ПОЛУЧИТ ЛИ БАБУШКА РОЖДЕСТВЕНСКУЮ ОТКРЫТКУ, ИЛИ
ОТЧЕГО ЗАГОРЕЛСЯ БАРОНСКИЙ АМБАР В «АДЕ»?
Алексей Скляренко
Москва от копеечной свечки сгорела.
«Ады, или Страсти», стала Ночь Пожара в Амбаре, в которую четырнадцатилетний Ван впервые овладел (вернее, полуовладел) двенадцатилетней Адой. Это произошло благодаря тому, что домочадцы Ардиса почти в полном составе покинули дом и отправились полюбоваться пожаром – редким зрелищем в сырых безветренных местах, в которых расположено имение Дэниеля Вина (1.19). Ван и Ада остались практически одни в доме и смогли насладиться не только зрелищем пожара из окна библиотеки, но и друг другом. Не случись пожара, любовная страсть к Аде, охватившая юного Вана, возможно, осталась бы неудовлетворённой в его первый приезд в Ардис. (И ещё неизвестно, как всё сложилось бы дальше, после того как Ван узнает, что Ада не кузина ему, а родная сестра.) Пожар в Амбаре, сыграл, таким образом, ключевую роль в бурном романе героев. Но отчего загорелся так называемый баронский амбар, “огромное всеми любимое строение в трёх милях от дома”? От попавшей в него молнии? Или от умышленного поджога? Мне кажется, имели место оба фактора: природный и человеческий. Дело в том, что, как и Воронья Слободка в романе Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» (1931), ардисский амбар был обречён. Он не мог не сгореть.
За несколько часов до того как загорелся амбар, Ван, Ада и их сводная сестра Люсетта играли во «Флавиту» (игру, известную на нашей планете как «Скрэбл» или «Эрудит»). Это был грозовой вечер в конце июля или начале августа 1884 года; [1] череда люсеттиных кубиков сложилась в забавное ВАНИАДА, и из этого Люсетта вычленила тот самый предмет мебели, о котором она как раз говорила капризным тоненьким голоском: “Но, может быть, я тоже хотела бы сидеть на диване” (1.36). На этом самом диване Вану и Аде спустя всего пару часов предстояло впервые предаться любви; Люсетте же так и не суждено было стать возлюбленной Вана (что, в конечном счёте, приведёт её к гибели). Не менее замечательное совпадение произошло во время другой партии, когда Адины буквы – С, Р, Е, Н, О, К, И – образовали только что сказанное Адой слово “керосин”: “Мне больше пришлась бы здесь по душе Бентенова лампа, но в ней вышел весь ” (1.36). Эта вторая партия была сыграна тою же троицей августовским вечером – вероятно, вскоре после Пожара в Амбаре (произошедшего не то 29 июля, не то 4 августа). Отсутствие в лампе керосина, разумеется, ещё не означает, что керосин пошёл на поджог амбара. Однако, целый ряд деталей указывает на то, что именно так всё и было: хитроумная Ада нашла пособников, которые согласились поджечь амбар. Это позволило ей на всю ночь остаться наедине с Ваном и дать ему простую и естественную возможность “соблазнить” себя (на самом деле, если кто-то кого-то соблазняет в Ночь Пожара в Амбаре, то, конечно, Ада – Вана, а не наоборот). Предположение Вана, что Адин “совокупный опыт внушал ей предаться холодной игре”, кажется мне более правдоподобным, чем другое, согласно которому Ада была “крайне несведуща и чиста как ночное небо”.
Когда, сидя у окна библиотеки и глядя на отдалённое зарево пожара, Ван начал осторожно ласкать Аду, она сказала: “я осталась дома нарочно, потому что надеялась, что ты тоже останешься: это было подстроенное совпадение” (1.19). Ада говорит чистую правду, но умалчивает о том, что совпадение было – по крайней мере, отчасти – подстроено ею. За мгновение до этого в окне промелькнули три тени:
– Смотри, цыгане, – прошептала она, указывая на три призрачных силуэта – двух мужчин, одного с лестницей, и ребёнка или карлика – которые, озираясь, пересекали серую лужайку. Они заметили освещённое свечой окно и скрылись, причём меньшой шёл à reculons, словно делая снимки.
