Рис. 1. Соотнесенность событий сна Татьяны с сюжетом
Глава вторая. Сон Татьяны в художественной гипнологии Пушкина
Мне приснился сон, которого никогда не
мог я позабыть и в котором до сих пор вижу
нечто пророческое, когда соображаю с ним
странные обстоятельства моей жизни.
А.Пушкин «Капитанская дочка»
2.1. Сон Татьяны: Текст о тексте и жанр в жанре
Сон Татьяны в романе «Евгений Онегин» имеет давние традиции изучения и рассматривается литературоведами с разных точек зрения. Среди них особенно выделяются интертекстуальная, психологическая, психоаналитическая, мифопоэтическая, символическая, рассмотрение сна как текста о тексте и жанра в жанре. Комментаторы сновидения указывали на его фольклорные, мифологические и литературные источники. Обобщая многочисленные наблюдения исследователей над фольклорными мотивами в тексте сновидения, Ю.М.Лотман пишет: «Сон Татьяны - органический сплав сказочных и песенных образов с представлениями, проникшими из святочного и свадебного обрядов» [1, 266]. В поэтике сновидения отразились произведения русского и европейского романтизма, а также два литературных сновидения (из баллады «Светлана» и комедии «Горе от ума»), мотивы и образы которых обнаруживаются в пушкинском тексте. Даже такие детали, как: «златые серьги», «мокрый башмачок» и платок, которые у героини отнимают лесные сучья и хрупкий снег, - попадают в сон из баллады «Светлана» (там бросали «башмачок», при гадании клали серьги, «расстилали белый плат»).
Все исследователи романа обращают внимание на важнейшую художественную функцию сновидения, в котором отразились явные и скрытые чувства, мысли и мотивационные состояния героини Пушкина. Д.П.Святополк-Мирский писал, что в «Евгении Онегине» «субъективная» манера Пушкина «нашла полное выражение», и далее характеризовал особенности персонажной поэтики романа: «Обрисовка характеров в Онегине - не аналитична, не психологична, а поэтична, зависима от лирической и эмоциональной атмосферы, сопровождающей персонажей, а не от препарирования их мыслей и чувств» [2]. В этом отношении сон Татьяны - это поэтическое воплощение особенностей её внутреннего мира и отражение представлений об Онегине как «интегрированном герое прочитанных ею романов» [3, 432].
Одушевление пейзажных образов в сновидении позволяет одновременно представить визуальный ландшафт пространства сна и пейзаж души пушкинской героини. Так, снежные поляны окружены «печальной мглой», сосны недвижны «в своей нахмуренной красе», длинный сук «из ушей златые серьги вырвет силой». Особенно важен образ «шумящей пучины» среди этого неподвижного и тревожного царства снега. Пейзаж души Татьяны, представленной в образах сновидения, соответствует романтической поэтике. В книге В.Ю.Троицкого «Художественные открытия русской романтической прозы» описаны типы пейзажей в русской и западноевропейской художественной литературе, соответствующие наиболее общим формам романтических настроений: пейзаж-развалины, пейзаж-стихия, пейзаж-твердыня, пейзаж-мираж» [4, 162164]. М.Н.Эпштейн выделяет «пейзажи воображения» - пространственные картины, рожденные чистой фантазией [5]. На связь сновидения с воображением и фантазией неоднократно указывали исследователи текстов снов. Р. Джонсон в книге «Using Dreams and Active Imagination for Personal Growth» доказывает роль «активного воображения» в осмыслении сновидений [6]. Суть его, по мнению автора, заключается в осознанном участии в «спектакле вашего воображения», когда сновидец из пассивного наблюдателя превращается в активного персонажа. В литературном сне воображение Пушкина оформляет стремительные фантастические видения своей героини в детализированные поэтические картины. Использование приема ретардации (замедления) при воссоздании пейзажного пространства в экспозиции сна позволяет автору сделать символические образы особенно выразительными.
В пяти строфах сна (11-15) отражено пейзажное мышление автора - его способность воспринимать и передавать духовные понятия в ландшафтных формах. Пейзажное мышление предполагает символическое восприятие географического пространства, когда отвлеченно-иносказательный смысл на время становится доминирующим в семантике образа. «Кипучий, темный и седой / Поток, не скованный зимой» - это и символ опасности, и символ страстей, которые бушуют в душе героини. В работе М.О.Гершензона «Гольфстрем» представлено, что в поэзии Пушкина «всякая страсть, всякое сильное чувство есть пламенно-жаркое состояние души» [7, 26]. Он же пишет о том, что для поэта привычно «представление о душе, как жидкости, со всеми свойствами жидких тел»: «согреваясь - волнуется или кипит, остывая - утихает» [7, 65].На трех страницах М.Гершензон приводит фрагменты из разных пушкинских текстов, в которых состояние души передано как кипение [7, 66-68]. «Кипучий поток», «шумящая пучина» - это онейрические символы состояния души Татьяны. Интересно, что далее этот же поток назван ручьем («Татьяна ропщет на ручей»). Потоку/ручью чувств в символике сна соответствует реальный поток слез в романной яви: «И слез ручей / У Тани льется из очей» (гл.7; 32); «И тихо слезы льет рекой, / Опершись на руку щекой» (гл.8; 40).
Кипению потока как движению страстей соответствует параллелизм внешней динамики («не может убежать», «бежит», «сил уже бежать ей нет»). Характерно, что направление побега не от леса, а, наоборот, в его глубину. Странный дом-шалаш «хозяина» - жилище «адских привидений» - является символическим топосом - местом, где происходит воображаемая сцена искушения и спасения героини. Символы сна сначала представляют мир душевных переживаний в пейзажных символах, а потом безумие страсти в образах химерических чудовищ. Визит «незваных гостей» (именно так названы Ольга и Ленский) вносит свет («свет блеснул») в «тьму морозную», а далее Татьяна во сне переживает мнимую смерть («чуть жива лежит»), но одновременно оказывается свидетельницей кипения чужих страстей. Последний эпизод сна перед пробуждением - «нестерпимый крик / Раздался... хижина шатнулась.». Шатнувшаяся хижина переносит нас к первому образу сна - «дрожащий, гибельный мосток». Ю.Н.Чумаков отмечает проходящий через весь сон мотив шаткости/дрожи («дрожащий мосток», «дрожащей ручкой оперлась», «слагает ее на шаткую скамью»), который нарастает к концу сновидения [8]. В этих образах передано самоощущение Татьяны, которая понимает, что «сон зловещий ей сулит / Печальных много приключений». Получается, что в символах сна читателю показано обострение психологической ситуации, в которой оказалась героиня романа. Атмосфера ужаса сопровождает во сне как действия, так и бездействие Татьяны. Это сон-кошмар, в котором действие ведет к гибели, но и бездействие гибельно. А.А.Потебня в статье «Переправа через воду как представление брака», опубликованной в 1868 году, соотнося символику свадебной обрядовой песни и ситуацию перехода через дрожащий, гибельный мосток в сновидении, пишет: «Татьяна Пушкина - «русская душою», и ей снится русский сон. Этот сон предвещает выход замуж, хоть и не за милого» [9, 265].
Интерпретации сна психологами позволяют им сделать еще один вывод: «Сон Татьяны соответствует целому ряду закономерностей языка сновидений, сформулированных гораздо позднее, чем они были использованы Пушкиным: использование символов, причем именно в тех значениях, которые позволяют установить соответствие между сном и сюжетом романа, многозначность символов и содержания сна в целом, механизмы сгущения и «метафор в движении», характерная для «реальности сна» запутанность причинноследственных связей и временных соотношений, невозможных в действительности. Образы сна являются переплетением образов из прошлого и будущего героини; их интерпретация в соответствии с психологическими принципами анализа сновидений помогает находить новые смыслы в многозначной реальности Пушкинского романа» [10].
нашем - это выявление состава нашего «я». И проваливаясь в ходе страстного состояния все глубже на новые этажи бытия, человек узнает свое родство с все новыми стихиями, чудовищами мужского мира: у девственницы Татьяны это поток, лес, медведь, бесстыжая пляска химер» [11, 15]. Завершая свои рассуждения, Г.Д.Гачев пишет: «В сне Татьяны - самом целомудренном слове русской поэзии, сне, который так упоенно декламируют идеальные русские девы» - «бьет пульс высокого Эроса». И после этого автор восклицает: «А чего доброго - еще исключат сон Татьяны из программы средних школ...» [11, 16]. С.Зимовец, предлагая свою, даже не эротическую, а сексуально ориентированную интерпретацию, категорически утверждает: «Во сне нет и следа того духовного измерения, которое так предпочтительно характеризовало чувства Татьяны в повествовании» [12, 52].
