Введение
Возвращение духовного наследия русской эмиграции в социокультурное пространство России поставило перед отечественной гуманитарной наукой задачу фундаментального исследования этого значительного явления. Феномен Русского Зарубежья изучался в разных контекстах: идеологическом, философском, культурологическом, литературоведческом.
Осмысление произведений русских писателей-эмигрантов и эмигрантской критики вносит корректировку в традиционные, уже утвердившиеся представления об отечественном литературном процессе в XX веке, изменяет «силовые линии» в истории русской литературы. В этой связи изучение становления и развития литературы Русского Зарубежья, осмысление ее специфики, художественной природы и места в истории отечественной словесности становится актуальной проблемой, выдвинутой в «поисковый пояс» филологической науки.
Первоначальный процесс изучения общих проблем русской эмиграции можно считать в настоящее время завершенным. Опубликованы первые обобщающие труды1, намечены многоаспектные перспективы дальнейшего исследования проблем русской эмиграции. В начале нового века по-прежнему актуальной можно считать проблему единства и целостности двух литератур - русской отечественной и русской зарубежной, метрополии и диаспоры. Русское Зарубежье - тот пласт, который в исследовательском сознании до сих пор существует отдельно, хотя вопрос о том, «одна или две русские литературы» бытовали в XX веке, был поставлен на Международном симпозиуме еще в 1978 году, а с конца 1980-х годов активно обсуждался на страницах центральных научных изданий2.
1 «Русское литературное зарубежье: Сборник обзоров и материалов» /ИНИОН (1991 - 1993), двухтомник «Культурное наследие российской эмиграции. 1917-1940» (1994), основу которого составили материалы первой Международной научной конференции по . проблемам культурного наследия Русского Зарубежья. Разработка научной концепции «Русская литература в эмиграции» была представлена Н.А. Богомоловым, О.Н. Михайловым, А.С. Мулярчиком, А.Н. Николюкиным. Созданы книги, дающие обзор литературы Русского Зарубежья: «Не будем проклинать изгнанье: Пути и судьбы русской эмиграции» В. Костикова (1990), «Судьбы русской литературной эмиграции» А.Г. Соколова (1991), «Воскреснуть. Вернуться в Россию» Н.И. Великой (1996), «Литература Russkogo Зарубежья» В.В. Агеносова (1998), «Литература Русского Зарубежья. От Мережковского до Бродского» О.Н. Михайлова (2001), «Литература Русского Зарубежья. Курс лекций» Т.П. Буслаковой (2003),. Вышли в свет итоговые для конца столетия труды: «Русское Зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедический биографический словарь» (1997), трехтомная «Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. 1919-1940 /ИНИОН РАН (1999), «Словарь поэтов Русского Зарубежья» (1999). Составлены библиографические своды по изучению литературы русской эмиграции (1995, 2001, 2002). Открылась библиотека-фонд «Русское Зарубежье».
2 По вопросу см.: Одна или две русских литературы / Отв. ред. Жорою Нива.-Лозанна, 1981; Эткинд, Е.Г. Русская проза XX века как единый процесс //Вопросы литературы. - 1988. - №10; Фрадкина, С. Русская литература XX века как единая эстетическая система // Вопросы литературы. - 1993. - Вып. 2. - С. 86 - 91.
Отсюда вытекает целевая задача литературоведения начала XXI века - в обновленную концепцию единой истории русской литературы XX столетия вписать феномен Русского Зарубежья.
Дня решения этой задачи филологи рубежа столетий вновь настойчиво обращаются к вопросу об отношении литературы эмиграции к русскому классическому наследию. Рецепция Золотого и Серебряного века - это один из аспектов более широкого и самого актуального для русских литераторов-эмигрантов вопроса о художественной традиции. В современной науке о литературе обсуждение эстетической родословной писателей Русского Зарубежья восходит к тем оценкам, которые были высказаны в свое время эмигрантской критикой. Отношение к традиции во многом определяло статус русских писателей в изгнании, конкретизировало их литературную, эстетическую, нравственную и идеологическую позицию.
Внимание современных ученых сконцентрировано на проблеме взаимосвязи литературы Русского Зарубежья с культурой стран Запада. В последние годы целенаправленно исследуется малоизученный вопрос о русской эмиграции на Востоке. Поэтому обновленная концепция литературы XX века также призвана рассматривать художественные произведения русской литературной эмиграции в контексте мировой культуры.
В последние годы появились новые работы, в центре внимания которых находятся проблемы творческой индивидуальности писателей Русского Зарубежья - М. Алданова, И. Бунина, Н. Берберовой, Б. Зайцева, Г. Газданова, 3. Гиппиус, Д. Мережковского, М. Осоргина, Б. Поплавского, А. Ремизова, Ю. Фельзена, И. Шмелева. Для того., чтобы обновленная концепция литературного *> процесса XX века смогла учесть все многоголосие творческих индивидуальностей, исследуются не только художественные произведения этого периода, но и эссеистика, дневники, переписка, мемуары, интервью, автокомментарии, так как в них отчетливо высвечивается индивидуальное сознание, активно обозначается «я» личности.
В контексте развернувшихся исследований литературы русской эмиграции творчество Владимира Владимировича Набокова (1899 -1977) обрело особую значимость. Во-первых, изучение творчества писателя как составной части литературного наследия Русского Зарубежья входит в целевую задачу формирования обновленной концепции литературного процесса XX века, так как с 1990-х годов русская литература XX века, как и вся национальная культура, начала изменять собственную внутреннюю структуру, функциональную иерархию 3. Во-вторых, творчество Набокова, будучи относительно новым объектом исследования в отечественной филологии (российскому набоковедению не более двух десятков лет в отличие от полувекового зарубежного4), пока не получило завершенной системной интерпретации.
3 По вопросу см.: Теоретико-литературные итоги XX века. - М., 2003.
4 Общее представление о В.Набокове дают библиографии зарубежных литературоведческих и литературно-критических работ о писателе: Schuman Samuel. Vladimir Nabokov: A Reference Guide. Boston: G.K. Hall, 1979; Juliar M. Vladimir Nabokov: A Descriptive Bibliography. N.Y.: Garland, 1986; The Garland Companion to V.Nabokov / Ed. By Vladimir E.Alexandrov. New York; London, 1995.
Творчество Набокова регулярно получает оценку на страницах американских специализированных современных изданий «The Nabokovian» (ред. С.Паркер), «Nabokov Studies» (ред. Д. Бартон Джонсон) и на международных сайтах Набокова «Zembla» и «NABOKV-L» в Интернете.
Согласно библиографическим источникам, только за последнее десятилетие в России было написано более пятисот работ, посвященных творчеству В.В. Набокова. Но при всем объеме набоковедческой литературы писатель во многом остается «тайной», «загадкой», поэтому до сих пор не утратила своего значения справедливая оценка одного из самых тонких критиков европейской эмиграции: «.в размышлениях о Набокове без тысячи вопросительных знаков не обойтись никак» [Адамович 1996: 79]. Действительно, Набоков не столько дает ответы, сколько ставит вопросы, которые намечают векторы в дальнейшем изучении наследия писателя.
В современном литературоведении актуализируется то положение, что Владимир Набоков - одна из ключевых фигур русской литературной эмиграции. Его писательская биография проходит через три «волны» Русского Зарубежья, охватывая почти все хронологические этапы вплоть до 1970-х годов. В набоковедении уже стало общим местом сравнение писателем своей жизни с цветной спиралью в стеклянном шарике, но обойтись без этих авторских слов подчас сложно. Каждый «виток спирали» составляет этап жизни, причем взаимоотношения между ними определяются принципом гегелевской триады: «тезис - антитезис - синтез». Первый виток (тезис) - это двадцать лет, проведенных в родной России (1899 - 1919), второй (антитезис) - двадцать один год добровольного изгнанничества в Англии, Германии и Франции (1919 - 1940). Третий виток спирали (синтез) - время, проведенное на «новой родине», в США (1940 - 1960). В последнем англоязычном варианте автобиографии - «Память, говори» (1966) - появляется упоминание автора о зарождении нового «тезиса». Авторское замечание «и т. д.» позволяет исследователям творчества Набокова развить данный принцип, выделяя в качестве четвертого витка спирали (новый антитезис) последний период жизни и творчества писателя в Швейцарии (1961 -1977). Пятый виток спирали представляет этап финального синтеза, посмертного существования художественного мира писателя, ставшего частью литературной истории [Rivers 1989].