Меньшой в этой компании – несомненно Ким Богарнэ, кухонный пострел в Ардисе и заядлый любитель фотографии и подглядывания (восемь лет спустя, в альбоме, который Ада выкупит у повзрослевшего шантажиста Кима, Ван и Ада найдут снимок двух прильнувших к оконному стеклу детских лиц: 2.7), выполнявший, по собственному признанию Ады (2.7), кое-какие её поручения. Подозреваю, что эта троица и есть Адины помощники. Они вовсе не готовятся отправиться на пожар, как могло бы показаться; напротив, вероятные поджигатели, они только что вернулись с пожара, который они отнюдь не помогали тушить.
В статье “Grattez le Tartare… or Who Were the Parents of Ada’s Kim Beauharnais?” [2] (в которой я утверждаю, что существует связь между Пожаром в Амбаре и Большим Московским Пожаром 1812 года), я высказал предположение, что Ким Богарнэ – это выкраденный цыганами и переправленный на Демонию, или Антитерру, [3] сын Аркадия Долгорукого, героя романа Достоевского «Подросток» (1875), большого любителя подглядывать и подслушивать, а также неудачливого поджигателя. Отец Аркадия (и, если моё предположение верно, дед Кима Богарнэ), Версилов, рассказывает сыну о своей поездке в Европу (между прочим, он описывает приснившийся ему в Дрездене сон, из которого Достоевский впоследствии сделал рассказ «Сон смешного человека», 1877, играющий огромную роль в «Аде» [4]) и упоминает “петролейщиков” (т. е., поджигателей), по вине которых, во время Парижской Коммуны, сгорел дворец Тюльери. [5] В интересной статье «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если только это черти», [6] Достоевский сравнил с “петролеем” (т. е., керосином), которым зажигатели обливали полы и стены Тюльери перед пожаром, запрещённые идеи мистического толка. На Антитерре, после бедствия L, произошедшего на этой планете в beau milieu 19 века [7] (1.3), под запретом оказались не мистические идеи, а электричество – как его использование, так и простое упоминание. [8]
Другим следствием антитерранского бедствия L стало появление понятия “Терра” – планеты-двойника Демонии, ассоциирующейся у её обитателей с потусторонним миром. В существование Терры горячо верила Аква, сестра-близнец Марины Дурмановой и тётка Вана, которую он считал своей настоящей матерью. Бедная Аква умерла в 1883 году, за год до первого приезда Вана в Ардис. [9] Если после смерти Аквы её душа и впрямь попала на Терру (планету, на которой электричество используется “так же свободно, как вода и воздух, как библии и мётлы”: 1.3), то логично предположить, что молния, угодившая в амбар (если в амбар действительно ударила молния), была направлена духом покойной Аквы. Таким образом Аква отомстила Марине, когда-то убедившей её в том, что Ван – это её, Аквин, сын, за жестокий обман и помогла Вану и Аде, детям Марины от Демона Вина (законного мужа Аквы), сделаться любовниками.
если сравнить пожар в «Аде» с пожаром в «Золотом телёнке», истребившим квартиру номер три в доме по Лимонному переулку (так называемую Воронью Слободку). “В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару в квартире номер три, начальным звеном была ничья бабушка. Она, как известно, жгла на своей антресоли керосин, так как не доверяла электричеству”. [10] Испугавшись, что бабушка спалит квартиру, все её жильцы (кроме всё той же “ничьей” бабушки и Васисуалия Лоханкина, расстроенного уходом жены к инженеру Птибурдукову и недавно подвергнутого порке за то, что, по рассеяности, он забывал гасить электрический свет в уборной) спешно застраховали своё имущество. В результате, уже через несколько дней квартира заполыхала, подожжённая сразу с шести сторон.