Американский психоаналитик Д.Ранкур-Лаферьер в своей работе «Пушкинская непохищенная невеста: психоаналитическое исследование сна Татьяны» исходит из того, что для Татьяны сон - попытка разрешить проблему. Он пишет: «В конце сна Татьяна вынуждает Онегина убить Ленского. На первый взгляд этот мой тезис может показаться странным. По сюжету именно Онегин, а не Татьяна отправляет Ленского на тот свет. Но мы должны помнить, что сон-то снится Татьяне». «Если проанализировать сновидение с точки зрения спящего и если верен психоаналитический подход к сновидениям как к выполнению желаний, то мы должны задаться вопросом: почему Татьяна желает, чтобы Онегин погубил Ленского на исходе ее сна?» [13, 183]. Отвечая на свой вопрос, Д.Ранкур-Лаферьер указывает, что «онегинский «длинный нож» имеет фаллическую образность», а драка двух мужчин приобретает гомосексуальный «эротический колорит». Вывод интерпретатора: «Адская кульминация сна - это затяжная ярость отвергнутой женщины» [13, 184].
Естественно, что важную роль при истолковании сновидения играет выделение архетипов среди его образов. Так, С.М.Козлова обнаруживает такие архетипические ситуации: похищение, попадание в царство мертвых, убийство-жертвоприношение, воскресение-возвращение. Во сне Татьяны, как считает исследовательница, «поток», «шумящая пучина», «гибельный мосток» соответствуют картине языческого Ада: Стикс, переправа через Стикс; помощник Похитителя - «косматый лакей», медведь - в то же время выполняет функцию Харона. «Татьяна попадает в «хижину» на шабаш («как на больших похоронах») «адских привидений», где оказывается в роли «хозяйки» - Персефоны, участницы черной мессы - убийства Ленского» [14, 52-53].
Характерно, что сновидение как сюжетный онейрический текст сопровождается мотивом «сон», проходящим через весь роман. Н.А.Тархова определила, что в романе слово «сон» встречается 30 раз и выполняет разную семантическую нагрузку, но при этом для автора часто становится синонимом творческого состояния души, глухой к затеям суетного света [15]. В этом ряду и сон Татьяны - это такое прозрение в будущее и одновременно остросюжетное фантастическое видение в парадоксальной фазе сна. Если сон - это инобытие сознания, то сновидение - глубинная индивидуальная реальность. «Весь «Евгений Онегин» - как ряд открытых светлых комнат, по которым мы свободно ходим и разглядываем все, что в них есть. Но вот в самой середине здания - тайник; дверь заперта, мы смотрим в окно - внутри все загадочные вещи; это «сон Татьяны». И странно: как могли люди столько лет проходить мимо запертой двери, не любопытствуя узнать, что за нею и зачем Пушкин устроил внутри дома это тайнохранилище» [16, 190].
Сон Татьяны рассматривается как текст о тексте по отношению ко всему роману, так как в образах и картинах сновидения преломились как предшествующие ему события, так и последующие эпизоды романа, а сам сон наполнен реминисценциями и аллюзиями из романного текста. Например, образ Онегина-разбойника и убийцы в сновидении предопределен фразами письма Татьяны («Кто ты, мой ангел ли хранитель, / Или коварный искуситель»). «Развитие образа Онегина катится по демоническому пути, проложенному стихом 59 ее письма», - констатирует В.В.Набоков [17, 490].
В сновидении Татьяны действуют те же четыре персонажа, что и в романе. Но они выступают в иных ролях. Это уже не реальные люди романной яви, а персонажи-маски. Онегин выступает в роли злодея, соблазнителя, убийцы, демонического персонажа. Татьяна - беглянка, жертва страсти и любопытства, которая ищет приключений. Ольга в сне Татьяны действует как более разумная сестра, и она приводит Ленского, чтобы спасти старшую сестру. Ленский в сновидении - спаситель и жертва. Авторы статьи «Сон Татьяны: «магический кристалл» и преображение» обращают внимание на парадоксальность ситуации в романной яви: «Парадоксально то, что Ленский спасает честь Татьяны, которая под угрозой (о чем он не знает), пытаясь спасти честь Ольги, которая вне опасности. Реальная гибель Ленского предотвращает возможную «гибель» Татьяны. В следующий раз Татьяна увидит Онегина только после замужества. («Она не будет его видеть; / Она должна в нём ненавидеть / Убийцу брата своего»)» [18]. Но для читателя поведение Ленского наяву и во сне воспринимаются как действия и в защиту Ольги (наяву) и в защиту Татьяны (в сновидении). Татьяна в письме колеблется, как назвать Онегина: «ангел спаситель или коварный искуситель». Ленский определяет суть Онегина однозначно и перед дуэлью «мыслит: «Буду ей спаситель, / Не потерплю, чтоб развратитель / Огнем и вздохов и похвал / Младое сердце искушал». Поступки персонажей-масок в сновидении однозначны, лишены глубоких психологических мотивировок. Но во сне есть один персонаж, которого нет в реальности, - это антропоморфный медведь, названный «косматым лакеем». По его поводу существуют две точки зрения: медведь - это будущий жених и муж; медведь - это образ-оборотень, который во второй части сна замещается Онегиным. Все пять персонажей сна рождены фантазией героини. Три мужских персонажа (медведь-Онегин-Ленский) представляют разные стороны одного архетипа Анимуса. При этом тотемный образ медведя доминирует: не случайно тот, оставляя Татьяну на пороге, произносит: «Погрейся у него немножко». Соотнося эту ситуацию с последней сценой романа, можно обнаружить своеобразный парафраз: муж Татьяны (медведь) возвращается.
Сон в романе в стихах связан со всеми эпизодами романа. Этому причиной не только мистическая натура Татьяны (недаром она соотнесена с Луной и Дианой), но и вездесущее соприсутствие всезнающего автора. В.В.Набоков, рассуждая о «призматическом уме» А.Пушкина, определяет: «Сон есть травестия прошлого и будущего» [17, 402; 404]. Ю.Н.Чумаков, дополняя комментарии В.В.Набокова и Ю.М.Лотмана, пишет о «смысловом сгущении», «ассонансах ситуаций» и «смысловом телекинезе» [8, 94; 97]. Сон предстает не только как текст о тексте, но как интертекст в тексте, как метатекст по отношению к тексту романа. Недаром сновидению предшествует образ зеркала. Перед сном Татьяна «на широкий двор / В открытом платьице выходит, / На месяц зеркало наводит, / Но в темном зеркале одна / Дрожит печальная луна» (гл.5; 9); потом, ложась спать, она кладет под подушку «девичье зеркало» (гл.5; 10). Троекратный повтор превращает предмет в образ-подсказку для понимания зеркальной природы сновидения героини. Зеркальность сочетается с зазер- кальностью и кривозеркальностью. А.Ремизов пишет: «Сон Татьяны представляется как семь зеркальных отражений» [19, 155]. И далее перечисляет: 1) Снежная поляна и кипучий поток; 2) Взъерошенный медведь; 3) Погоня в лесу и в медвежьих лапах; 4) На пороге шалаша; 5) Приотворяет дверь, дуновение ветра, все встали; 6) «Мое» - Онегина; появление Ленского и Ольги; Ленский повержен (зарезан); 7) «Страшно тени сгустились...».
Другой важный образ - окно. Окно, как и зеркало, - важный образ, сопровождающий Татьяну. В 3 главе, ожидая Онегина, «Татьяна пред окном стояла, / На стекла хладные дыша, / Задумавшись, моя душа, //Прелестным пальчиком писала / На отуманенном стекле / Заветный вензель О да Е» (гл.3; 27).
После именин, когда все спят, «одна, печальна под окном // Озарена лучом Дианы, //Татьяна бедная не спит / И в поле темное глядит» (гл.6; 2). В кабинете Онегина она видит «под окном кровать, покрытая ковром, / И вид в окно сквозь сумрак лунный» (гл.7; 19). Даже в Москве «садится Таня у окна» (гл.7; 43). Влюбленный Онегин в «усыпленьи чувств и дум» будет видеть: «и у окна / Сидит она... и всё она!..» (гл.8; 27).
Светящееся окно шалаша оказывается окном в другой мир, где она узнает другого Онегина, «который мил и страшен ей». Просыпаясь, она видит, как «В окне сквозь мерзлое стекло / Зари багряный луч играет» (гл.5; 21) - это яркое дневное цветовое окно противостоит черно-белому миру за- оконного сновидения, но багряный цвет (темно красный) соотносим с пролившейся во сне кровью. Ю.М.Лотман назвал сон «семиотическим окном» и «семиотическим зеркалом, и каждый видит в нем отражение своего языка» [20, 124].
