян Чернышевского или Гиппиус становится метафорой изъяна художественного. Так, набоковский Мортус страдает "неизлечимой болезнью глаз"; Белинский смотрит "сквозь слезы"; у Добролюбова - "маленькие близорукие глаза" (232); у Чернышевского - "полуслепые серые глаза" (255) и "взгляд зараз слепой и сверлящий" (223), а одна из сквозных тем книги Годунова-Чердынцева о нем - тема "близорукости", "несовершенства зрения", "очков" (193, 199, 260, 268); наконец, прозаик новейшего стиля Ширин "слеп как Мильтон, глух как Бетховен, и глуп как бетон", и за его большими очками "плавали два маленьких, прозрачных глаза, совершенно равнодушных к зрительным впечатлениям" (282)" ( Ал. Долинин ).
"Особый случай творческого преображения материала - реализация риторического оборота, встречающегося в источнике. В качестве примера рассмотрим описание внешности Чернышевского во время его жизни в Александровском заводе (318). Оно основано на совмещении двух источников - мемуаров П. Ф. Николаева и статьи Е. А. Ляцкого. Самое описание внешности восходит к тексту Николаева, который пишет:
Увидели мы самое обыкновенное лицо, бледное, с тонкими чертами, с полуслепыми серыми глазами, в золотых очках, с жиденькой белокурой бородкой, с длинными, несколько спутанными волосами. Часто по нашим погостам попадаются дьячки с такой наружностью...[366]
"К июню 1867 г. кончился срок "испытуемоети" Чернышевского, и ему разрешили жить за оградой. Он нашел комнату у дьячка и поселился в ней..."[367] В тексте Николаева "дьячок" появляется в составе сравнения; у Ляцкого - это реальное лицо. Набоков совмещает "риторического" и "реального" дьячка" ( Ив. Паперно ).
И вовсе уже пагубными для него были попытки его освободить, попытки сами по себе смелые, но кажущиеся бессмысленными