Переезд Набокова за океан позволяет выделить период американской эмиграции в его творчестве. Переход русского писателя на английский язык и создание Набоковым на этом языке значительных художественных произведений дает возможность увидеть, что творчество Набокова причастно истории сразу двух национальных литератур - не только русской, но и американской. Период американской эмиграции в жизни и творчестве Набокова соединяет русскую и зарубежную литературы XX века, помогает высветить актуальную для всей эпохи проблему «Писатель в изгнании как феномен литературной жизни XX века».
В литературное наследие Набокова входят русскоязычные произведения, написанные в Европе до второй мировой войны под псевдонимом Владимир Сирин; франкоязычные произведения периода европейской эмиграции; перевод на русский язык романа Р. Роллана «Кола Брюньон» и сказочной повести J1. Кэрролла «Алиса в стране чудес»; авторские англоязычные версии собственных русскоязычных произведений: «Смех в темноте» (вариант романа «Камера обскура»), «Отчаяние»; авторские переводы на английский язык русской классики (Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Гоголь); оригинальные художественные произведения, созданные на английском языке в США и Швейцарии; авторские русскоязычные версии собственных англоязычных произведений: «Другие берега» (вариант «Убедительного доказательства»), «Лолита»; дискурсивные сочинения 5 писателя; переводы на английский язык ранних русскоязычных романов и рассказов Набокова, выполненные либо сыном писателя Дмитрием, либо профессиональным переводчиком, но под контролем Набокова или его жены Веры Евсеевны6.
5 Мы используем термин «дискурсивные сочинения» вслед за В.Е. Александровым (дискурсивные писания) и М.Э. Маликовой (дискурсивные утверждения) и включаем в это понятие лекции, предисловия, интервью, статьи, письма, дневники писателя, часто выполняющие функцию автокомментария к художественному произведению.
6 Все более поздние тексты редактировались Набоковым, что затрудняет определение творческой эволюции писателя. Как полагает A.M. Люксембург, английские версии русскоязычных книг Набокова - «это версии авторизованные, и писатель несет полную ответственность за каждое употребленное в них слово» [Люксембург 1999: 13]. Зарубежный исследователь Э. Найман также считает, что Набокова невозможно отъединить ни от одного слова в любом из его русских или английских текстов: если только переводы авторизованы, то они - текст Набокова [Найман 2002: 192].
Объектом нашего исследования стали художественные и дискурсивные сочинения Владимира Набокова, созданные в период американской эмиграции (1940 - 1977). Диапазон исследования задан хронологическими рамками жизни и творчества Набокова третьего (США) и четвертого (Швейцария) «витка спирали». В поле научного интереса вошли англоязычные рассказы 1940 - начала 1950-х годов, романы «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941), «Bend Sinister» (1947), «Лолита» (1955, русскоязычный вариант 1967), «Пнин» (1957), «Бледный огонь» (1962), «Ада» (1969), «Прозрачные вещи» (1972), «Смотри на арлекинов!» (1974); автобиографическая проза (1951 -«Убедительное доказательство», 1954 - «Другие берега», 1966 - «Память, говори»); эссе «Николай Гоголь» (1944); «Лекции по литературе», написанные Набоковым в 1940 - 1950 годы, но опубликованные на языке оригинала только в 1980 - 1983; книга В. Набокова «Евгений Онегин» Александра Пушкина» (1964). По мере необходимости, при решении компаративистских или типологических задач, привлекаются к анализу произведения писателя периода европейской эмиграции.
Хронология выверена по биографической дилогии Брайана Бойда, п которому принадлежит приоритет точной датировки сочинений Набокова .
Одна из зон особого напряжения, традиционно притягивающая внимание исследователей, - вопрос о национально-эстетической принадлежности писателя Владимира Набокова, проживавшего в США [Пуля 1996]. В решении этой проблемы мы разделяем точку зрения отечественных ученых, справедливо полагающих, что Владимир Набоков принадлежит к той немногочисленной
В спорных случаях определения принадлежности произведения европейской или американской эмиграции за основу берется дата публикации, а не создания произведения.
Так, например, первый оригинальный (не перевод!) англоязычный роман Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», созданный в Европе зимой 1938 / 1939 гг., но опубликованный только в США в 1941 г., мы относим к американскому периоду, содержащему, в основном, англоязычные произведения. категории писателей, для кого национальная эстетическая принадлежность -дело сугубо второстепенное [Андреев 2001: 30; Анастасьев 2003: 357]. В интервью Альфреду Аппелю (1966) сам Набоков сформулировал свою позицию однозначно: «Настоящий паспорт писателя - это его искусство <.> Я считаю себя - сейчас - американским писателем, который некогда был писателем русским» [Набоков 1999 III: 589] 8. Но в отечественном набоковедении (Н.Анастасьев, А.Зверев) утверждается иное положение, согласно которому Набоков как художник не вписывается в национальную традицию американской литературы.
Более сложная проблема - о единстве творческой природы художника. На сегодняшний день в набоковедении нет однозначного решения вопроса, насколько естественным и органичным был набоковский билингвизм, можно ли говорить о цельности двуязычного эстетического феномена писателя или же существует граница между «Набоковым - русским» и «Набоковым -американским».
В настоящее время актуализируется точка зрения, согласно которой Сирин и Набоков - два совершенно непохожих друг на друга писателя. Еще в конце 1980-х, предваряя первую крупную публикацию Набокова на родине, О.Н. Михайлов твердо заявил, что, отказавшись от русского языка, художник совершил самоубийство. В начале нового века критик, в сущности, повторил ту же мысль о разрушении дара в англоязычных произведениях писателя [Михайлов 1986; он же, 2001: 263]. Сходные соображения высказывал и первый биограф Набокова Эндрю Филд: «Следует начинать с России (и ею же заканчивать). Именно русская культура была для него путеводной звездой. Он жил покойной жизнью в беспокойные времена и всегда оставался неистово русским человеком и писателем» [Field 1987:1]. А.А. Долинин, очень тонкий историк литературы, полагает, что «англоязычный и русскоязычный Набоков имеют совсем разные лица» [интервью 1997 г.].
8 В дальнейшем ссылки на произведения В. Набокова будут даваться в тексте работы сокращенно, литерой Н., с указанием года издания, тома (римскими цифрами) в собраниях сочинений и страницы. Все выделения курсивом, кроме особо оговоренных, наши.
Этой же версии придерживался A.M. Зверев, считавший книги Набокова американского периода «изменой природе собственного дарования» и «литературой для доцентов» [интервью 2001 г.]. В биографическом исследовании жизни и творчества Набокова ученый прямо утверждал, что писатель «оставался достойным своего таланта только до тех пор, пока сохранялась его причастность русской художественной традиции <. .> со сменой имени на обложке иным стало и художественное качество прозы» [Зверев 2001:292,318].
Согласно другому видению, творчество Набокова нужно анализировать как единую, целостную художественную систему, независимо от «сиринского» (европейского) или «набоковского» (американского) периода жизни писателя-эмигранта. Такая точка зрения ясно просматривалась еще у З.А. Шаховской, которая находила американские параллели русским произведениям писателя: «Они близнецы. Это двуглавая птица, в разных криках выражающая одно и то же. И фон и форма подобны, и в «Подлинной жизни Себастьяна Найта» мы найдем мотивы «Отчаяния» [Шаховская 1991:106]. Подобная позиция отчетливо выражается А.Г. Битовым: он образно представляет неразрывность русского и американского творчества Набокова как два симметричных крыла бабочки -симметричных, но не похожих, «как принципиально отличие левого от правого или объекта и отражения» [Битов 1990: 230 - 242]. Эту же точку зрения мы находим у современного критика, освещающего проблему рецепции Сирина и Набокова: «нет никаких сомнений относительно целостности двуязычного набоковского феномена» [Мельников 2000: 8-10].