Мифопоэтические, символические, психоаналитические интерпретации сна Татьяны нацелены на перекодировку образов, но не менее важна традиция неиносказательного прочтения сюжета сна в линейном поле текста, когда часть событий и образов романа предшествует тексту сновидения и отражается в нем, а другие - предсказаны текстом сна. В этом случае читатель попадает из романа в сон, а потом - из сна в роман. Но, рассматривая сон как целостность внутри романного мира, мы видим в нем концентрацию событий, образов и смыслов. Тогда мы вправе указать на возможность прочтения текста романа через «магический кристалл» текста сна и понимать слово «сон» в расширенном толковании [см. 15]. Обобщая существующие комментарии, представим таблицу, в которой прослежена роль сновидения в тексте романа. Эта роль заключается в стяжении и сжатии сюжетного времени и пространства. Это особенно заметно на фоне пространственно-временного расширения романного сюжета (деревня - Москва - путешествия Онегина - Петербург).
|
Текст сновидения |
Фрагменты текста романа, |
|
И снится чудный сон Татьяне. |
При первом гадании ей предсказан этот сон: «воск... чудно вылитым узором / Ей что-то чудное сулит» (гл.5; 8). В письме Татьяна писала: «твой чудный взгляд меня томил». Но после пробуждения сон назван «зловещим» (гл.5; 24). В 8 главе после встречи с Татьяной в гипнотическое состояние впадает уже Онегин («иль это сон?»; «в каком он странном сне»; «ни с чем не связанные сны»; «и постепенно в усыпленье / И чувств и дум впадает он»). Это позволило В.В.Набокову интерпретировать последнюю сцену романа как сон Онегина: «Все здесь погружено в атмосферу сна. Как в сказке, перед ним бесшумно отворяются двери, и он проникает в заколдованный замок. И как во сне, он находит Татьяну, которая перечитывает одно из трех его писем» [17, 588]. |
|
XI Ей снится, будто бы она В сугробах снежных перед нею И пред шумящею пучиной, Недоумения полна, |
Картины зимы и сияющего звездами ночного неба из яви 5 главы переходят в сон. Еще ранее автор описывает наступление зимы и отношение Татьяны к этому времени года: «Снег выпал»; «деревья в зимнем серебре»; «зимы блистательным ковром» (гл.5; 1); «Татьяна любила русскую зиму.../ Сиянье розовых снегов, / И мглу крещенских вечеров» (гл.5; 4). Картины зимы появляются и в 7 главе. В письме ранее вводится мотив гибели («и молча гибнуть я должна»). После именин Татьяна как бы откликается на ситуации сна: «Ей сердце жмет, как будто бездна / Под ней чернеет и шумит... / «Погибну, - Таня говорит, - / Но гибель от него любезна» (гл.6; 3). который приехал отвечать на ее письмо. Придя к дому Онегина, «с холма Татьяна сходит, /Едва дыша; кругом обводит / Недоуменья полный взор» (гл.7; 16). |
|
XII Как на досадную разлуку, Не видит никого, кто руку Но вдруг сугроб зашевелился, медведь; Татьяна ах! а он реветь, И лапу с острыми когтями |
«Я не ропщу: зачем роптать?» «Ах!» - и легче тени «Едва дыша, без возражений, Татьяна слушала его. / Он подал руку ей. Печально.Татьяна, молча, оперлась, Головкой томною склонясь; Пошли ...» (гл.4; 17). Медведь во сне повторяет действия Онегина. |
|
XIII Она, взглянуть назад не смея, Но от косматого лакея Глубоко в снег погружены. |
Наяву она убегала от Онегина в «летя к ручью»). «Летит, летит; «На кляче тошей и косматой / Перед сновидением описана «морозная ночь», «снег хрустит», «Светил небесных дивный хор / Течет так тихо, так согласно» (гл.5; 9). Зима описана и в 7 главе, когда Татьяну везут в Москву: «Пришла, рассыпалась; клоками / Повисла на суках дубов; / Легла волнистыми коврами / Среди полей, вокруг холмов»; «Не радо ей лишь сердце Тани. / Нейдет она зиму встречать.../ Татьяне страшен зимний путь» (гл.7; 30). Так перед отъездом оживают страхи, пережитые во сне. |
|
XIV Татьяна в лес; медведь за нею; То длинный сук ее за шею с ножки милой То выронит она платок; И даже трепетной рукой И сил уже бежать ей нет. |
Татьяна входит в лес. В сновидении лес предстает как чужое, незнакомое и враждебное Татьяне пространство иного мира. Но после сна лес притягивает героиню, и она любит гулять там. Так, в 7 главе мать Татьяны жалуется: «И всё грустит она / Да бродит по лесам одна» (гл.7; 25). Сама Татьяна перед отъездом в Москву: «О страх! Нет лучше и верней / В глуши лесов остаться ей» (гл.7; 27). В 8 главе Онегин будет преследовать Татьяну («За ней он гонится как тень») и вести себя, как лакей. «Он счастлив, если ей накинет / Боа пушистый на плечо / Или коснется горячо / Ее руки, или раздвинет / Пред нею пестрый полк ливрей, / Или платок подымет ей» (гл. 8; 30). «Платок, оброненный в 5 главе, подымается в 8-ой». «Онегин может быть заподозрен в медведе»; «медведь ведет себя как Онегин» [8, 94; 96]. В 3 главе перед встречей с Онегиным Татьяна переживает и ждет, «чтоб трепет сердца в ней затих», но «в персях то же трепетанье», «Так зайчик в озиме трепешет, / Увидя вдруг издалека / В кусты припадшего стрелка» (гл.3; 40). В конце романа Онегин «с трепетом к княгине входит» (гл.8; 22). |
|
XV Упала в снег; медведь проворно Она бесчувственно-покорна, Не шевельнется, не дохнет; Он мчит ее лесной дорогой; И ярко светится окошко, И в шалаше и крик, и шум;
И в сени прямо он идет, |
Покорность и почти бесчувственность от волнения подчеркнуты в сцене объяснения Онегина с Татьяной: «И задыхаясь на скамью / Упала...» (гл.3;18-19), а потом «едва дыша, без возражений» (гл.4; 7) слушает Евгения. Эти состояния определяют ее поведение перед Онегиным во время именин, когда «уж готова / Бедняжка в обморок упасть». В 8 главе она, вспоминая, скажет о себе: «и так смиренно урок ваш выслушала я» (42 строфа). Посещение шалаша Онегина в сновидении (вывод Татьяны во сне: «Так, он хозяин, это ясно») предвосхищает посещение его дома и кабинета. «В поле чистом, / Луны при свете серебристом / В свои мечты погружена / Татьяна долго шла одна. / Шла. Шла. И вдруг перед собою / С холма господский видит дом» (гл.7; 15). Там посещение тоже начинается с сеней («К Анисье дети побежали, / У ней ключи взять от сеней»). Если в сне Татьяна видит окно снаружи, то в момент пробуждения она видит окно изнутри своей комнаты: «Глядит, уж в комнате светло; //В окне сквозь мерзлое стекло //Зари багряный луч играет» (гл.5; 21). Рассматривая медведя как предсказанного жениха, комментаторы обращают внимание на родство между образами медведя и Онегина в сновидении и мужем Татьяны и Онегиным наяву. Медведь в сне дает ей возможность познакомиться с «другим» Онегиным, а наяву князь вторично знакомит Онегина с женой, и влюбленный Онегин предстает перед Татьяной в другом облике. Перед нами зеркальность ситуаций. «Князь подходит / К своей жене и ей подводит / Родню и друга своего» (гл.8; 18). Любовный треугольник муж-Татьяна-Онегин и медведь-Татьяна-Онегин сопоставимы. Поведение медведя - контаминация черт из поведенческого репертуара Онегина и князя. Упоминание о появлении мужа Татьяны в последней сцене романа позволяет фантазийно продолжить сон и предположить, что и «медведь», вероятно, мог вернуться за своей добычей (ведь почему-то он говорит: «Погрейся у него немножко»). |
|
XVI Опомнилась, глядит Татьяна: За дверью крик и звон стакана, Не видя тут ни капли толку,
|
«К Анисье дети побежали / У ней ключи взять от сеней; / Анисья тотчас к ней явилась, / И дверь пред ними отворилась, / Татьяна входит в дом пустой» (гл.7;17). «Келья модная», «пустынный замок», «молчаливый кабинет» - так названо пространство дома Онегина в тексте. Лесной шалаш - это тра- вестированный образ господского дома Онегина. |