Среди колоритных жильцов Вороньей Слободки есть некто “бывший князь, а ныне трудящийся Востока, гражданин Гигиенишвили”. Именно он осуществляет экзекуцию бедного Лоханкина и он же предложил выкинуть вещи лётчика Севрюгова (ещё одного обитателя злополучной квартиры номер три, который отправился на поиски пропавшей полярной экспедиции и сам затерялся) на лестницу, к чертям собачьим. [11] На Антитерре, после Бедствия L и запрета непристойного ‘ламмера’, [12] к чертям собачьим «Золотом телёнке», но и к статье Достоевского о спиритизме и чертях. В ней Достоевский пытается доказать (разумеется, в шутку), что за спиритическими явлениями (прыгающими столиками и т. д.) стоят не кто иные как черти. В то же время, он допускает, что эти явления могут объясняться как-нибудь проще: например, электричеством.
Рассказывая о Флавите, Ван говорит, что игра была бы для него скучна, “если бы он не был поражён как учёный странным родством между некоторыми аспектами Скрэбла, с одной стороны, и дощечки спирита – с другой” (1.36). Оглядываясь назад, Ван понимает, что люсеттины кубики отнюдь не случайно сложились в пророческое ВАНИАДА, а Адины образовали слово КЕРОСИН, но он не может (или не решается) объяснить эти поразительные совпадения. Это можем сделать мы, читатели. Мне кажется, что таким образом, с помощью Скрэбла (кубики которого она когда-то не могла перевернуть “солнечной стороной” – то есть, буквами – кверху, потому что её руки были связаны медбратом с чёрными глазами Демона: 1.3), Аква пытается с Терры – или где бы она ни находилась – дать понять Вану, что это она подстроила Пожар в Амбаре (а, возможно, и сам приезд Вана в Ардис), позволивший ему и Аде стать любовниками. В то же время, слово “керосин” намекает на то, что, помимо сверхъестественных, у пожара были и более прозаические, земные, причины. Примечательно, что, если сверхъестественное в «Аде» отсылает к мистику Достоевскому, то рациональное – к произведениям писателей-атеистов, таких как любимые Набоковым Ильф и Петров.
В «Аде» есть множество явных и скрытых аллюзий не только на «Золотой Телёнок», но и на другой шедевр Ильфа и Петрова, роман «Двенадцать стульев» (1927). [13] Стóит обратить внимание хотя бы на демонов Ипполита Матвеевича, помешавших ему и Бендеру овладеть сокровищем, [14] и на , который инженер Брунс просил отца Фёдора не устраивать в его батумском доме. [15] Принято считать, что письма отца Фёдора к жене – это пародия на письма Достоевского (опубликованные незадолго до выхода в свет романа Ильфа и Петрова), в которых он, после очередного проигрыша в рулетку, просит жену выслать денег. Рулеточные переживания Достоевского нашли отражение в его романе «Игрок» (1867). Одним из его персонажей является бабушка, la baboulinka, богатая помещица и московская барыня, внезапно приезжающая в Рулетенбург (где её наследники с нетерпением ждут известия о её смерти). Она увлекается игрой и поначалу выигрывает огромные деньги, ставя исключительно на zéro. [16]
Zero упоминается и в «Двенадцати стульях», в которых Бендер и Воробьянинов сравниваются с игроками в такую рулетку, где зерó приходится на одиннадцать номеров из двенадцати. [17] В «Аде» (2.10), выражение ‘play-zero’ (игра слов с русским ) означает нечто совсем другое и принадлежит Бесс, сиделке престарелого Дэниеля Вина – этого наиболее “достоевского” персонажа романа. В имени Бесс явно обыгрывается русская поговорка “седина в бороду – бес в ребро”. С этими словами (“вот тебе седина в бороду, вот тебе бес в ребро”), Остап осуществляет экзекуцию над Воробьяниновым после неудачи на аукционе. [18] В стоической покорности, с которой Ипполит Матвеевич переносит наказание, есть что-то общее с покорностью Васисуалия Лоханкина, подвергнутого порке в «Золотом телёнке». Необходимо обратить внимание на то, во что обуты герои: малиновые штиблеты Остапа (Ипполит Матвеевич готов был целовать их подмётки, когда увидел свои выставленные на продажу стулья, найденные Бендером [19]), и баронские сапоги Воробьянинова. Мне кажется, есть тонкая связь между этими сапогами, [20] оттороченной горностаем [21] туфелькой Бланш (горничной в Ардисе), которую она потеряла в Ночь Пожара в Амбаре, и Амбаром в «Аде». Точно так же, существует связь между ничьей бабушкой (соседкой Лоханкина по квартире), бабушкой из «Игрока» (в котором есть персонаж – француженка по имени Бланш) и загадочной бабушкой, которая упоминается в «Аде», в главе о Пожаре в Амбаре.