Третья точка зрения признает целостность художественной системы Набокова, но понимает ее как единство противоположностей: в душе писателя далеко не мирно сосуществуют разнонаправленные культурно-психологические комплексы -русский и американский. А.С. Мулярчик полагает, что американские годы предельно четко обнажили суть парадокса Набокова, корни «антеевского комплекса» которого глубоко уходят в его русскоязычное творчество. В Америке, по мнению ученого, изменяется структура личности художника: «В каком-то смысле Набоков стал подобен герою своей новеллы «Сцены из жизни сиамских близнецов»., обреченному на нелегкий симбиоз двух вовсе не тождественных в психическом отношении натур» [Мулярчик 1997:4-5; 25].
Есть и еще один современный, хотя тоже не бесспорный взгляд на данную проблему, согласно которому переход Набокова на английский язык является не чем иным, как инобытием 9 русской речи. Свою эмигрантскую судьбу, а также судьбу России и русских по обе стороны железного занавеса Набоков объявил формой инобытия. Объявил, разумеется, не в виде идеологических высказываний, ему органически чуждых, а через поэтику своих произведений. И, главное, - через язык. Поэтому и англоязычие Набокова должно быть понято как факт истории русской словесности [Виролайнен 2001:261- 268].
Другая проблема, которая тоже должна быть поставлена, - учитывать ли исследователям американского творчества Набокова литературоведческие труды, рассматривающие произведения русского цикла, написанные в европейской эмиграции. Решение этого вопроса зависит от решения предыдущего.
Сформулируем свой взгляд на проблему. Думается, несмотря на то, что писатель подписывал свои произведения по-разному в европейской и американской эмиграции (Сирин и Набоков), перед нами единая творческая индивидуальность на разных этапах своего жизненного и творческого пути. Как бы ни утверждали некоторые весьма авторитетные набоковеды, что
Сирина не стало в 1940 году 10, согласиться с ними сложно: Набоков-художник не мог начинаться с нуля. Это обстоятельство тонко подметила набоковский рецензент в США Мария Толстая, внучка Л.Н.Толстого, писавшая в своем отклике на первую американскую публикацию писателя, что англоязычный роман Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941) по конфликту соотносится с русскоязычными сочинениями Сирина [Толстая 2000:234 - 236]. Думается, было бы неверным, обращаясь к созданным в американской эмиграции произведениям писателя, не учитывать сложившиеся в Европе особенности набоковской проблематики и поэтики. Конечно, изменился язык, но остались узнаваемыми темы, тип главного героя - творческой личности, основные мотивы, композиционные приемы, выработанные нарративные и коммуникативные стратегии; остались художественные доминанты сиринского индивидуального творческого метода - внимание к вопросам философии и эстетики, что весьма характерно для творчества Набокова 1940 - 1970-х годов. Таким образом, важная литературоведческая проблема традиции может исследоваться не только в рамках русскоязычного творчества Набокова (отношение к русской классике Золотого и Серебряного века), но и при соотнесении разных периодов творчества одного и того же писателя.
9 Сам термин «инобытие» (нем. Anderssein) восходит к Гегелю и связан в рамках его построений с моментом перехода от одного качества к «своему другому». Таким образом, выстраивается цепочка из трех звеньев: исходное наличное бытие - его инобытие - новое качество. В таком контексте английский язык Набокова - это «свое другое», превращенная форма исходного качества [Виролайнен 2001: 265].
10 В диссертации не рассматриваются материалы биографического характера. По вопросу см: Романова, Г. Р. Творчество Владимира Набокова периода американской эмиграции в оценке критики и современного литературоведения: Учебное пособие. -Хабаровск: Изд-во Хабар, гос. пед. ун-та, 2004. - С.7 - 19.
В современном литературоведении разработанность общих проблем творчества Набокова достаточно высокая. Анализ ряда ключевых работ зарубежного набоковедения представлен в отдельных главах монографий «Феномен Набокова» (1992) и «Одинокий король» (2002) Н.А. Анастасьева, «Русская проза Владимира Набокова» А.С. Мулярчика (1997), «Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики» М.Н. Липовецкого (1997), «Авто - био - графия» М.Э. Маликовой (2002), в статье Г.А. Левинтона «The Importance of Being Russian или Les allusions perdues» (1973; 1997), где дан широкий контекст соотношения методологии и интерпретации набоковских текстов. В кандидатской диссертации Т. Кучиной «Творчество В. Набокова в зарубежном литературоведении» (1996) определены ведущие подходы к изучению творчества писателя: принцип «пристального чтения» - школа «close reading», нарратологический анализ прозы, структуралистский подход к набоковскому метатексту. Проведенный нами анализ исследовательской литературы, в том числе опубликованной на набоковском сайте в Интернете, в двухтомной антологии «В.В. Набоков: pro et contra» (1997, 2001), в юбилейном томе «Набоков и его художественное творчество. К столетию Набокова» [Connolly 2001], позволяет составить представление о набоковедении на рубеже столетий и выделить его доминирующие тенденции.
филологии творчество русского эмигранта, получившего американское гражданство. Выделенные русской эмигрантской критикой организующие начала набоковского творчества - проблемно-содержательное и формально-эстетическое' 1 - заложили фундамент современной интерпретации произведений писателя, его философскоэстетической позиции. Необходимым звеном, соединившим литературоведение Запада с критикой Русского Зарубежья, стала эстетическая концепция В.Ф.Ходасевича. Его анализ технического мастерства писателя в статье «О Сирине» (1937) положил начало традиции имманентного анализа набоковских произведений.
В 1960 - 1970-е годы созданы существенные для понимания стиля Набокова монографии таких исследователей, как Пейдж Стегнер [Stegner 1966], Карл Проффер [Proffer 1968,1974], Альфред Аппель [Appel 1970], Джулиан Мойнаган [Moynahan 1971], Джулия Бадер [Bader 1972], Джесси Локрантц [Lokrantz 1973], Джейн Грейсон [Grayson 1977]. Эти авторы обращают внимание на формальную сторону набоковского письма, акцентируя стремление писателя к совершенству формы. С помощью скрупулезного анализа ученые выявляют разные слои повествования и внутренние переклички ключевых понятий, предметом преимущественного внимания становится словесная игра, в которую автор
Исследователи отмечают, что в литературной критике Русского Зарубежья было выработано несколько основных позиций в оценке набоковского творчества: социологическая (B.C. Варшавский), онтологическая или экзистенциальная (П.М. Бицилли; к ней тяготели, при всех своих противоречиях, также Г.П. Струве и Г.В. Адамович), эстетическая (В.Ф. Ходасевич, В.В. Вейдле). погружает читателя, учитывая при создании произведения его восприятие и реакцию на текст.
В 1980-е годы исследовательская традиция metcifiction была плодотворно продолжена западноевропейским ученым Пекка Тамми. В своем фундаментальном труде «Проблемы поэтики Набокова» он высказал блестящую идею о том, что набоковский роман выявляет коренные различия между двумя ракурсами зрения - ракурсом персонажа и ракурсом автора; повествует о противоборстве между «попыткой героя распорядиться ходом своей жизни» и «высшим порядком, который навязан <автором>» [Tammi 1985: 136]. В 1990-е годы французский исследователь Морис Кутюрье разовьет эту идею и назовет ее «тиранией автора» [Couturier 1992, 1995, 2001]. К этим теориям восходит, по сути, интерпретация Эрика Наймана (2000), рассматривающего герменевтические установки набоковского текста.
В отличие от рубежа 1960 - 1970-х, отмеченных в набоковиане расшифровкой вербальных загадок и аллюзий, последнее десятилетие <1980-е> сделало подчеркнутый акцент на этических компонентах набоковского творчества» [Connolly 1992: 1-5]. Действительно, с начала 1980-х в набоковедении появляется новое направление, которое пытается преодолеть металитературный подход к произведениям Набокова. Так, в книге Эллен Пайфер «Набоков и роман» [Pifer 1980] выражено представление о Набокове как об этически ориентированном гуманисте. Исследовательница убеждена, что искусство Набокова обращено к человеку и авторское отношение к героям не подразумевает пренебрежения к ним.
как самодостаточная реальность. Труды Александра Пятигорского, Эллен Пайфер, Сергея Давыдова, Брайана Бойда, Дональда
(1990) констатировать: все возможные стилистические приемы, используемые в конкретном тексте, суть не что иное, как проявление одного общего организационного принципа онтологического характера [Медарич 1997:473].