|
XVII Еще страшней, еще чуднее: Вот рак верхом на пауке, Вот череп на гусиной шее Но что подумала Татьяна, Когда узнала меж гостей Того, кто мил и страшен ей, Героя нашего романа! Онегин за столом сидит И в дверь украдкою глядит. |
Во всех массовых сценах романа (именины Татьяны, встреча в Москве, бал в Собрании, светский раут в Петербурге, вечерний прием в доме Татьяны) возникают мотивы сновидения: крики, смех, громкие разговоры, зооморфные и карикатурные портреты гостей. Например, гости в деревне: «Никто не слушает, кричат, / Смеются, спорят и пищат» (гл.5; 29). В Москве: «Встречает их в гостиной крик / Княжны...» (гл.8; 40). Интересно, что, как и в сновидении, во всех пяти массовых сценах Татьяна оказывается в центре внимания, но чувствует себя чужой. В последнем монологе она называет свою жизнь «мишурой» («постылой жизни мишура») и готова отдать «Всю эту ветошь маскарада, / Весь этот блеск, и шум, и чад» (гл.8; 46). «Мельница вприсядку пляшет». «Но что подумала Татьяна, / Когда узнала меж гостей / Того, кто мил и страшен ей, / Героя нашего романа!». Это неожиданное вмешательство авторского голоса обнаруживает его соприсутствие в сне героини. В 1 главе автор называл Онегина «героем моего романа» (гл.1; 2). Говоря во сне «нашего», он, может быть, имеет в виду свой роман и роман его героини Татьяны, или объединяет себя и читателей своего романа. Сравните позже описание появления Онегина на балу: «Но это кто в толпе избранной / Стоит безмолвный и туманный? / Для всех он кажется чужим» (гл.8; 7). |
|
XVIII Он знак подаст - и все хлопочут; И Тане уж не так ужасно, И любопытная теперь Из-за стола гремя встает; Все встали: он к дверям идет. |
«Дохнула буря, цвет прекрасный Сравните описание в сцене объяснения с Татьяной : «Прямо перед ней, / Блистая взорами, Евгений / Стоит подобно грозной тени» (гл.3; 41). |
|
XIX И страшно ей; и торопливо Не может; дверь толкнул Евгений, Усы, кровавы языки, Рога и пальцы костяные, Всё указует на нее, И все кричат: мое! мое! |
Как и в сцене с медведем, Татьяна не может двинуться. По ходу сна Татьяна из героини активной и действующей превращается в героиню пассивную и бездействующую. Подобное состояние бессловесности и неспособность сдвинуться с места переживает в 8 главе Онегин: «С ней речь хотел он завести. / И - и не мог»; «И недвижим остался он» (строфа 19); «Они сидят. Слова нейдут / Из уст Онегина» (строфа 22); «Она ушла. Стоит Евгений, / Как будто громом поражен» (строфа 48). В последний визит Онегина в петербургский дом Татьяны: «Дверь отворил он. ... Татьяна перед ним, одна...»(гл. 8; 40). Часто повторяющийся образ двери во сне («Онегин за столом сидит / И в дверь украдкою глядит»; «Из-за стола гремя встает; / Все встали; он к Чудовища описаны дважды - Шайка Онегина в карикатурном виде представляет осмеянный им свет (именно в восприятии Онегина даны гости на именинах Татьяны и в доме Татьяны в Петербурге). И Татьяна, и Онегин более всего боятся общественного мнения, которое они же и презирают. Шайка чудовищ - аллегория их страхов. Когда Онегин, опасаясь «шепота, хохотни глупцов» (гл.6; 12), соглашается на дуэль, то и здесь звучит отзвук смеха чудовищ. Косметические принадлежности из кабинета Онегина в 1 главе химерически оживают в этом собирательном портрете чудовищ. «Гребенки, пилочки стальные, / Прямые ножницы, кривые, / И щетки тридцати родов /И для ногтей и для зубов» (гл.1; 24). |
|
XX Мое! - сказал Евгений грозно, К ней на плечо; вдруг Ольга входит, И дико он очами бродит, И незваных гостей бранит; |
Было же написано героиней в Онегин требует то, что уже Что ж он?» (гл.7; 24); 3) «Уж не «Увидит ваш суровый взор.. .И слышу гневный ваш укор», - Онегин в письме Татьяне (гл. 8) представляет ее в той роли, которую он играл сам наяву и в ее сне . Наяву Онегин сам себя загоняет в угол в 8 главе: «Ему припомнилась пора, / Когда жестокая хандра / За ним гналася в шумном свете, / Поймала, за ворот взяла / И в темный угол заперла» (гл.8;34).
В сцене дуэли отблеск сна: «Вот «И клонит голову свою / К ней на плечо» - контаминация того, о чем мечтала, и того, что произойдет. Сравните в письме Татьяны: «Не ты ли, милое виденье, / В прозрачной темноте мелькнул, / При- никнул тихо к изголовью» (гл.3;). Поведение Онегина с Ольгой: «И, наклонясь, ей шепчет нежно / Какой-то пошлый мадригал / И руку жмет» (гл.5; 43-44). «Вдруг Ольга входит, / За нею Ленский». Эта ситуация вариативно повторяется в сцене именин: «Вдруг двери настежь. Ленский входит, / И с ним Онегин» (гл.5;29). Мысли Ленского об Онегине объясняют его поведение в сне Татьяны: «Буду ей спаситель. / Не потерплю, чтоб развратитель / Огнем и вздохов и похвал / Младое сердце искушал» (гл.6;15-17). Во сне Ленский заступается за Татьяну, наяву - за Ольгу. Подсознание Татьяны выдает ее желания - она хочет быть предметом ревности и ухаживания. «Татьяна чуть жива лежит». Здесь окончательное замирание жизни, мнимая смерть, которую можно считать частью несостоявшегося ритуального обряда инициации, которым можно считать этот сон. |
|
XXI вдруг Евгений Хватает длинный нож, и вмиг Сгустились; нестерпимый крик В окне сквозь мерзлое стекло «Ну, - говорит, - скажи ж ты мне, |
В письме Татьяне Онегин напишет: «Несчастной жертвой Ленский пал». Ленский умирает дважды, и впервые это происходит в сновидении, где он гибнет от ножа, как жертва. На дуэли он гибнет как соперник. Если видеть в сне обряд инициации, то Ленский оказывается заместительной жертвой. «Он мог бы чувства обнаружить, / А не щетиниться, как зверь» (гл.6; 11) - так через сравнение характеризует автор Онегина наяву, но во сне звериная сущность Онегина явлена буквально. В сцене дуэли автор напоминает нам об онейрическом убийстве: «Ныне злобно, / Врагам наследственным подобно, / Как в страшном, непонятном сне, / Они друг другу в тишине / Готовят гибель хладнокровно. / Не засмеяться ль им, пока / Не обагрилась их рука» (гл.6; 28). Сцены смерти во сне и наяву Мотив страха постепенно нарастает и к концу сновидения переходит в ужас. Перед сном «стало страшно вдруг Татьяне»; «мне стало страшно» (гл.5; 10). Во сне: «боится», «еще страшнее», «того, кто мил и страшен ей», «и страшно ей». Во сне Ольга входит перед Ленским, так и наяву в момент пробуждения: «Дверь отворилась. Ольга к ней, //Авроры северной алей / И легче ласточки, влетает» (гл.5;21). Здесь появляется еще одна дверь, которая теперь ведет из сна в явь. |
Обобщенная в таблице соотнесенность текста сна с текстом романа показывает, что все основные сюжетные события в той или иной мере отражаются в сне. Ю.Н. Чумаков пишет о том, что сон «концентрирует в себе универсальное начало: «Можно даже представить себе работу структур таким образом, что они меняются местами: сон Татьяны сам получает функции рамы, окутывая весь роман, а не излучаясь изнутри его ядра» [8, 101]. Энергия поглощения и энергия рассеивания насыщает онейропоэтику сновидения. Это может быть представлено в такой схеме.
Рис. 1. Соотнесенность событий сна Татьяны с сюжетом
1 - письмо Татьяны
2 - приезд Онегина для объяснения
3 - конец монолога Онегина
4 - именины Татьяны
5 - дуэль
6 - посещение дома Онегина
7 - Онегин преследует Татьяну
8 - Онегин в доме Татьяны
Мотивы и ситуации сна могут быть прочтены ретроспективно. которые определяют самоощущение Татьяны в её сне. В сцене убегания Татьяны от медведя оживает ситуация первой реакции Татьяны на визит Онегина, после прочтения письма («Ах!» - и легче тени / Татьяна прыг в другие сени...»).