Когда Ван уступает Аде право продолжить рассказ о Ночи Пожара в Амбаре, она упоминает бабушку, которая должна получить рождественскую открытку (1.19):
– не бабушке, которая получит рождественскую открытку, а удивлённому и довольному Змею, я помню, мне ужасно хотелось попросить тебя, чтобы ты сообщил мне кое-какие сугубо научные сведения, потому что краешком глаза…
Эта загадочная бабушка вызывает у внимательного читателя недоумение, поскольку из генеалогического древа, которым открывается «Ада», явствует, что обе бабушки Вана и Ады, Дарья (Долли) Дурманова и Ирина Гарина, давно мертвы. Долли Дурманова, мать Марины и Аквы, умерла в 1870 году, а княгиня Ирина Гарина, жена Дедала Вина и мать Демона – ещё в 1838-м. Мать Дэниеля Вина (мужа Марины и “официального” отца Ады) скончалась в 1849 году. Ван и Ада, понятно, не могут поздравить ни одну из этих дам с рождеством. Быть может, Ада имеет в виду “прабабку” Еву (для которой довольный Змей, действительно, является подходящей компанией)? Но, опять же, по какому адресу Ада или Ван могли бы писать ей? Письма в Эдем не доходят; кроме того, выражение “писать к праотцам” является одним из многочисленных эвфемизмов смерти. [22] Эксцентричная бабушка из «Игрока» тоже умерла, о чём герой-рассказчик узнаёт в конце романа; [23] следовательно, и она не может быть Адиным адресатом. Остаётся только ничья бабушка из «Золотого Телёнка», адрес которой (Черноморск, Лимонный переулок, квартира номер три) хорошо известен. Нет ничего удивительного в том, что она получит рождественскую открытку от Ады (которая, возможно, поблагодарит бабулю за присланную бутылочку керосина). Ведь получил же Корейко, другой персонаж «Золотого телёнка», телеграмму от братьев Карамазовых, [24] героев последнего романа Достоевского!
В завершении этой статьи, ещё два слова о «Флавите». Флавита – это анаграмма слова “алфавит.” Одна из глав «Двенадцати стульев» называется «Алфавит “зеркало жизни”». [25] В ней рассказывается о визите Остапа Бендера к Варфоломею Коробейникову, заведующему старгородским архивом, у которого великий комбинатор надеялся получить ордера на стулья из бывшего дома Воробьянинова (в одном из этих стульев спрятаны сокровища). “Алфавитная книга, зеркало жизни” – так Коробейников называет свою картотеку ордеров на мебель, конфискованную у бывших владельцев Советской властью. В этой картотеке нашлись и воробьяниновские ордера. Когда работник архива намекнул Бендеру, что потребуется небольшая сумма, чтобы оплатить его услуги, Остап попросил его быть конкретней: “Ближе к телу, как говорит Мопассан”.
В ночь Пожара в Амбаре Ван подобрался к телу Ады как нельзя ближе и почти овладел ею. Интересно, что единственными людьми, благополучно проспавшими Пожар в Амбаре, были Люсетта и её гувернантка Mlle Ларивьер, [26] которой в «Аде» приписаны некоторые рассказы Мопассана (не существующего, по словам Вивиана Даркблума, [27] на Антитерре). Так, рассказ Мопассана “La Parure” (1884) известен на Антитерре как ère de Diamants ожерелье (1.31). Кроме того, он обещает ей, что в старости (или после смерти?) они, как герои Чехова, увидят всё небо в алмазах. [28]
В «Аде» брильянты не спрятаны в стулья, и никто не пытается пронести их, вместе с другими драгоценностями, под одеждой (поближе к телу) через границу, как делает в конце «Золотого телёнка» Остап Бендер. Тем не менее, «Аду» роднит с романами Ильфа и Петрова (авторами, конгениальными Набокову) то, что истинные сокровища – блестящий слог и искрящийся юмор – лежат в ней на поверхности, , валяются под ногами. Читателю остаётся лишь наклониться и подобрать их. Но, кроме того, в «Аде» (в недрах Терры, так сказать) спрятан не один клад тайных аллюзий, отыскание которых так весело и сполна вознаграждает читателя за потраченные время и усилия.