В 1990-е годы на первый план выдвигается идея «потусторонности», наиболее полно обоснованная в монографии американского ученого Владимира Е. Александрова «Другие миры» [Alexandrov 1991; в переводе на русский язык
Набоков и потусторонность», 1999]. Подчеркивая, вслед за Верой Набоковой, центральное место в творчестве писателя темы «потусторонности» , исследователь говорит о необходимости учитывать ее, чтобы «радикально переосмыслить набоковское наследие». Дуалистической концепции мира, несомненному существованию какой-то потусторонней реальности, противостоящей этому миру и вместе с тем с ним связанной, подчинены, по мнению набоковеда, три главных и зависящих друг от друга аспекта набоковского творчества: его метафизика, этика и эстетика. Они могут быть наилучшим образом поняты как цепочка наименований для единой системы убеждений, но не отдельных сторон творческой личности Набокова.
Близка В. Александрову по методологии монография Дж. Коннолли «Ранняя проза Набокова: оппозиция «я» - «не я» [Connolly 1993], хотя можно согласиться с замечанием отечественного литературоведа, полагающего, что вынесенная в заглавие работы парадигма не имеет четких границ, включая как внешние», так и «внутренние» коллизии, и метод их отбора для анализа может быть вполне произвольным [Мулярчик 1997:15].
основе жизни и творчества Владимира Набокова лежит интуитивное прозрение трансцендентального бытия. При этом она не расшифровывает понятия «потусторонность»: это «тайна, которую <он> носит в душе и выдать которую не должен и не может»; это то, что «давало ему невозмутимую жизнерадостность и ясность даже при самых тяжких переживаниях» [Набокова 1997: 348 - 349]. П. Тамми обнаружил, что Набоков впервые заговорил о связи поэзии с потусторонностью еще в 1922 году; ученый процитировал отрывок из статьи Набокова о Руперте Бруке: «Ни один поэт так часто, с такой мучительной болью и творческой зоркостью не вглядывался в сумрак потусторонности» [Tammi 1986:25]. Подробно идеи потусторонности в эссе Набокова о Руперте Бруке анализирует Д. Бартон Джонсон [Джонсон 2001:446-470].
Со второй половины 1980-х годов рамки научно-библиографического корпуса набоковианы расширяются - в связи с тем, что активно складывается российское набоковедение и публикуются работы русских исследователей, по глубине трактовок творчества писателя внесших значительный вклад в мировое набоковедение. Продолжая концептуальные построения критики Русского Зарубежья, отечественные литературоведы Н. Анастасьев, О. Дарк, А. Долинин, В. Ерофеев, Я. Маркович, А. Мулярчик писали о гуманистическом и трагическом содержании набоковской прозы, а их оппоненты О. Михайлов, Д. Урнов, П. Кузнецов, И. Есаулов настаивали на формальном характере произведений Набокова. Столкновение различных точек зрения привело к острой дискуссии о феномене Набокова, в ходе которой возникла необходимость углубленного литературоведческого анализа отдельных произведений и интерпретации всего творчества писателя.
В 1990-е годы была опубликована неоднозначно воспринятая критикой книга воспоминаний 3. Шаховской (1991), появились первые монографии о Набокове Н. Анастасьева (1992) и А. Мулярчика (1997), главы о писателе в книгах М. Востриковой (1994) и М. Липовецкого (1997), вышли аналитические статьи В. Ерофеева и А. Долинина, полемические работы В. Линецкого и В. Топорова. Тогда же состоялись первые организованные в России набоковские международные конференции, активизировалась работа по систематизации библиографических материалов по творчеству Набокова.
В последние годы XX века и в начале нового столетия изучение творчества Набокова в российском литературоведении, набирая мощь, обрело новые акценты. Из работ о писателе ушла тенденциозность, а нередко и одиозность, которая была характерна для эмигрантской критики 1930-х и ряда первых
13 Суть первых дискуссий о писателе обстоятельно рассматривается в статьях Загадка Сирина. Ранний Набоков в критике «первой волны» русской эмиграции» О. Дарка (1990), «Плата за проезд. Беглые заметки о генезисе некоторых литературных оценок Набокова» А. Долинина (1998), в предисловии и преамбулах Н. Мельникова в книге 17 отечественных статей конца 1980 - начала 1990-х годов. В работах рубежа веков Набоков рассматривается как писатель номер один русской эмиграции, а с учетом его англоязычных произведений - как классик мировой литературы XX века.
100-летний юбилей писателя активизировал исследовательский поиск -прежде всего, в аспекте тех целевых задач, которые выдвинуты литературоведением в изучении актуальных проблем Русского Зарубежья в связи с работой по формированию обновленной концепции литературного процесса XX века. Научная мысль последних лет была сосредоточена на русскоязычном цикле произведений Набокова-Сирина периода европейской эмиграции. Всестороннему исследованию подверглась проблема отношения Набокова к русской классической литературе, в ходе глубокого анализа которой скорректирован взгляд на генезис и природу творчества писателя, что позволяет приблизиться к решению вопроса о месте Набокова в истории русской литературы. На рубеже столетий проблема «Набоков и русская литературная традиция» приобрела новый ракурс: отечественные ученые обратились к Золотому веку русской литературы. В этом контексте необходимо выделить концептуальные труды А.А. Долинина: его многочисленные статьи 1988 - 2000
Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова» (2000), во введении к кандидатской диссертации И. Тарковой (1999), в главе «Взгляд на творчество Набокова эмигрантской критики» докторской диссертации Л. Целковой (2001).
Изучение оценок критики Русского Зарубежья показало, что феномен Набокова вызвал полемику после первых же публикаций прозаических произведений писателя. В эмигрантской критике настойчиво звучал мотив разрыва творчества Набокова с гуманистическими традициями русской классики. Виртуозность Набокова в построении сюжета и композиции также расценивалась как отказ от русских литературных традиций (Г. Иванов, Н. Оцуп, 3. Гиппиус, Г. Адамович). Но вместе с тем эмигрантская критика, отмечая блестящий талант писателя, мастерское владение литературным приемом, защищала индивидуальность творческого «я» Набокова (В. Вейдле, В. Ходасевич, П. Бицилли, Г. Струве). В таком контексте «нерусскость» Сирина была пусть приблизительным и поверхностным, но все-таки первичным объяснением его «странности». годов, тщательные комментарии к произведениям писателя, созданные с подлинно научным блеском; монографию «Истинная жизнь писателя Сирина», разверстанную в качестве предисловий на пять томов русскоязычного собрания сочинений Владимира Набокова издательства «Симпозиум» (1999 - 2000). Весомый вклад в анализ вышеобозначенной проблемы внесли докторские диссертации Б.В. Аверина «Романы В.В. Набокова в контексте русской автобиографической прозы и поэзии» (СПб. гос. ун-т, 1999); В.П. Старка «А.С. Пушкин и творчество В.В. Набокова» (ИРЛИ РАН, 2000); JI.H. Целковой «Традиции русской прозы XIX века в романах В.Набокова 20-30-х гг. и в романе «Лолита» (МПГУ, 2001); А.В. Злочевской «Художественный мир Владимира Набокова и русская литература XIX века: генетические связи, типологические параллели и оппозиции» (МГУ, 2002). В диссертациях систематизированы, обобщены, а часто и впервые выявлены глубинные генетикотипологические связи художественной прозы Набокова с творческими системами русских писателей XIX века - от Пушкина до Чехова. В аналитических исследованиях актуализируется и аргументируется положение, согласно которому творчество Владимира Набокова обеспечивает преемственность современной литературы по отношению к литературе XIX- начала XX века.
Диапазон современных подходов к литературному наследию Набокова демонстрирует многомерное восприятие его творческой системы. Свой вклад в осмысление художественного феномена Набокова внесли докторские и кандидатские диссертации, определившие новые тенденции в набоковедении. Усилился интерес отечественных филологов к теоретическим аспектам литературного наследия писателя. В диссертациях рассматриваются эстетические истоки прозы Набокова [Сконечная 1996], образ автора [Немцов 1999], программный для художественно-эстетической системы Набокова концепт «творчество» [Таркова 1999, Рягузова 2000] и концепция творческой личности [Мещанский 2002]; генезис структуры «текст в тексте» [Трубецкова 1999], особенности комического [Курганова 2001]. На материале творчества писателя рассматриваются жанрово-тематические каноны массовой литературы [Мельников 2002], синэстезия [Забияко 1998], проблемы психологизма [Хонг 2001]. В центре внимания многих ученых - проблемы поэтики в ее разных аспектах: поэтика подтекстов [Шадурский 1999], поэтика цикла [Карпович 2000], поэтика вещи [Полищук 2000], поэтика жанра [Новиков 2004]. Анализируется игровая поэтика в русских романах писателя [Филатов 2000] и языковая игра в прозе Набокова [Рахимкулова 2004].
