Утгоф Г.М.: «Audiatur et altera pars» - к проблеме «Набоков и Лоуэлл»

«AUDIATUR ET ALTERA PARS»:

К ПРОБЛЕМЕ «НАБОКОВ И ЛОУЭЛЛ»¹

Г. М. Утгоф

(Таллин)

9 марта 1969 г. В. Набоков-Сирин писал Г. П. Струве: «Вместо нападок на Фильдовы переводы занялись бы Вы лучше основательным разбором мерзостных “преображений”, которыми Lowell, Ольга Carlisle и их сообщники оскорбляют тень Мандельштама и других бедных наших поэтов. В свое время я, конечно, грохну, но хорошо бы и Вам продолжить Вашу кампанию против этих шарлатанов»¹. В публикации в журнале «Звезда» (1999. № 4) подготовленной Е. Б. Белодубровским, эти строки сопровождаются следующей историко-литературной справкой: «Роберт Лоуэлл (1917-1977) - американский поэт. Ольга Карлайл, урожд<енная> Андреева - внучка русского писателя Леонида Андреева, дочь его сына, эмигрантского поэта и прозаика Вадима Андреева, - переводчица, журналистка, автор мемуаров, в том числе о встречах с Борисом Пастернаком»². Справка эта нуждается в существенных дополнениях.

В частности, что такое те «мерзостны<е> “преображен- ии<я>”», о которых с таким гневом пишет своему адресату Набоков? Очевидно, что речь здесь идет об одной из тогдашних новинок - антологии “Poets on Street Corners” («Поэты на уличных углах») под редакцией О. В. Андреевой-Карлайль. В антологию эту вошли переводы из пятнадцати русских поэтов: А. Блока, Анны Ахматовой, Б. Пастернака, О. Мандельштама, М. Цветаевой, В. Маяковского, С. Есенина, Н. Заболоцкого, Б. Поплавского, Е. Евтушенко, А. Вознесенского, И. Холина, Г. Сапгира, Б. Ахмадулиной и И. Бродского³.

Переводы из Мандельштама, выполненные Робертом Лоуэллом, лауреатом Bollingen Poetry Translation Prize 1962 г., помещены в антологии с указанием на их подчеркнуто вольный характер. Уже этого одного обстоятельства было достаточно для того, чтоб Набоков счел Лоуэлла оскорбителем тени покойного Мандельштама - поэта, который Набокову был особенно дорог в те годы⁴.

В 1964 г. в предисловии к своему комментированному переводу пушкинского «Онегина» Набоков писал, что попытки поэтического перевода подпадают под три категории: 1) парафрастический перевод (создание вольного переложения исходного текста с купюрами и конъектурами), 2) лексический перевод (передача основного смысла слов и их порядка) и - наконец - 3) буквальный перевод (передача точного контекстуального значения подлинника столь близко, сколь это позволяют ассоциативные и синтаксические особенности другого языка). «Only this is true translation»⁵, - подчеркивал он, говоря о переводе буквальном⁶.

4 декабря 1969 г. “The New York Review of Books” («Нью- Йоркское книжное обозрение». 1969. Т. 13. № 10) поместил заметку Набокова “On Adaptation” («Об адаптации»), представляющую собой манифест против практики вольного перевода поэ- зии⁷. Она начиналась словами: “Here is a literal translation of a great poem by Mandelshtam, <...> which appears in the original Russian on pp. 142 and 144 of Olga Carlisle’s anthology Poets on Street Corners <...>. It consists of sixteen tetrametric (odd) and trimetric (even) anapaestic lines with a masculine rhyme scheme bcbc”⁸. За этой преамбулой следовал буквальный перевод стихотворения «За гремучую доблесть грядущих веков.» и перечень поправок к вольному переводу Лоуэлла, напечатанному на 143-й и 145-й страницах той же антологии.

Для того чтобы дать представление об отличиях двух переводов, я позволю себе привести оба текста ad litteram. Но вначале - исходным текст стихотворения в редакции, известном

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей -

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей -

Запихай меня лучше, как шапку в рукав

Жаркой шубы сибирских степей...

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых костей в колесе;

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе, -

Уведи меня в ночь, где течет Енисей

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

<И неправдой искривлен мой рот>

(17-28 марта 1931)⁹.