Далее сновидение опережает мотивы последующих событий: описание гостей на именинах заставляет вспомнить пир в шалаше. Реакция Татьяны на появление Ленского и Онегина на именинах похожа на её поведение в сне (наяву - «готова в обморок упасть», «чуть жива»; во сне - «Татьяна чуть жива лежит»). После именин в раздумьях Татьяны оживают мотивы сна: «Как будто хладная рука / Ей сердце жмет, как будто бездна / Под ней чернеет и шумит. / «Погибну, - Таня говорит, - / Но гибель от него любезна. / Я не ропщу: зачем роптать? / Не может он мне счастья дать» (гл.6; 3).
Описывая дуэль, автор упоминает сон: «... Ныне злобно, / Врагам наследственным подобно, / Как в страшном, непонятном сне, / Они друг другу в тишине / Готовят гибель хладнокровно» (гл.6; 28).
Визит Татьяны в дом Онегина в 7 главе воскрешает мотивы появления Татьяны в шалаше лесного хозяина. Описание зимы и сборы в Москву на ярмарку невест сопровождаются страхом Татьяны («Татьяне страшен зимний путь») и мыслями о том, что лучше «в глуши лесов остаться ей». В Москве среди толпы Татьяна «точно как во сне»: там и появляется жених (медведь). В 8 главе князь знакомит Онегина с женой (ситуация сна: медведь приноситТатьяну к шалашу). После этого знакомства Онегин «в каком-то странном сне». Теперь он попадает в дом Т атьяны. Далее «за ней он гонится как тень». В письме Т атьяне упоминается гибель Ленского: «несчастной жертвой Ленский пал». Это упоминание заставляет вспомнить не только дуэль, но и первую гибель во сне. Состояние пребывания во сне сопровождает теперь Онегина («ни с чем не связанные сны»; «И постепенно в усыпленье / И чувств и дум впадает он <. > / То видит он: на талом снеге, / Как будто спящий на ночлеге, / Недвижим юноша лежит <.. > / То видит он врагов забвенных <...>/ То сельский дом - и у окна / Сидит она... и всё она!..» (гл.8; 36-37). А.Молнар, анализируя «языковое пространство сна» Татьяны указывает на связь слов «снег» и «Онегин». Если обратить внимание на спрятанную в имени и фамилии главного героя скрытую номинацию «гений неги», то она опять же соотносима со словом «снег». А.Молнар пишет: «Во сне нега в качестве знака ипостаси Онегина превращается в его наиглавнейшую черту - демонстрирует его нежность» [21,201] . «Новая встреча с Татьяной (княгиней) и воспламенение чувств главного героя также обозначается мотивом сна. Переменившаяся внешность главной героини наделяется признаками Онегина: «небрежность», «холодность».» [21,202] .
В.Набоков не случайно увидел в последней сцене мотивы сна Онегина: «Идет на мертвеца похожий. / Нет ни одной души в прихожей, / Он в залу; дальше: никого. / Дверь отворил он». Возвращение мужа наяву в последней сцене симметрично рассматривается как вероятностное возвращение медведя во сне. Прощаясь с читателями, автор вспоминает, что много лет прошло с тех пор, «как юная Татьяна / И с ней Онегин в смутном сне / Явилися впервые мне». В этой фразе отзвуки не только творческого сна, но и сновидения Татьяны, которое глазами своей героини видел Пушкин. Представим схему, в которой отражено место сна в художественном мире романа.
Рис. 2. Сон Татьяны в композиции романа «Евгений Онегин»
События романа развиваются по восходящей/нисходящей и делятся сном на две симметричные дуги. В до-сновидной части кульминацией становится объяснение Онегина с Татьяной. Сон - это онейрический хронотоп, окрашенный в белый и черный цвета, но момент выхода из сна (пробуждения) окрашен в багровый цвет. И далее, после сна, события опять набирают динамику, но теперь она рождена энергетикой действий Онегина (он убивает, уезжает/приезжает, шлет письма, является с визитом).
Сон Татьяны - черно-белый. Сначала белизна снега и блеск позволяют считать сновидение белым пятном в цветовой палитре романного мира. Эта бесцветная белизна снежного леса холодна, таинственна, красива, но и страшна, безжизненна, враждебна человеку. Вторая часть сновидения разыгрывается в шалаше/хижине лесной нечисти, в самом сердце леса. И здесь сочетание света и мрака. События сновидения Татьяны можно представить в виде обособленных микросюжетов.
Действие сновидения развивается стремительно, на это указывает и семикратный повтор наречия «вдруг»: 1) вдруг медведь появился, 2) вдруг сук ее зацепит, 3) вдруг видит шалаш, 4) вдруг ветер дунул и погасил светильники, 5) шайка вся сокрылась вдруг, 6) вдруг входят Ольга и Ленский, 7) вдруг Онегин хватает длинный нож. В момент пробуждения даже дневной свет не может перебороть впечатление от мрака сновидения.
В финале сна пространство и время как бы свернулись, происходит что-то вроде гравитационного коллапса. Ученым еще многое неизвестно о таком явлении природы как «черные дыры», но сновидение в романе можно уподобить такой черной дыре, радиус которой постепенно сводится к минимуму (по сравнению с расширяющимся радиусом романного мира: Деревня - Москва - Петербург) и схлопывается. Описание процесса гравитационного коллапса и образования черной дыры предполагает уничтожение света: «Такая звезда погаснет на глазах у изумленной публики за доли секунды. «Последний вздох» коллапсирующей звезды очень короток» [22, 174]. Финал сновидения свидетельствует о самоуничтожении, но не астрономической звезды, а звезды судьбы 4-х героев. Сюжет романа представлял им много вариативных возможностей [23], но сновидение закрывает им все эти возможности во времени-пространстве яви. «Превратившись в черную дыру, небесное тело не исчезает из Вселенной. Оно дает о себе знать внешнему миру благодаря своей гравитации» [24, 230]. Подобно тому, как черная дыра поглощает световые лучи, так и зловещая аура сновидения (в тексте романа «сон зловещий ей сулит») оказывает влияние на романную явь. Остается только смириться. И первым «несчастной жертвой Ленский пал»; не случайно при описании его смерти возникает образ «дома» («хижины»), в котором «окна мелом забелены» и который покинула душа (гл.6; 22). Потом проводили Ольгу (старушка-мать «слезами обливалась», «чуть жива была», у Тани «смертной бледностью покрылось / Её печальное лицо» (гл.7; 12). Для Татьяны «все были жребии равны», и мир, в котором она оказывается в Петербурге («Сейчас отдать я рада / Всю эту ветошь маскарада, / Весь этот блеск, и шум, и чад» (гл.8; 46), чем-то напоминает в ее восприятии мир сновидения, в котором она побывала. Онегин должен был покинуть места, «Где окровавленная тень / Ему являлась каждый день» (гл.8; 13). И только Онегин, вновь встретившись с Татьяной, будет стремиться вырваться из оцепенения и воздействия ни для кого невидимой черной дыры сновидения, преодолеть то, что в астрофизике называется «горизонтом событий» - область бесконечной плотности, где время кончается. Вот почему бесприютный, но беспокойный Онегин является главным героем, а роман назван его именем. Даже автор, который тоже побывал в мире сна, не может влиять на будущее и поэтому внезапно завершает роман («И здесь героя моего, / В минуту, злую для него, / Читатель, мы теперь оставим, / Надолго... навсегда» (гл.8; 48).
2.2. Сон Татьяны в мегацикле снов пушкинских героев
Цель этого раздела - рассмотреть соотнесенность сна Татьяны со сновидениями героев других произведений А.Пушкина, что позволит показать и доказать его центральное место не только в романе в стихах, но и в художественной гипнологии писателя. Тем самым доказать, что сон Татьяны занимает центральное место в онейрическом макроцикле. Сон Татьяны включен в 5 главу романа, которая была начата 4 января 1826 года, а закончена и переписана набело к 22 ноября 1826. В соответствии с хронологией творчества Пушкина сновидения в поэме «Руслан и Людмила», сказке «Жених», трагедии «Борис Годунов» можно назвать предшествующими, а сновидения в повестях «Гробовщик» и «Метель» и сон Гринева в «Капитанской дочке» - последующими. При сравнении мы будем обращать внимание на сходство композиции, сюжетов, персонажей, описаний, места сновидения в общей композиции текста и его полифункциональную значимость в художественном мире произведения.