К ним, прежде всего, относятся отклики критики на первые публикации англоязычных произведений Набокова, которые дают представление о том, как менялось отношение к автору в американский период. Из русского писателя-эмигранта, мало кому известного в США до публикации «Лолиты», Владимир Набоков становится писателем мирового значения, имя которого англоязычная критика готова вписать в национальный литературный контекст, поставить рядом с крупнейшими мастерами прозы XX века: американцы - с Уильямом Фолкнером, Эрнестом Хемингуэем, англичане - с Сомерсетом Моэмом, Ивлином Во, Грэмом Грином, Мюриэл Спарк.
В прижизненной критике ставился вопрос о жанрово-стилевой разновидности романов Набокова. Рецензенты выделяли сатиру, которая у писателя получается «настоящим шедевром карикатуры» («Бледный огонь», «Bend Sinister»); произведения в духе черного юмора «с воспеванием смертоубийства, безумия и порочной любви» («Смех во тьме», «Лолита»); жизнеописания - «вольное воссоздание жизни отдельных людей» («Подлинная жизнь Себастьяна Найта», «Пнин», «Ада», «Смотри на арлекинов!») [Эмис 2000: 527 - 529]. По откликам также можно судить о том, как критика, в соответствии с эстетическими доминантами литературного процесса того или иного десятилетия, пыталась разобраться в творческой индивидуальности писателя: здесь намечался путь от модернизма 1940-х к реализму 1950-х и постмодернизму 1960 - 1970-х. Рациональное, конструктивное зерно прижизненных откликов и рецензий задавало вектор дальнейшего филологического изучения творчества Набокова, тем более что среди критиков часто встречались университетские преподаватели или писатели 14.
Произведения Набокова американского периода анализируются в работах, где превалирует биографическая интерпретация творчества писателя, традиционная для зарубежного литературоведения. В соответствующих главах книг первого биографа Набокова австралийца Эндрю Фшгда [Field 1967, 1977, 1987] проходит мысль о том, что, как бы ни были велики художественные достижения Сирина 1920 - 1930-х, они блекнут по сравнению с тем, что создал Набоков в США и Швейцарии в 1940 - 1970-е годы. Цель работы Филда -проследить, как искусство Набокова формируется в пределах его же собственного жизненного пространства.
Вершиной современной набоковианы стала биографическая дилогия новозеландца Брайана Бойда, самого авторитетного на сегодняшний день знатока жизни и творчества писателя: первый том - «Владимир Набоков. Русские годы» (1990; перевод на русский язык - 2001), второй - «Американские годы» (1991; перевод - 2004). Блестящее исследование Бойда отличает принцип совмещения биографического, проблемно-тематического и структурного подходов. В центре работы - описание философского видения мира, проникновение в глубины сознания, которые, в понимании ученого, стали основой творческой индивидуальности писателя. Мысль Бойда о том, что «если жизнь. дает нам свободу, то мы находим ее . в языке» [Boyd 1991: 311], лишь закрепляет представление биографа о стиле Набокова как о важнейшей составляющей художественного кредо писателя в целом.
В работах Гали Димент видна тенденция к расширению рамок биографического подхода. Автобиографические книги Владимира Набокова и сборник эссе Иосифа Бродского «Меньше единицы» (1986) объединяет, по мнению исследовательницы, становление жанра автобиографии при обращении русских писателей- эмигрантов к английскому языку. О Набокове Г. Димент пишет: «.с английским автор возвращается к своим годам в России, . в свое аристократическое детство» [Diment 1993: 353]. Автор статьи уверена, что ностальгия всегда преследовала писателя, обнажая глубоко гуманную природу его творчества.
эмиграции в оценке критики и современного литературоведения: Учебное пособие. - Хабаровск, 2004. - С.20 - 42.
На онтологический характер американского изгнания Набокова указывает французский биограф писателя [Бло2000: 166-169].
Проблему литературного контекста остро ставит и четко решает в аналитической биографии «Набоков» (2001) литературовед A.M. Зверев справедливо полагающий, что, несмотря на яркую индивидуальность писателя, он только часть богатого художественного опыта своего времени. Развернуто входит в книгу Зверева литература «потерянного поколения». Писательская позиция Ремарка, Хемингуэя, Скотта Фицджералда совершенно не устраивала Набокова, и в таком литературном контексте А.Зверев оценивает набоковский роман «Подвиг» как «полемическую реплику» в неявном споре с «потерянными». Прекрасный знаток зарубежной литературы, автор книги не проходит мимо двух нашумевших романов второй половины века - «Лолиты» Набокова и «Коллекционера» Джона Фаулза, исследуя их сюжетное и характерологическое сходство. Основное достоинство работы A.M. Зверева, на наш взгляд, и состоит в том, что он ставит вопрос о типологии художественного окружения для творческой индивидуальности Набокова15. В этом аспекте также представляется плодотворной статья Т.Н. Беловой «В. Набоков и Э. Хемингуэй (особенности поэтики и мироощущения)» (1999).
15 Книга A.M.Зверева «Набоков» вышла одновременно с русским переводом первого тома биографической дилогии Брайана Бойда и вольно или невольно в читательском сознании и критических откликах была незаслуженно отодвинута на второй план. Жанровую специфику книги Зверева один из рецензентов удачно определил как «биографию творчества» писателя [Анастасьев 2003: 354]. Зверев не следует слепо тем мифам, которые Набоков любил создавать о себе, тем оценкам, которые он регулярно давал в поздних интервью, - справедливо отмечает другой рецензент [Ольшанский 2003].
текстов писателей, исследователь получил немало типологических параллелей, которые позволяют различить приметы родовой общности в «стилистике» творческого поведения, в эстетических воззрениях. Часто в текстах Набокова используется центральный для эстетики Брюсова образный концепт «ключей тайн». Брюсовская оппозиция беловика и черновика - это параллель к инвариантной схеме «биспациальности», которая давно выявлена набоковеде-нием как важнейшая составляющая метафизики и стиля писателя (образ лицевой и изнаночной сторон «мировой ткани» или «жизненной материи»). Брюсов и Набоков обращаются к взаимодействию «своего» и «чужого» в человеческом сознании, что позволяет реализовать «многопланность мышления». Объединяет писателей последовательный интерес к культурным инонациональным пластам, «лингвоэстетический глобализм» устремлений позднего Брюсова' («Сны человечества») и позднего Набокова («Ада»), типологически сходные попытки выявить универсальные, надъязыковые инварианты существования человека в культуре. Частное проявление этой тенденции А. Леденев видит в активной переводческой деятельности обоих писателей, причем направление эволюции переводческих принципов у Брюсова и Набокова почти идентично: от переделок и адаптаций раннего периода - к строгому переводческому буквализму последнего этапа творчества. В плане литературной тактики и способа утверждения себя в литературе равно показательны использование мифотворческой «маски» волшебника, мага, демонической личности, любовь к мистификациям, сознательная работа по созданию персональных мифов. Интересны переклички в самой логике творческой эволюции Брюсова и Набокова: тенденция к самоутверждению и самоканонизации на раннем и среднем этапах развития, но усиление самопародирования на завершающем этапе творчества.
Вопрос о соотношении русских и английских романов писателя ставит А.Долинин. Воспользовавшись метафорой самого Набокова, он определяет его английские романы как своего рода «просвечивающие предметы», под поверхностью которых скрываются их иноязычные прообразы, причем нередко внимательному взгляду сквозь них видны и смутные тени творений Сирина. Как бы ни отличались по стилю, интонации, материалу русские и английские ее половинки, наличие в «набоковской спиралевидной вселенной» неизменного, незыблемого тематического ядра 16 теперь уже признано всеми критиками. Автор статьи склонен утверждать, что «все эти темы у Набокова нерасторжимо сплетены между собой, или, вернее, вставлены одна в другую, словно матрешки» [Долинин 1991: 5 - 14].