Познакомимся теперь с переводом Лоуэлла:

In the name of the higher tribes of the future,

I have had to give up my drinking cup at the family feast, my joy too, then my honor.

This cutthroat wolf century has jumped on my shoulders, but I don’t wear the hide of a wolf - no, tuck me like a cap in the sleeve of a sheepskin shipped to the steppes.

I don’t want to eat the small dirt of the coward,

or wait for the bones to crack on the wheel.

I want to run with the shiny blue foxes

moving like dancers in the night.

There the Siberian river is glass,

there the fir tree touches a star,

because I don’t have the hide of a wolf,

or slaver in the wolf trap’s steel jaw¹⁰.

А вот - перевод Набокова:

For the sake of the resonant valor of ages to come, for the sake of a high race of men,

I forfeited a bowl at my fathers’ feast,

and merriment, and my honor.

On my shoulders there pounces the wolThound age,

but no wolf by blood am I;

better, like a fur cap, thrust me into the sleeve

of the warmly fur-coated Siberian steppes,

- so that I may not see the coward, the bit of soft muck,

so that all night the blue-fox furs may blaze

for me in their pristine beauty.

Lead me into the night where the Enisey flows,

and the pine reaches up to the star,

because no wolf by blood am I,

and injustice has twisted my mouth¹¹.

Сравнивая переводы Лоуэлла и Набокова, нельзя не заметить, что автор заметки “On Adaptation” был прав, отмечая, к примеру, что неологизм Мандельштама «век-волкодав» следовало бы передать не как “this cutthroat wolf century” («этот беспощадный волк-век»), а как “the wolThound age” («волкодав-век»), что строку «но не волк я по крови своей» следует переводить “but no wolf by blood am I” («но не волк по крови я»), а не “but I don’t wear the hide of a wolf” («но я не ношу волчьей шкуры»), что строка “there the fir tree touches a star” («там ель касается звезды») не соответствует подлиннику, так как “fir tree” - это «ель», а у Мандельштама - «сосна» и т.д. Куда менее объективны, а значит - открыты для критики - его тезисы против иного перевода, кроме буквального, которыми “On Adaptation” завершается. Так, например, Набоков писал: “I am well aware that my laborious literal reproduction of one of the masterpieces of Russian poetry is prevented by the rigor of fierce fidelity from parading as a good English poem; but I am also aware that it is true translation, albeit stiff and rhymeless, and that the adapter’s good poem is nothing but a farrago of error and improvisation defacing the even better poem it faces in the anthology <« Сохрани мою речь навсегда...» - Г. У> <...>. Although some of the English versions in Miss Carlisle’s collection do their best to follow the text, all of them for some reason or other (perhaps in heroic protection of the main offender) are branded “Adaptations.” What, then, is there especially adaptive or adaptational in an obvious travesty? This I wish to be told, this I wish to comprehend. “Adapted” to what? To the needs of an idiot audience? To the demands of good taste? To the level of one’s genius? But one’s audience is the most varied and gifted in the world; no arbiter of genteel arts tells us what we can say or can’t say; and, as to genius, nowhere in those paraphrases is the height of fancy made to fuse with the depth of erudition, like a mountain orbed by its reflection in a lake - which at least would be some consolation. What we do have are crude imitations, with hops and flutters of irresponsible invention weighed down by the blunders of ignorance”¹².

Надменный и нарочито назидательный тон манифеста Набокова (ср.: “a farrago of error and improvisation” - «смесь заблуждения и импровизации»; “an obvious travesty” - «очевидная пародия»; “crude imitations, with hops and flutters of irresponsible invention weighed down by the blunders of ignorance” - «грубые имитации c ужимками и прыжками безответственной изобретательности, отягченные ошибками, сделанными по невежеству» и т.д.) поставил в весьма щекотливое положение соредактора “The New York Review of Books” Роберта Сильверса. Как было установлено в 2002 г. Майклом Вахтелем, Сильверс через Андрееву-Карлайль передал верстку заметки “On

Adaptation” Н. Я. Мандельштам с тем, чтобы она приняла на себя роль арбитра¹³. 18 ноября 1969 г., т.е. за две недели до выхода “On Adaptation”, Андреева-Карлайль получила открытое письмо вдовы поэта¹⁴, в котором «шедевр Набокова» расценивался как «окрики, недостойные литератора»:

“Dear Mr. Silvers:

I thank you for sending me Nabokov’s letter about Robert Lowell’s translations of my late husband’s poetry. It’s good to know this masterpiece of Nabokov. He is said to be a great writer and a poet. I for one think that such letter as his about Robert Lowell doesn’t remind of the way poets speak to each other. Every word in this letter strikes me as barking unworthy of a man of letters. He is deprived of sympathy and of mutual understanding”¹⁵.