В.В.Набоков, комментируя начало описания сна Татьяны, указывает на переклички со сном Руслана: «Точно та же интонация была в «Руслане и Людмиле», песнь V, стихи 456-457: «И снится вещий сон герою, / Он видит, будто бы княжна...» (заметим одинаковую концовку на-на)» [17, 403].
В начале сновидений сопоставимы образы «страшной», «тихой» «бездны» и «темного» «потока», «шумящей пучины». Эти пугающие героев пространственные образы предупреждают об опасности. Но существенна и разница этих зловещих символов. В сне Татьяны препятствия представлены синонимическим рядом «седой поток»-«поток»- «пучина»-«ручей». Образ страшной бездны как неотвратимой смертельной опасности в сновидении Руслана не имеет синонимов, но повторяется трижды: Людмила над бездной, он над бездной и «глас», «призывный стон» из бездны.
В поэме Пушкина разнообразно отразились мотивы баллад В. Жуковского. Это касается и сна Руслана. В балладе «Адельстан» (напечатана в «Вестнике Европы» в 1813 году под названием «Баллада (перевод с английского)») появляется образ таинственной и роковой бездны, похожий на образ бездны из сна Руслана.
Страшен берег обнаженный;
Нет ни жила, ни древес;
Черен, дик, уединенный,
В стороне стоит утес.
И пещера под скалою -
В ней не зрело око дна;
И чернеет пред луною
Страшным мраком глубина.
В бездне звуки отразились;
Отзыв грянул вдоль реки;
Вдруг... из бездны появились
Две огромные руки.
К ним приблизил рыцарь сына...
Цепенеющая мать,
Возопив, у паладина
Жертву бросилась отнять
Смотрит робко на утес.
Звучно к бездне восклицает
Паладин: «Я дань принес!».
И воскликнула: «Спаситель!..»
Глас достигнул к небесам:
Жив младенец, а губитель
Ниспровергнут в бездну сам. [25, 165]
Во второй части сновидения оба героя оказываются в закрытом пространстве: для Руслана это знакомое пространство «гридницы высокой», для Татьяны - незнакомый шалаш в лесу. Оба наблюдают за пиром гостей и внимательно описывают поведение хозяина (Руслан - «старого князя»; Татьяна - грозного Онегина). Как и Татьяна, Руслан видит во сне то, что уже было, и то, что еще будет. Если Татьяна видит сцену ссоры и убийства, то Руслан видит картину возвращения Людмилы Фарлафом. Но картины будущего в сновидениях обоих героев искажены: Фарлаф ведет, а не несет Людмилу; Онегин ссорится с Ленским из-за Татьяны (а не из-за Ольги) и убивает того ножом (а не на дуэли). Композиционно сны Руслана и Татьяны находятся в сходных позициях текста: сон Руслана в 5 песне, за ним следует шестая песнь и эпилог; сон Татьяны в 5 главе романа, за ним следуют еще три главы. Оба сновидения предшествуют убийству (в поэме - Руслана; в романе - Ленского) и выполняют психологическую, символическую и сюжетную (пророческую) функции. Представим сходства текстов сновидений в виде таблицы.
|
Сон Руслана |
Сон Татьяны |
|
И снится вещий сон герою |
И снится чудный сон Татьяне |
|
Он видит, будто бы княжна И вдруг Людмила исчезает, |
Шумит, клубит волной своею |
|
И видит вдруг перед собой: С толпою названных гостей Гневен старый князь. |
И что же видит?.. за столом Но что подумала Татьяна, .сказал Онегин грозно |
|
И все сидят, не шевелясь, Не смея перервать молчанья. |
|
|
И вдруг. Вступает в гридницу Фарлаф, |
.....вдруг Ольга входит, За нею Ленский |
|
И все исчезло - смертный хлад |
И шайка вся сокрылась вдруг. |
|
В волненье мыслит: это сон! |
Но сон зловещий ей сулит |
2.2.2. Сон Григория и сон Татьяны. Сон Григорию в «Борисе Г одунове» снится в келье монастыря и назван сначала «проклятым сном», а потом «бесовским мечтаньем». Григорий так его передает Пимену:
А мой покой бесовское мечтатье
Тревожило, и враг меня мутил.
Мне снилося, что лестница крутая
Меня вела на башню; с высоты
Внизу народ на площади кипел
И на меня указывал со смехом,
И стыдно мне и страшно становилось -
И, падая стремглав, я пробуждался...
Не чудно ли? (4, 195-196)
М.Элиаде в книге «Мифы. Сновидения. Мистерии» пишет о том, что «полет, подъем и вознесение восхождением по ступеням являются темами, довольно часто встречающимися в сновидениях». И далее он показывает, что этот сюжет сопровождается сильными эмоциями (страхом, восторгом, любопытством): «Лестница является, прежде всего, символом перехода из одного состояния бытия в другое. Онтологическое изменение может произойти только при обряде перехода; и действительно, рождение, инициация, половая зрелость, вступление в брак и смерть составляют в традиционных обществах множественность обрядов перехода» [27, 130]. Григорий находится в ситуации «перехода» и видит сон накануне трех кардинальных перемен в жизни: побег из монастыря, самозванство и решение захватить власть, стать царем. Сон снится трижды («Всё тот же сон! возможно ль? в третий раз / Проклятый сон!...»), и это соответствует этапам восхождения и падению. «Образы «полеты» и «восхождения», так часто появляющиеся в мире снов и воображения, становятся совершенно понятными лишь на уровне мистицизма и метафизики, где они явно выражают идеи свободы и трансцендентальности. Но на всех остальных, более «низких» уровнях психической жизни, эти образы все еще стоят за такими образами действия, которые соответствуют своей направленностью «освобождению» и «выходу за пределы» [27, 138]. Если сравнивать сон о лестнице, которая приснилась Иакову [28], и сон Григория, то первый сон выражает идею божественного пророчества, а в снах Григория образ лестницы появляется в качестве предостережения о социальном возвышении и падении.
А.Пушкин в «Борисе Годунове» использует несколько номинаций одного персонажа: Григорий, Григорий Отрепьев, Самозванец, Гришка, Димитрий, Лжедмитрий, и каждая номинация определяет новый статус героя в социуме художественного мира. Пользуясь образами сновидения, можно сказать, что каждое новое имя - это ступень лестницы по пути возвышения. Один из исследователей трагедии так характеризует этический смысл переименования персонажа: «На пути к самозванству он должен совершить психологически сложный, противоречивый путь отречения от собственного «я». По христианским представлениям, перемена имени означала потерю ангела-хранителя. Фактически - это отречение от Бога. Только с отречением от имени, данного при крещении, Григорий Отрепьев превращается в оборотня-самозванца» [29, 1]. Отразим сходство снов Татьяны и Григория в таблице.
|
Сон Григория |
|
|
Внизу народ на площади кипел |
«ярый смех раздался дико»; «Всё |
|
страшно становилось |
«одежды край поднять стыдится»; |
|
«И снится чудный сон Татьяне»; |
Три мотива сна Григория в трагедии роднят его с будущим сном героини романа: мотив публичного осмеяния («Внизу народ на площади кипел / И на меня указывал со смехом» - сравните «ярый смех раздался дико... / Всё указует на нее, / И все кричат.») и мотивы стыда и страха («И стыдно мне и страшно становилось» - сравните «Одежды край поднять стыдится»; «И страшно ей.»). Наконец, Григорий тоже оценивает свой сон как «чудный» («И три раза мне снился этот сон. / Не чудно ли?»). Символика бесчестия и крушения надежд ощущается за мотивами падения с высоты и образом «шаткой скамьи», на которую «слагает» Татьяну Онегин в сновидении. При всей разнице сновидений в них обнаруживается один язык пушкинских образов.