Все романы, созданные Набоковым в американской эмиграции, рассматривает в своих книгах Н. Анастасьев. М. Липовецкий во второй главе монографии обращается к романам «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», «Bend Sinister», «Лолита» как образцам набоковской метапрозы. В работах о Русском Зарубежье общего характера (энциклопедиях, учебных пособиях) об «американском» Набокове пишут А. Леденев (1998), В. Сахаров (1999), А. Мулярчик (1999), Е. Домогацкая (1999). Различные аспекты прозы Набокова 1940 - 1970-х годов интерпретируются в статьях, чаще всего обращенных к какому-либо одному произведению или одной проблеме.
Самому известному роману писателя, «Лолите», посвящено наибольшее количество трудов, - учитывая «скандальный» характер проблематики и историю публикации. Из компетентных зарубежных работ прежде всего необходимо сослаться на комментарии к роману А. Аппеля (1970), Б. Бойда (1990); книгу К. Проффера «Ключи к «Лолите» (1968, русский перевод - 2000); главы из монографий П. Тамми (1985) и В. Александрова (1991, пер. 1999), М.Кутюрье (1996). Известный американский набоковед в эссе «Лолита» (1995, пер. 2001) справедливо утверждает: «В одном вопросе сходятся практически все комментаторы Набокова: как стиль, так и структура «Лолиты» свидетельствуют о том, что это произведение искусства» [Пайфер 2001: 872].
16 Имеются в виду темы «потерянного рая детства» (В. Ерофеев), «жизнь художника и жизнь приема в сознании художника» (В. Ходасевич), тема «потусторонности» (В. Набокова).
литературном фоне [Бабаева 1998, Галинская 1999] и игровой природе «Лолиты» [Рахимкулова 2004]. О сущности новизны набоковских аллюзий (недопроявленность) размышляет А. Леденев (1999). Блоковские подтексты анализировали А. Долинин (1990), С. Сендерович и Е. Шварц (1999). «Онегинский» календарь в «Лолите» рассчитал В. Старк (2001). Традицию Достоевского в романе рассмотрела исследовательница, полагающая, что главная преемственность, почерпнутая в духовном наследии русского классического романа, заключается в невозможности нарушить закон нравственный. Эти строки говорят о важной гуманистической направленности всего творчества Набокова [Целкова 2001: 31-32]. О романтической (двойственной) природе сознания Гумберта, обеспечивающей в значительной степени «нравственный и психологический резонанс романа» (герой «постепенно приходит к мучительному осознанию того, что, жертва собственного пламенного воображения, он был хищником, захватившим Лолиту и разрушившим ее детство») рассуждает американский литературовед [Пайфер 2001: 880 - 884]. Напомним, что и сам автор говорит в интервью, что «Лолита» - нравственное произведение [Н 1999II: 572].
Хотя все набоковеды сходятся во мнении о том, что Лолиту выделяет ее судьба: у нее фактически отняли детство [Бойд 2001-а: 14 - 30], -интерпретация образа главной героини оказывается далеко не однозначной. Восприятие Лолиты как роковой женщины-девочки связано с эстетизацией в романе развивающегося тела в качестве идеала красоты и, более того, единственно возможного объекта любви и сексуального влечения [Фельдман 1996]. На причину подобного отношения к женщине указывалось и ранее [Топоров 1990: 71 - 75]. С демонической (нимфетической) природой Лолиты не согласна критик, отвергающая истолкование образа набоковской героини как предумышленной соблазнительницы, так как, по ее мнению, Лолита совмещает в себе христианский идеал Прекрасной Дамы, Беатриче, и языческий идеал Венеры [Чудинова 1999]. Третий вариант трактовки образа Лолиты отталкивается от авторской характеристики 1975 г.: «Американская школьница так же нормальна и банальна, как ненормален и банален несостоявшийся поэт Гумберт. Нимфетки нет вне маниакальных взглядов Гумберта» [Н 1999: 51]. Авторский взгляд был учтен отечественным набоковедом, воспринявшим Лолиту как обыкновенного американского подростка «со штампованными мозгами и неразвитыми чувствами» [Анастасьев 1992:295].
В современной науке о литературе рассматривается вопрос о художественном методе романа. Если первые критики говорили чаще всего о реализме, то М.Н. Липовецкий, анализируя двойной код повествования (романтическо-модернистский и код массовой культуры), доказывает, что «Лолита» - предшественница постмодернистских романов. Исследователь отмечает, что Набоков принципиально разрушает намечающуюся антитезу поэзии и пошлости, обнаруживая, что в современном мире высокая и низкая культуры играют одну и ту же роль и именно поэтому способны перетекать друг в друга. «Главное в том, что культура стремится полностью заместить и заслонить реальность» [Липовецкий 2003: 83 - 84].
В работе М. Липовецкого также важно установление литературного контекста - для русской «Лолиты». Авторский перевод «Лолиты» на русский язык - это не только «прихоть библиофила», но и внятный эстетический жест, указывающий на желание Набокова ввести свой роман в русский литературный контекст.
Однако, думается, исследователь неправомерно ставит «Лолиту» в один типологический ряд с такими романами, как «Русский лес» Л. Леонова и «Доктор Живаго» Б. Пастернака, ставшими для русского читателя классикой XX столетия. Главное основание для сопоставления ученый видит в принципиальной близости философской коллизии набоковского романа этим произведениям [Липовецкий 2003: 75 - 77], что кажется нам все же определенной натяжкой, так как для подобных выводов необходимо сопоставление на разных уровнях анализа.
(1996), в «Лолите» нет - перед читателем только театральные декорации.
О нарративной сложности романа пишет современный зарубежный набоковед, отмечающий вслед за П. Тамми и М. Кутюрье, что Гумберт Гумберт принадлежит двум различным повествовательным уровням - он и post-factum рассказчик, и персонаж, чьи действия и различные внутренние состояния являются предметом того же повествования [Наринс 2001: 908 - 923]. В.Е. Александров объясняет подобную нарративную стратегию двойным временным модусом в «Лолите» и полагает, что, с точки зрения развития мастерства писателя, наиболее примечательная черта «Лолиты» - «внезапно увеличивающееся расстояние между внешним обликом и внутренней сутью произведения» [Александров 1999:191-195].
Подобно «Лолите», в набоковедении хорошо изучен «Бледный огонь», внимание к которому определил современный постмодернистский дискурс. Среди зарубежных работ преобладают исследования об игровой поэтике романа, прежде всего о «внутреннем авторстве». Об этом писали П. Стегнер [Stegner 1966: 129 - 132], Э. Филд [Field 1967: 291 - 332], Дж. Бадер [Bader 1972: 31 - 56]. В биографии «Владимир Набоков. Американские годы» представил свои доказательства Б. Бойд [Boyd 1991: 425 - 456]. Игровой поэтике посвятил Бойд и отдельную книгу: «Бледный огонь» Набокова - магия художественного открытия». Если в первом издании своей монографии (1995) ученый проводил идею о том, что в «Бледном огне» имеется только один рассказчик, Шейд, то во втором издании (2001) исследователь отвергает эту точку зрения и представляет новое прочтение, полагая, что в набоковском произведении два повествователя -поэт Джон Шейд и комментатор Чарлз Кинбот. Д. Бартон Джонсон выдвигает гипотезу, что внутренним автором выступает преподаватель университета Всеслав Боткин [Johnson 1985: 60 - 77]. Эту точку зрения разделяет и В.Е. Александров [1999: 225 - 227]. Обобщение дискуссии 1997/98 гг. в Интернете, посвященной проблеме авторства в романе Набокова, проведено Бойдом в работе «Тень и форма» в «Бледном огне», также размещенной на набоковском сайте. История вопроса разработана М.Кутюрье в статье «Кто является Мастером <автором> в «Бледном огне» (Интернет). Исследования ведущих ученых дополняют друг друга, давая почти исчерпывающее решение проблемы.
П. Тамми посвятил свою статью анализу жанра «Бледного огня» [Tammi 1995: 571 - 586]; В. Александров в одной из глав монографии [1999: 227 - 254] рассмотрел реализацию идеи «потусторонности» в набоковском романе.