Н. Мандельштам писала, что те же претензии, что адресует Набоков Лоуэллу, могут быть ровно с тем же успехом предъявлены Державину, Батюшкову и Жуковскому: “The same could have been said about wonderful Russian verses by Derzhavin (based on Petrarch), “Thoughtfulness” and about Batiushkov, greatly indebted to foreign poets; about Zhukovskii whose version of Goethe’s “Erlkoning” is far from being exact. <...> Should any Nabokov abuse Zhukovskii that he (according to his views and faith) give another turn to Goethe’s poem?»¹⁶. Перевод зарубежной поэзии, подчеркивала она, это всегда перевод свободный, поскольку является чем-то сродни разговору двух братьев, говорящих на разных языках. Стихотворения каждого подлинного поэта принадлежат всем и каждому, и каждая родственная душа вольна их интерпретировать, выказывая свое собственное понимание этих текстов. Те же, кому не нравятся существующие переводы, могут взяться за дело заново - это единственный способ критики перевода предшественника: “A poet’s translation of foreign verses is always free. It is a kind of conversation, it is the best form of communication of those who are brothers speaking different languages. Verses of any true poet belong to everybody, and every friendly soul is welcome to interpret them, to give his version and to show his understanding of them. Those who are not satisfied can perform this task once more. This is the only way of criticizing the translation. Scolding and barking should be done away with”¹⁷.

После этого следовал перечень контрдоводов против поправок, заключавшихся в “On Adaptation”¹⁸ и оценка поступка Набокова «Передайте мой привет Роберту Лоуэллу и скажите Набокову, что я желаю ему быть добрее. Доброта - это лучшее качество человека»: “Give my love to Robert Lowell and tell Nabokov that I wish him to be kinder. Kindness is the best quality of man”¹⁹.

По стечению обстоятельств апология переводческой практики Лоуэлла не появились в “The New York Review of Books” ни 4, ни 18 декабря 1969 г. (1969. Т. 13. № 10, 11), ни в следующем году (1970. Т. 13. № 12; 1970. Т. 14. № 1-12; 1970. Т. 15. № 1-11). Из памяти культуры она оказалась изъята вплоть до начала XXI в., пока американский богемист Крейг Кревенс не обнаружил машинописный экземпляр письма Н. Мандельштам среди бумаг Лоуэлла в библиотеке Техасского университета в Остине. Майкл Вахтель сопроводил эту находку примечаниями и блистательной историко-литературной справкой, напечатав ее в журнале “The Russian Review” («Русское обозрение»).

Решение редакторов “The New York Review of Books” не печатать вдову Мандельштама в одном номере с “On Adaptation”²⁰ создало мифогенную ситуацию в набоковедении. С легкой руки Брайана Бойда, автора наиболее авторитетной биографии Набокова²¹, автор “On Adaptation” стал восприниматься как “good guy” (т.е. как «культурный» герой), а Лоуэлл как “bad guy” (т.е. как герой «некультурный»)²². То обстоятельство, что Лоуэлл, с которым Набоков был лично знаком с 1952 г.²³, вызвал явственное раздражение Набокова в ходе полемики вокруг перевода «Онегина»²⁴, Брайан Бойд не педалирует²⁵.

Сравнивая интенции Лоуэлла и Набокова, нельзя не заметить, что оба переводчика стихотворения «За гремучую доблесть грядущих веков...» действовали, исходя из родственных побуждений. В сущности, Набоков использовал текст Мандельштама в своих целях, подобно тому как Лоуэлл использовал тот же текст в своих целях. Вольный перевод Лоуэлла вовсе не представляет собой череду отступлений от подлинника, как хотел доказать Набоков, а обладает своей внутренней логикой. В частности, если Мандельштам отталкивался в своем тексте от латинской сентеции homo homini lupus est («человек человеку - волк»; ср.: «Но не волк я по крови своей»; «Потому что не волк я по крови своей»), то Лоуэлл выстраивал свой текст вокруг первобытной реалии («волчья шкура»; ср.: “<B>ut I don’t wear the hide of a wolf”; “<B>ecause I don’t have the hide of a wolf”), намекая тем самым на первобытную по своей грубости, жестокости и нетерпимости природу ХХ века. В свою очередь, “On Adaptation” не преследует цели, которую усмотрела вдова Мандельштама, и не столько дискредитирует Лоуэлла как переводчика, сколько пропагандирует метод верного, с точки зрения Набокова, перевода.