Примечания
[1] Из-за полыхающих зарниц в Ночь Пожара в Амбаре Ван покинул гамак в саду и перебрался на ночлег в свою комнату в доме (1.19).
«Ады».
[4] См. мою статью “Ada as a Triple Dream” (The Nabokovian, #53).
«Подросток», Часть Третья, глава седьмая, I.
[6] «Дневник писателя», 1876, январь.
“Подробности бедствия L в «Аде»” я попытаюсь показать, что за этим загадочным бедствием стоят несколько реальных событий – в том числе, смертный приговор, вынесенный петрашевцам (среди которых был и Достоевский), а также появление спиритизма.
[8] В главе о Пожаре в Амбаре, Ада протестует против упоминания Ваном электричества по-итальянски и говорит, что это запрещено делать даже по-литовски и по-латыни.
“‘Traditions of a Russian Family’ in Nabokov’s Ada” (The Nabokovian, #52), я попыталя показать, что дух Аквы каким-то таинственным образом участвует в судьбе Вана, которого она любила как родного сына.
[10]«Золотой телёнок», глава XXI, «Конец Вороньей Слободки».
«Золотой телёнок», глава XIII, «Васисуалий Лоханкин и его роль в Русской Революции».
“Ламмер: amber (Fr.: l’ambre), аллюзия на электричество” (Вивиан Даркблум, “Примечания к «Аде»”). Но английское amber (янтарь) созвучно русскому слову “амбар”!
“Ada’s ‘Last tango’ in Dance, Song & Film.” Cycnos, V. 24, #1, 2007 и мою “Grattez le Tartare… or Who Were the Parents of Ada’s Kim Beauharnais?” (The Nabokovian, #59).
«Двенадцать стульев», глава XX, «От Севильи до Гренады».
[15] «Двенадцать стульев», глава XXXVII, «Зелёный Мыс».
[16] «Игрок», глава X.
«Двенадцать стульев», глава XXV, «Разговор с голым инженером».
[18] «Двенадцать стульев», глава XXI, «Экзекуция».
«Двенадцать стульев», глава XVIII, «Музей мебели».
[20] Своих баронских сапог с квадратными носами Ипполит Матвеевич стыдится, придя в московский ресторан «Прага» («От Севильи до Гренады»). Квадратные носы сапогВоробьянинова как-то соотносятся с Тарном, прямоугольным водоёмом, отделяющим Амбар от Ардис Холла.
«Флавиту», пахнет духами, которые горничные называли “Горностаевый Мускус” (1.36). Интересно сравнить туфельки Бланш с халатиком людоедки Эллочки, оттороченным мехом “мексиканского тушкана” («Двенадцать стульев», глава XXII, «Людоедка Эллочка»).
[22] Забавную классификацию человеческих смертей предлагает в «Двенадцати стульях» (глава II: «Кончина мадам Петуховой») гробовых дел мастер Безенчук.
[23] «Игрок», глава XVII.
«Золотой Телёнок», глава XX: «Телеграмма от братьев Карамазовых».
[26] Если Люсетта спала тихо, то Ларивьер храпела, сотрясая весь дом (1.19). “Храпят”, как известно, лошади. В этой связи, интересно, что хозяйкой Вороньей Слободки была дама по имени Люция Францевна Пферд (Pferd по-немецки “лошадь”).
[27] См. “Примечания к «Аде» Вивиана Даркблума”.
[28] В «Игроке» (глава XV), Бланш обещает герою, что с ней он увидит звёзды среди бела дня (“étoiles en plein jour”). Она делает это в тот момент, когда он натягивает чулки на её прелестные ножки. В «Аде», в альбоме Кима Богарнэ есть фотография: Бут (сын дворецкого) целует обнажённую ножку Бланш (2.7). Вероятно, она была снята в Ночь Пожара в Амбаре. С пожара Бланш вернулась в чулках, но необутая.