В российском литературоведении игровую поэтику «Бледного огня» анализировал А.М. Люксембург, обративший внимание на то обстоятельство, что избранная Набоковым повествовательная структура ставит перед читателем отнюдь не простые проблемы. Главная из них даже не в том, чтобы решить для себя, имеем ли мы дело с текстом и метатекстом или с одним единственным текстом, где имитируется его мнимая двойственность, - а в том, по какой системе читать сам роман. Исследователь предлагает две системы прочтения, исходя из того, что Набоков не уточняет, какой вариант поведения читателя соответствует его замыслу, и это говорит, скорее всего, о том, что он предполагает использование обоих. Нужно только учитывать, считает набоковед, что творцы подобных текстов-лабиринтов рассчитывают на принципиально иной тип эстетической установки читателя, чем создатели традиционной прозы. Основная задача идеального читателя состоит в том, чтобы понять внутреннее устройство текста-лабиринта, освоить систему соединяющих его ходов. От читателя ожидается именно восприятие специфики смонтированной автором конструкции [Люксембург 1999 (б): 5-11].
преподавательский опыт Набокова 1940 - 1950-х годов (Уэллсли, Корнелл) [Зверев 2001: 367]. Англоязычный роман соотносят с русскими произведениями Набокова, усматривая в «Пнине» гуманистический пафос, близкий традициям русской классической литературы. Набоков при этом понимается как «живописатель духовного, внутреннего состояния русской эмиграции» [Маркович 1990], чью культурную историю автор показал в конденсированном виде в романе «Пнин» [Мулярчик 1999: 278].
В современном российском литературоведении сложилась определенная концепция набоковского героя. Появившиеся оценки образа Тимофея Павловича Пнина не шли в разрез с той характеристикой, которую дал автор главному герою своего романа: «Смешной, физически непривлекательный, если угодно, гротескный, <.> однако рядом с теми, кого считают «нормальными», намного более человечный, более значительный и превосходящий их в нравственном отношении. Кем бы ни казался Пнин, он, во всяком случае, не клоун» [SL: 178].
Наиболее близко к пониманию авторской концепции подошел Виктор Ланге, коллега Набокова по Корнельскому университету, назвав свою рецензию «Комический святой». Жизнь Пнина воспринимается критиком как «святость», потому что для этого чудака- эмигранта «важнее всего твердая человеческая вера в праведность сердца, слова и дела». Определение же «комический» указывает на нелепости жизни Пнина. Отмечая, что тема чудаковатой жизни разработана автором с большой «человечностью», В.Ланге подводит набоковского читателя и еще к одному - скрытому - литературному сравнению: Пнин не «посторонний» <как герой одноименной повести А. Камю - Г.Р.>, он не отделен от всего общества, а только «отторгнут от природных условий своего опыта и выброшен в сбивающий с толку мир, где, в силу привычки и твердой решимости, должен защищать свое наследие». Пнин как воплощение «всеобщего человеческого состояния» ассоциируется у критика с Обломовым и кафкианским Грегором Замзой [Ланге 2000: 336 - 339].
Отечественными литературоведами Пнин рассматривается как «положительно прекрасный человек» [Мулярчик 1999: 279]; как трагический герой [Зверев 2001: 373 - 374]; внутренне свободная творческая личность, связанная с русской культурой [Анастасьев 2002: 392 - 399].
Из зарубежных исследований о «Пнине» самыми серьезными являются работы Г. Барабтарло (комментарий к роману, статьи). Он выделяет две ведущие проблемы. Первая - тематическая организация отдельных мотивов. Набоковское понимание художественного целого, в принципе отличаясь от общепринятых определений, основывается не на развитии фабулы и характеров, а на создании тематических линий. Вторая проблема связана с нарративной стратегией, которая получает в пределах законченного произведения эстетическое, этическое и философское объяснение.
О «Подлинной жизни Себастьяна Найта» пишут все биографы, завершая этим произведением, которое было окончено в 1939 году, романы Набокова периода европейской эмиграции (в частности, Бойд анализирует «Найта» в начальном томе своей дилогии - «Русские годы», несмотря на то, что издан роман был уже в США, в 1941). Б. Бойд размышляет о сложности сюжета, его автобиографичности, об авторских «ловушках» для читателей. Он обращает внимание на то, что одна из возможных интерпретаций романа связана с прочтением текста как «загадочной философской картинки, которую нужно составлять из отдельных кусочков, нарезанных Набоковым»; роман может быть истолкован и как произведение «о недостижимости прошлого». Однако авторитетный биограф Набокова замечает, что в любой интерпретации на первый план выступает проблема человека и личности [Бойд 2001: 579].
писателя не анализируется имманентно, а лишь в контексте произведений русскоязычного цикла или в типологическом ряду, хотя публикация в США «Подлинной жизни Себастьяна Найта» начинает собой новый «виток спирали» в художественном пространстве набоковских творений.
Одно из самых ранних упоминаний о романе Набокова «Bend Sinister» содержится в статье «Белый и Набоков» Д.Б. Джонсона. Сопоставляя «Петербург» Белого и «Bend Sinister», американский набоковед показывает, что здесь оппозиции на уровне слова явно соответствует геометрическая оппозиция прямой линии и круга [Johnson 1981: 387].
В монографиях Н.А. Анастасьева уделено внимание жанровой специфике романа «Bend Sinister»: он называется параболой, моделью «абсурдного мира, где все упорядочено, закреплено, задано - и лишено смысла», где действительность в то же время и недействительность, «кошмарное видение главного героя» [Анастасьев 1992:163-165].
к справедливому выводу, что никогда до «Bend Sinister» «образ автора не замещал собой образ персонажа, авторское измерение (творческий хронотоп) не заслоняло собой измерение сюжетное» [Липовецкий 1997: 77 - 87].
Несколько аспектов изучения «Bend Sinister» предлагает Л. Геллер: как разветвленную мотивную структуру гротеска и абсурда - от Гоголя до обэриутов; как вариацию на тему «Бесов» в жанровой традиции русской и европейской антиутопии; как набоковскую модель тоталитарного строя [Геллер 1997: 578- 589].
О природе тирании в прозе Набокова, в том числе и в «Bend Sinister», размышляет А.С. Сваровская, разрушая стереотип восприятия писателя как бесстрастного и стороннего наблюдателя. Отмечено, что сюжет романа движется «в нескольких сквозящих друг в друге руслах»: взаимоотношения автора и его теней-героев; сновидческая реальность сознания Круга; гибель европейского профессора в тоталитарном государстве. «Пружиной действия» в романе становится «институт заложничества», демонстрирующий продуманность всей государственной машины насилия [Сваровская 2000:25 - 37].
Философская концепция «Bend Sinister», наряду с «Приглашением на казнь» и «Ultima Thule» восходящая к Платону, рассматривается в оригинальной статье С.М. Козловой. Центральное место в композиции романа, по мнению ученого, занимает пятая глава - «сон», который в качестве подлинной реальности противостоит реальности мнимой, как бы протекающей в дурном сне героя или на театральных подмостках. В заключительной главе романа герой «пробуждается» от кошмара сознания в «трансцендентальное безумие», которое возвращает его к подлинному существованию и обретению некой метафизической истины - «ужасной» с нормальной человеческой точки зрения и «блаженной» - с точки зрения трансцендентальной [2001: 798 - 809].
А.В. Злочевская, посвятившая ряд работ о Набокове «реминисцентной организации текста как новом способе художественного освоения реальности» [Злочевская 2000: 48], обратившись к позднему англоязычному роману Набокова «Ада», ставит его в контекст русской литературной традиции. Исходя из главного тезиса эстетики писателя: «всякая великая литература - это феномен языка, а не идей», ученый констатирует: «Полилогическое художественное мышление Набокова реализовало лингво-эстетический потенциал русской культуры» - и отмечает, что полилогизм «отнюдь не исключительная прерогатива эстетики Набокова - генезис его восходит к русской литературе XIX века». Развивая эту идею, исследователь утверждает, что полилогизм художественного мышления «сформировал специфический хронотоп» набоковских книг: «мифолого-фантастический» [Злочевская 2001:34 - 46].