2.2.3. Сон Натальи и сон Татьяны. заблудились в лесу в лунную ночь и «вдруг» оказываются перед избой/шалашом разбойников/ лесной нечисти, которые веселятся и кричат. Страх и любопытство сопровождают действия девушек: они украдкой наблюдают за происходящим пиром. В их сновидениях (выдуманном одной героиней и увиденном другой) возникает образ открываемой и закрываемой двери - опасной границы двух миров. Героини двух сновидений становятся свидетелями убийства, и орудием убийства оказывается нож.
|
Придуманный сон Натальи |
Сон Татьяны |
|
Мне снилось, - говорит она, - И было поздно; чуть луна |
Ей снится, будто бы она. Пред ними лес; недвижны сосны |
|
И вдруг, как будто наяву, |
|
|
Дверь отворила я. Вхожу... |
За дверью крик.
|
|
Крик, хохот, песни, шум и звон, |
|
|
А старший брат свой нож берет. Злодей девицу губит, |
Онегин руку замахнул. Спор громче, громче; вдруг Евгений Хватает длинный нож, и вмиг |
2.2.4. Сон Адриана и сон Татьяны. В повести «Гробовщик» (1830) сновидению отводится третья часть объема текста (2 страницы из 6). Это необъявленный сон, действие в котором происходит в течение суток. По определению С.Г.Бочарова, сюжет сна - это «реализация фантастических пожеланий» Адриана Прохорова, который в сне «проживает за ночь лишние сутки» [29, 92-93]. Первое - желание смерти купчихи Трюхиной; второе - «попировать» на новоселье со своими заказчиками. Иными словами, сон гробовщика - это заказанный сон. В определенной мере и сон Татьяны - это реализация ее желания свидания с Онегиным. Но у героев Пушкина исполненные желания вызывают чувство ужаса. Несмотря на разный возраст, пол и социальный статус героев, между текстами их сновидений существуют переклички. Особенно обращает на себя внимание сходство сцены в комнате (сон гробовщика) и сцены в шалаше (сон Татьяны), где мертвецы-гости и лесная нечисть ведут себя одинаково, а «заказанный» сон завершается ужасным пробуждением.
Как и сон Татьяны, сон гробовщика отражает явь. «Каждый мотив сна перекликается с определенным мотивом дня, будь он эксплицитно изложен или имплицитно в тексте подразумеваем. Перекличка эта чаще всего не прямая, а сдвинутая» [31, 56]. С.Г.Бочаров обращает внимание на то, что «стилистически передаче быта и фантастики сна. Ироническая отрешенность «образа автора» от изображенной действительности, паутина литературных намеков, облегающих повествование о жизни гробовщика и немцев-ремесленников, - все эти особенности стиля затемнены и ослаблены во второй части повести, в изложении картин сна». Свои наблюдения литературовед формулирует так: «Объективность повествования сонных событий поэтому отделяется на фоне предшествующего объективносубъективного повествования как более строгая и как бы подчеркнутая объективность» [30, 90]. В романе «Евгений Онегин» сон и романная реальность даны от лица автора, поэтому стилистически неразличимы. Доказательством этому служат отмеченные многочисленные повторы слов, фраз, рифм и явления «смыслового телекинеза». Автор романа в стихах видит сон не глазами своей героини, а своими глазами и рассказывает его нам так, как видит сам. Эта отстраненность и невмешательство особенно обнажены в семнадцатой строфе пятой главы: «Но что подумала Татьяна, / Когда узнала меж гостей / Того, кто мил и страшен ей, / Героя нашего романа!». Вопросительная риторическая конструкция оформлена как восклицание и не предполагает ответа. Одновременно мы обнаруживаем, что автор находится вне реальности сна своей героини и наблюдает как за ней спящей (в яви), так и за ней действующей (в сновидении). Он выступает как нар- ратор-наблюдатель уже с первой фразы онейрического хронотопа или, если использовать терминологию Т.Ф.Теперик, онейротопа: «Утихло всё. Татьяна спит. / И снится чудный сон Татьяне. / Ей снится...».
|
Сон Адриана Прохорова |
Сон Татьяны |
|
Гробовщик объявляет свое желание: «А созову я тех, на которых работаю.» |
Перед сном героиня совершает языческий обряд: снимает поясок шелковый и кладет под подушку «девичье зеркало» и загадывает желание. Утихло все. Татьяна спит. |
|
.пошел домой пешком. Ночь |
|
|
Гробовщик подходил уже к своему дому, как вдруг показалось ему, что кто-то подошел к его воротам, отворил калитку. «указывай гостям дорогу» |
Он мчит ее лесной дорогой; |
|
За дверью крик и звон стакана, |
|
|
Череп его ласково улыбался гробовщику |
Вот череп на гусиной шее |
|
Адриан, собравшись с силами, |
.....нестерпимый крик Раздался. хижина шатнулась. |
|
Мертвецы <.> пристали к Адриану с бранью и угрозами, и бедный хозяин, оглушенный их криком. |
Всё указует на нее, |
|
С ужасом вспомнил Адриан все |
И Таня в ужасе проснулась |
От всех других снов сон Прохорова отличают два момента: это необъявленный сон, «когда повествование переходит в сон без отметки об этом», и это сон, в котором «событие сна снимается как событие» [30, 77]. То есть сон, который не содержит пророчества. «Этот сон не чета тем вещим пушкинским снам: их значительность утверждается ходом действия, этот низводится в результате как «только сон» [30, 75]. Мне представляется, что С.Г.Бочаров слишком категоричен: ведь у повести нет сюжетного продолжения, а если бы оно было, то сон обрел бы переклички не только с событиями предшествующей сну яви, но и последующей. Сходство этого сна со сном Татьяны в том, что они являются заказанными снами: оба персонажа видят то, что они желали.
который «ворочался домой из чужой деревни с веселой приятельской пирушки», и ему навстречу «старинный приятель», который «лет с десяток тому, как помер». Они обнялись, гуляка и забыл, что «знакомый его давным-давно приказал долго жить». «Пришли в избу, пьют-гуляют». А потом знакомый дал лошадь, та, как вихрь понесла. Петух запел, и ездок оказался среди могил, а под ним надгробный камень [32, 585].
2.5. Сон Марьи Гавриловны и сон Татьяны. В повести «Метель» сновидения Марьи Гавриловны, которые названы «ужасными мечтаниями», рождены угрызениями совести, любовными прозрениями и мучениями. «То казалось ей, что в самую минуту, когда она садилась в сани, чтоб ехать венчаться, отец ее останавливал ее, с мучительной быстротою тащил ее по снегу и бросал в темное, бездонное подземелье... и она летела стремглав с неизъяснимым замиранием сердца; то видела она Владимира, лежащего на траве, бледного, окровавленного. Он, умирая, молил ее пронзительным голосом поспешить с ней обвенчаться. другие безобразные, бессмысленные видения неслись перед нею одно за другим» (5, 67). Конечно, в этом хаосе видений существенную роль играют мотивы баллады «Светлана», строчки из которой вынесены в эпиграф. Но сон перекликается со снами Руслана и Татьяны (бездна в первом сне; «темный и седой» поток/пучина во втором сне и «темное, бездонное подземелье» здесь). Как и сон Татьяны, сон Марьи Гавриловны окажется пророческим: Владимир, действительно, погибнет («он умер в Москве, накануне вступления французов»). А.Ремизов обращает внимание на сходство звуковых финалов сновидений: «пронзительный крик Владимира - голос обреченности» «сравним с «нестерпимым» криком Татьяны - криком крови» [19, 158].
В статье «Сны Пушкина» М.О.Гершензон композиционно разделяет этот сон на две части. Первая часть - «образ и воплощение тревожных чувств Марьи Гавриловны, её страхов и угрызений совести» [16, 186]. Вторую часть сна, в которой описана насильственная смерть Владимира, он называет «неразгаданным ядром» [16, 186]. Исследователь обращает внимание на то, что в первой части сна действие происходит зимой, а подробность «лежит на траве» указывает на другое время года. Позже читатель узнает, что Владимир был ранен под Бородином 26 августа. М.О.Гершензон справедливо комментирует: «Едва ли можно сомневаться, что этому второму сновидению Пушкин умышленно придал смысл фактического предвидения» сна героини из «Метели» можно считать непрописанный сон Марьи Кирилловны из «Дубровского»: «На рассвете она задремала, но тонкий сон ее был встревожен печальными видениями» (5, 196).
2.2.6. Сон Гринева и сон Татьяны. А.Пушкин завершил и представил в цензуру «Капитанскую дочку» в сентябре 1836 года. Сновидение Петра Гринева входит во 2 главу «Вожатый», и его можно включить в комплекс событий, близких к завязке произведения. Если роман в стихах назван именем героя, но включает сон героини, то в романе в прозе наоборот: в название вынесена социальная номинация героини, но особое место в нем занимает сон героя. Сновидение, которое
Гринев видит в начале путешествия, конечно, имеет пророческое и судьбоносное значение.