Словно предвосхищая концепцию Ричарда Рорти, провозгласившего принцип прагматического отношения к тексту²⁶, и Набоков, и Лоуэлл использовали словесные тексты, подобно предметам материального быта. И Набоков, и Н. Мандельштам, будучи при этом представителями модернистской, а не постмодернистской эпохи, не могли не заметить сомнительности подобного отношения к слову с точки зрения традиционной этики. Отсюда - и этическая мотивация совета Набокова Струве, и сентенция Н. Мандельштам: «Скажите Набокову, что я желаю ему быть добрее».

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Цит. по: Белодубровский Е. Б. Владимир Набоков: Письма к Глебу Струве // Звезда. 1999. № 4. С. 37.

² [Б. п] <Вступительная заметка и примечания к публикации Е. Б. Белодубровского «Владимир Набоков: Письма к Глебу Струве»> // Звезда. 1999. № 4. С. 37. Ср. заметку об О. В. Андреевой-Карлайль в статье Майкла Вахтеля “Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to Arthur Miller and Inge Morath” («Надежда Яковлевна Мандельштам: Письма Артуру Миллеру и Инге Морат»): “Olga Andreyev Carlisle (b. 1930), painter and writer, granddaughter of the writer Leonid Andreyev (1871-1919). Raised in Paris by Russian emigre parents, undergraduate education at Bard College, New York. In 1960, on her first visit to the Soviet Union, she met with Boris Pasternak, Kornei Chukovskii, Mikhail Sholokhov and Il’ia Erenburg. She recorded her impressions of these meetings in Olga Andreyev Carlisle, Voices of the Snow (Wachtel, M. Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to Arthur Miller and Inge Morath // The Russian Review. 2002. Vol. 61. No. 4. P. 505).

³ См.: Poets on Street Corners: Portraits of Fifteen Russian Poets by Olga Carlisle. New York, 1968. См. также сдержанный отклик Робина Кембалла: Kemball, R. <Untitled Review of Olga Carlisle’s book Poets on Street Corners: Portraits of Fifteen Russian Poets> // The Russian Review. 1970. Vol. 29. No. 1. P. 103-106) и разгромную рецензию В. Ф. Маркова: Markov, V. <Untitled Review of Olga Carlisle’s book Poets on Street Corners: Portraits of Fifteen Russian Poets> // Slavic Review. 1970. Vol. 29. No. 1. P. 156-160).

⁴ Свидетельствуют об этом как отклики современников, так и эпистолярий Набокова. По наблюдению Р. Янгирова, в одном из писем издателя альманаха «Воздушные пути» Р.Н. Гринберга к Г.В. Адамовичу за 1960 г. зафиксирована рецепция Набоковым стихотворения «Пусти меня, отдай меня, Воронеж...»: «Я читал это заклинание Набокову. Он выслушал, подумал и сказал, что в одиночестве - и это знает по себе - человек начинает “играть” словом. М<ан- дельштам> его в общем крепко “заволновал”» (цит. по: Янгиров Р. Друзья, бабочки и монстры: Из переписки Владимира и Веры Набоковых с Романом Г ринбергом // Диаспора: Новые материалы. Париж; СПб., 2001. Вып. I. С. 536).

Ср. письмо Набокова Гринбергу от 22 июля 1961 г.: “Dorogoy Roman, Prosti, chto s takim opozdaniem blagodaryu tebya za interesneyshiy “Almanah II”. Kakie strashnie stihi Mandelshtama pro stalinskie brovi i serdtsevinu <ср. прим. Р. Янгирова: «Имеются в виду стихотворения О. Мандельштама “Мы живем под собою не чуя страны.” и “Средь народного шума и спеха.”, включенные в публикацию “57 стихотворений” в ВП-II» - Янгиров Р. Друзья, бабочки и монстры. С. 536>! No interesni oni ne stol’ko kak stihi, skol’ko kak “chelovecheskiy document”. I strannaya provintsial’nost’ Ahmatovoy proishodit, ya dumayu, ot teh zhe izgnaniy i udusheniy. Vsyo eto bylo, konechno, ochen’ vazhno opublikovat’» (цит. по: Друзья, бабочки и монстры. С. 535).