О литературных истоках «Ады», прежде всего текстах J1.H. Толстого, неоднократно писала англоязычная критика, об этом постоянно упоминают комментарии к роману [Proffer 1974]. И все же проблема интертекстуальности продолжает интересовать набоковедов, исследующих новые источники. [Джонсон 1997: 395 - 428; Телетова 2001: 436 - 448]. Ветхозаветные подтексты привлекли внимание современного литературоведа [Курганов 2001]. В связи с героями набоковского романа анализировались функции птиц, птичьих ассоциаций, прямых сравнений и скрытых уподоблений [Джонсон 1999: 77 - 85].
Однако назвать поздний роман «Ада» изученным отечественным литературоведением вряд ли можно, так же как и ранние романы «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», «Bend Sinister», американские рассказы. Но еще меньше затрагивала литературная критика и современная филология последние произведения Набокова «Прозрачные вещи» и «Смотри на арлекинов\». Согласившись с высказываниями критики, что их нельзя считать шедеврами, позволим все же заметить, что исследовать их необходимо, иначе не будет полной картина творчества Набокова периода американской эмиграции, не будет возможности достоверно судить об особенностях творческой индивидуальности писателя, ставить вопрос об эволюции его художественного метода.
Анализ научной литературы обнаруживает, что на данном этапе развития отечественной филологии отсутствует работа, систематизирующая и обобщающая период американской эмиграции в творчестве Набокова, что убеждает в актуальности обращения к обозначенному нами предмету исследования - философско-эстетической системе Набокова и ее воплощению в художественной практике писателя периода американской эмиграции.
Цель диссертационного сочинения - рассмотреть американский период творчества Владимира Набокова (1940 - 1977) как целостный идейно-эстетический комплекс. Целевая установка диктует основные задачи: • проанализировать теоретические источники, положенные в основу формирования художественно-эстетической парадигмы Набокова и определившие концептосферу его творчества;
дискурс ряда романов, описав содержание концептов «время сознания» и «сон» и их функционирование;
• выявить особенности набоковской антропологии, определившей в творчестве писателя концепцию человека как концепцию сознания ее носителя; исследовать художественные формы воплощения массового и элитарного сознания; проанализировать многоаспектность изображения «призматического человека»; установить взаимосвязь концепции человека с субъектной организацией произведений писателя американского периода;
• описать эстетические взгляды Набокова, представленные в его литературоведческих опытах; показать преломление философско-эстетических воззрений писателя в его художественном сознании 1940 -1950-х годов;
• описать особенности поэтики поздних романов Набокова 1960 - 1970-х годов: неомифологизм, игровое начало, иронический модус повествования.
• соотнести концептуальные аспекты творчества Набокова американского периода с культурологическими тенденциями XX века и дать представление о сущности художественной системы писателя, его индивидуальном творческом методе.
литературоведения, но и лингвистики, философии, культурологии, семиотики, психологии, физики. Дня литературоведческой рефлексии рубеж веков - это время подведения итогов, когда возникает необходимость новых концепций, позволяющих взглянуть на литературный процесс XX века в целом, выявить в нем наиболее общие закономерности развития. Адекватным этой цели представляется такой подход, при котором в центре внимания оказываются не идеологемы, а собственно эстетические и литературоведческие категории. На современном этапе развития филологической науки стали определяющими многоаспектность и комплексность в подходе к анализу. Методология предпринятого исследования исходит из признания значимости основных литературоведческих подходов к изучению литературного процесса, выработанных в отечественной филологической науке: сравнительно-типологического, историкогенетического, историко-функционального. Избранная нами методология предполагает в качестве доминирующего метода комплексный анализ художественного произведения, с привлечением элементов имманентного и структурно-семантического анализа текста. Этот подход к конкретному произведению сочетается с герменевтическими и феноменологическими принципами, позволяющими определить специфику художественной системы Набокова американского периода. Системный анализ обнаруживает динамическое взаимодействие философских, эстетических и литературных составляющих в творчестве писателя.
Теоретической основой диссертации стали философские и культурологические работы (А. Бергсон, М. Хайдеггер, Н.А. Бердяев, П.Д. Успенский, X. Ортега-и-Гассет, Й. Хёйзинга, М.К. Мамардашвили); фундаментальные филологические труды по проблеме автора в художественном тексте (М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, Б.О. Корман, У Бут); семиотике и структурной семантике (Р. Барт, Ж. Женетт, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, В.П. Руднев, Ю.С. Степанов); проблемам постмодернизма и метапрозы (М.Н. Липовецкий, И.П. Ильин); мотивному анализу и генеративной поэтике (Б.М. Гаспаров, А.К. Жолковский).
Научная новизна работы обусловлена выбором предмета исследования. Впервые в отечественном литературоведении предметом многостороннего и многоаспектного специального монографического изучения стала философско-эстетическая система Владимира Набокова, воплощенная в его произведениях американского периода. Новизна данной работы - в осознании своеобразия философско-мировоззренческих основ творчества Набокова. Автором диссертации мировоззрение понимается в ключе, актуальном для современной философской мысли, а именно как личное мыслительное переживание, в котором субъект уясняет свое отношение к бытию. Этот подход позволяет найти органичное сочетание теоретического и эмпирического аспектов исследования творческой индивидуальности писателя. В российском набоковедении впервые в совокупности проанализированы «европейские корни» теоретических источников формирования художественно-эстетической парадигмы писателя. Личный вклад диссертанта в набоковедение представлен обстоятельным анализом американских рассказов писателя 1940х - начала 1950-х годов, которые ранее в литературоведении совокупно не рассматривались. Автор работы провел самостоятельное исследование проблематики и поэтики практически не изученных поздних романов Набокова «Прозрачные вещи» (1972) и «Смотри на арлекинов!» (1974). Другие произведения писателя американского периода рассмотрены в ином теоретическом аспекте или в ином культурном контексте, нежели они были представлены ранее в набоковедении. Так, впервые в отечественном набоковедении обосновывается взаимосвязь концепции личности и субъектной организации текста. По отношению к книге Набокова «Евгений Онегин» Александра Пушкина» (1964) аргументируется положение о том, что в контексте постмодернистской литературы набоковский Комментарий может рассматриваться как одна из форм постмодернистского романа. Рассматривая вопрос о творческом методе Набокова периода американской эмиграции, автор диссертации обосновывает вывод об универсальном характере творческого метода писателя, его направленности к синтезу. Новизна исследования определяется также выбором методологии описания философско-эстетической системы Набокова и ее преломления в художественной практике писателя.
Научно-практическая значимость работы определяется тем, что она позволяет дополнить и углубить представления о сложности и многомерности истории литературы XX века. Материалы диссертации могут быть учтены в дальнейшем изучении литературного процесса - при формировании обновленной концепции литературы XX века. Предложенное исследование открывает новые возможности для изучения литературы Русского Зарубежья. Практическая ценность диссертации определяется непосредственным вкладом в отечественное набоковедение. Выводы, содержащиеся в работе, могут быть использованы в ходе дальнейших научных исследований по проблемам функциональных связей между определенными эстетическими концепциями и практикой литературного труда.
Содержание диссертации, ее теоретические положения, методология исследования соответствуют современным требованиям преподавания литературы в высшей школе. Материал диссертации обладает широкими возможностями внедрения в практику вузовского преподавания при чтении историко-литературных курсов («Литература Русского Зарубежья», «История зарубежной литературы XX века, 1950 - 2000», «История американской литературы XX века», «История литературной критики», «Теория и практика филологического анализа текста»), при разработке специальных курсов и семинаров по творчеству Набокова, написании курсовых и дипломных работ.
• в освещении рассматриваемых диссертантом проблем в монографии (12 п. л.) и двух учебных пособиях (4 п. л., 6 п. л.);
• в публикации научных статей; в докладах по теме диссертации на международных, всероссийских и региональных научно-практических конференциях 1998 - 2005 (Москва, Екатеринбург, Владивосток, Уссурийск, Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре) (объем - 15,3 п. л.);
• в преподавательской деятельности диссертанта в Комсомольском-на-Амуре педагогическом университете (спецсеминар, дипломные работы по творчеству Набокова в 1998 - 2001, спецкурс по литературе Русского Зарубежья в 2005), в Хабаровском педагогическом университете (лекции и практические занятия, выпускные квалификационные работы по творчеству Набокова в 2002 - 2004).