В статье «Сны Пушкина» М.О.Гершензон, сопоставляя сон Руслана, сон Марьи Гавриловны и сон Гринева, пишет о том, что «все три построены по одному плану». «План этот, как мне кажется, Пушкин наметил в словах Гринева: «то состояние когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония». Очевидно, по мысли Пушкина, сновидение строится из элементов двоякого рода: из восприятий («существенность») и из свободных образов фантазии («мечтания»); и Пушкин различает в сновидении два этапа: сначала восприятия только уступают игре воображения, затем тонут в ней. Именно так построены те три сна. В каждом из них ясно различаются - во-первых, начальная картина, где на сцене - исключительно реальные душевные образы - мысли, чувства, восприятия, непосредственно возникшие из действительности <...> И, во-вторых, последующая картина, где реальные душевные образы уже поглощены и претворены воображением» [16, 188]. И далее М.О.Гершензон поясняет: « Первая картина - существенность: падение Людмилы в бездну и стремление Руслана вслед за нею; отец силою удерживает Марью Гавриловну от бегства; Гринев застает своего отца при смерти. Вторая картина - мечтания: Руслан видит Фарлафа, входящего с Людмилой в гридницу Владимира; Марья Гавриловна видит своего жениха окровавленным на траве; Гринев видит своего случайного вожатого разбойником и своим посаженным отцом» <.. > Пушкин изобразил этот переход от чувственного к пророческому в виде столь обычного в сонных грезах ощущения стремительного падения вниз» [16, 189].
Рассматривая композиционную роль сна Гринева, А.Молнар делает вывод, что «сон управляет текстом романа». «По линии сна субъекта создается текстовая упорядоченность романа. Это на уровне повествования проявляется в ретроспективном процессе написания: при описании порядка действия субъект наррации заново переживает свою историю» [21, 202]. Сон Татьяны, предвосхищая сюжетные события, также «управляет текстом романа».
|
Сон Татьяны |
|
|
Мне приснился сон, которого |
Но сон зловещий ей сулит |
|
Идет по снеговой поляне. |
|
|
Вдруг увидел я ворота. |
Вдруг меж дерев шалаш убогой |
|
|
И на порог ее кладет |
|
Пораженный страхом, я иду за |
|
|
Комната слабо освещена. |
|
|
У постели стоят люди с печальными лицами. |
Печальной мглой окружена |
|
Я тихонько подхожу. |
Глядит она тихонько в щелку |
|
|
Недоумения полна |
|
Мужик, весело на меня поглядывая. |
Онегин.и в дверь украдкою |
|
Мужик вскочил с постели, выхватил топор. и стал махать |
Онегин, взорами сверкая, Из-за стола, гремя, встает.
|
|
Я хотел бежать. и не мог. |
Татьяна силится бежать: |
|
Комната наполнилась мертвыми |
И вмиг повержен Ленский |
|
Страшный мужик |
|
|
Ужас и недоумение овладели |
И Таня в ужасе проснулась |
- с лже- Онегиным. Интересно, что в обоих снах подчеркнута реакция сновидца на увиденное во сне и в обоих снах она определена как «недоумение».
Онегин со всеми грозен, но с Татьяной ведет себя по- иному: он «тихо увлекает» и «клонит голову свою / К ней на плечо». Страшный для других мужик в сне Гринева тоже пытается быть ласковым с ним (предлагает поцеловать у него ручку, получить благословение). Сон Гринева кровавый («я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах»), в нем, как и во сне Татьяны, происходит убийство. А.Ремизов называет сон Гринева «сном с подменой-превращением» [19, 160]: отец оказывается мужиком-самозванцем, прикидывается больным, сначала подмигивает, а потом начинает махать топором. Такую подмену-превращение мы наблюдаем и в сне Татьяны, где Онегин - кум медведя, грозный «хозяин» шайки чудовищ, ласковый соблазнитель, а потом агрессивный убийца.
Как и в сне Татьяны, в сне Гринева обнаруживается «двойственность психологической и фантастической мотивировок». В.Шмид так это комментирует: «Это сосуществование обеих мотивировок, столь характерное для нарративного мира Пушкина, становится особенно ясным в пушкинских сновидениях. Хотя они и перерабатывают психологический материал героев, их ожидания, надежды, опасения, они всё же не вполне поддаются психологическому объяснению. Остается в этих «вещих» или «зловещих» снах что-то неразрешимое, с точки зрения реализма немотивированное, в котором или рассказчик, или сами герои видят, говоря словами Петра Гринева, «нечто пророческое» [31, 90-91].
* * *
Сон Татьяны не только самый объемный из всех снов, но и главный в мегацикле пушкинских снов. Его микросюжеты в большей или меньшей мере присутствуют в сновидениях других персонажей. Концептуально он центростремительный и центробежный одновременно: его мотивы рассеяны по всем другим снам, но одновременно стянуты и суммированы в нем.
М.О.Гершензон видит в снах персонажей Пушкина доказательство представлений поэта «о строе и движении человеческого духа». «Он понимал сон, очевидно, как внутреннее видение души». «Но эти бессознательные знания души не мертвы: они только затаены во время бодрствования; они живы и в сонном сознании - им раздолье. Татьяна знает многое такое об Онегине, Марья Гавриловна - о Владимире, Гринев - о Пугачеве, а Отрепьев - чего они отдаленно не осознают наяву. Из этих-то заповедных тонких знаний, накопленных в опыте, душа созидает сновидения: такова мысль Пушкина» [16, 195].
Между сном Татьяны и сновидениями Руслана, Натальи, Григория Отрепьева, Адриана Прохорова, Марьи Гавриловны, Петра Гринева существуют явные и неявные (то есть незаметные при первом чтении) черты сходства. Все это свидетельствует о некой типологической общности, которая присуща онейропоэтике одного писателя, ведь все сны являются результатом работы воображения А.Пушкина, который соприсутствует в сновидениях как наблюдатель и разделяет их со своими героями. Перечислим наиболее существенные признаки пушкинских сновидений:
• При создании сновидений своих персонажей А.Пушкин обращается к мифологии, фольклору и литературе романтизма. В снах присутствуют элементы обрядового фольклора, сюжеты сказок (о животных, о разбойниках), быличек (об оживших мертвецах), притчи (о блудном сыне в начале сна Гринева), мотивы романтических баллад.
• Сновидец оказывается свидетелем событий и действующим лицом.
Автор обнаруживает свое присутствие в сновидениях своих персонажей; тем самым он оказывается орудием судьбы, так как должен воплотить сон в жизнь, а «власть судьбы», по утверждению В.Шмида, «представлена в мире Пушкина не только в виде осуществляющихся сновидений, но и речевых клише, пословиц и поговорок» [31, 70].
• Частым моментом сновидного действия является смерть знакомого сновидцу персонажа или драматические события, происходящие с ним самим.
• Сны занимают разное место в общей композиции текста, но их сюжетно-композиционная роль связана с желанием автора усилить сюжетную динамику за счет вариативного повтора последующих драматических событийных мотивов. Двухчастная природа сновидений позволяет выделить в текстах снов, во-первых, элементы проникшей в них преобразованной предшествующей яви и, во-вторых, картины и фантазии, предвосхищающие последующие сюжетные события.
• В снах, написанных стихами и прозой, присутствует символический язык открытых и закрытых пространственных образов, повторяющиеся мотивы бездны, падения, убийства/гибели, страха/ужаса.
• Стилистика и нарративная природа текста сновидения различаются в поэзии и прозе, но при этом в текстах сновидений используются многоточия, наречие «вдруг», прямая речь и описания, деление на строфы или абзацы, субъективно-оценочные эпитеты.
произведениях и в лирике имеется ряд совпадений. И сюжетные провиденциальные сны, и лирический мотив сна-мечты-вдохновения - это всегда знак особого душевного состояния, находясь в котором человек становится доступным для некоего откровения, это «выход за пределы возможностей рассудочного сознания» [33].
Занимая центральное место в композиции романа и в онейротворчестве Пушкина, сон Татьяны оказывается срединным местом в творческой биографии поэта (если принять во внимание, что первое напечатанное стихотворение относится к 1814 году, а 5 глава писалась в 1826 году). В текстах сновидений всех пушкинских персонажей обнаруживаются явные признаки соприсутствия автора, что не нарушает достоверность интимной сновидной реальности, но указывает на активную снотворческую роль автора. Существенно, что во многих сновидениях описаны снежные ландшафты, совершается убийство и особую роль играют массовые сцены (гости во сне Руслана, пирующие разбойники во сне Натальи, толпа во сне Григория Отрепьева, шайка во сне Татьяны, гости-мертвецы во сне гробовщика, люди во сне Гринева). Эти три сновидные ситуации в творчестве поэта с настойчивой и вариативной повторяемостью на протяжении двух десятилетий. Высказанные гипотетические суждения могут служить доказательством такого явления поэтики творчества, как «тайный биографизм». Интересно, что М.О.Гершензон, сопоставляя мотивы стремительного падения, бездны, подземелья в сновидениях персонажей Пушкина, предполагает: «Должно быть, Пушкин часто испытывал во сне это чувство быстрого падения» [16, 189].