Ср. письмо соредактору вашингтонского «Собрания сочинений» Мандельштама Г.П. Струве от 4 октября 1965 г.: «Дорогой Глеб Петрович, мы с женой очень Вас благодарим за стихи Мандельштама <ср. прим.: «Очевидно, речь идет о т. 1 Собр. соч. О. Мандельштама, начавшего выходить в 1964 г. под ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова» - [Б. п.]. <Вступительная заметка и примечания к публикации Е. Б. Белодубровского «Владимир Набоков: Письма к Г лебу Струве»>. С. 36)>. Стихи изумительные и душераздирающие, и я счастлив иметь этот ценнейший том на своей припостельной полке» (цит. по: Белодубровский Е. Б. Владимир Набоков: Письма к Глебу Струве. С. 36; ср. 1-ю публ. письма с прим. Д. В. Набокова: Nabokov, V. Selected Letters: 1940-1977 / Ed. by Dmitri Nabokov and Matthew J. Bruccoli. San Diego, New York, London, 1989. P. 378).

Ср. также телевизионное интервью Роберту Хьюзу (1965), в котором Набоков подчеркивал, что Мандельштам был «величайшим поэтом из тех, кто силился выжить в России при Советах»:

«What do you think of Russian writing since 1945?

Soviet literature... Well, in the first years after the Bolshevik revolution, in the twenties and early thirties, one could still distinguish through the dreadful platitudes of Soviet propaganda the dying voice of an earlier culture. The primitive and banal mentality of enforced politics - any politics - can only produce primitive and banal art. This is especially true of the so-called “social realist” and “proletarian” literature sponsored by the Soviet police state. Its jackbooted baboons have gradually exterminated the really talented authors, the special individual, the fragile genius. One of the saddest cases is perhaps that of Osip Mandelshtam - a wonderful poet, the greatest poet among those trying to survive in Russia under the Soviets - whom that brutal and imbecile administration persecuted and finally drove into death in a remote concentration camp. The poems he heroically kept composing until madness eclipsed his limpid gifts are admirable specimens of a human mind at its deepest and highest. Reading them enhances one’s healthy contempt for Soviet ferocity. Tyrants and torturers will never manage to hide their comic stumbles behind their cosmic acrobatics. Contemptuous laughter is all right, but it is not enough in the way of moral relief. And when I read Mandelsham’s poems composed under the accursed rule of those beasts, I feel a kind of helpless shame, being so free to live and think and write and speak in the free part of the world. - That’s the only time when liberty is bitter» (Nabokov, V. Strong Opinions. New York and Toronto, 1973. P. 58).

Ср. также интервью Герберту Гольду и Джорджу А. Плимптону (1967), в котором Набоков сказал, что «через призму трагической судьбы Мандельштама, его поэзия кажется более значительной, чем она есть на самом деле»:

«**How do you now regard the poets Blok and Mandelshtam and others who were writing in the days before you left Russia ?

I read them in my boyhood, more than a half-century ago. Ever since that time I have remained passionately fond of Blok’s lyrics. His long pieces are weak, and the famous The Twelve is dreadful, self-consciously couched in a phony “primitive” tone with a pink cardboard Jesus Christ glued on at the end. As to Mandelshtam, I also knew him by heart, but he gave me a less fervent pleasure. Today, through the prism of his tragic fate, his poetry seems greater than it actually is. I notice incidentally that professors of literature still assign these two poets to different schools. There is only one school: that of talent» (Nabokov, V. Strong Opinions. P. 97).

Двинятин Ф. Пять пейзажей с набоковской сиренью // В. В. Набоков: Pro et contra. Материалы и исследования о жизни и творчестве

B. В. Набокова: Антология. СПб., 2001. Т. 2. С. 291-314; Двинятин Ф. Набоков, модернизм, постмодернизм и мимесис // Империя N.: Набоков и наследники. Сборник статетй / Редакторы-сост. Ю. Левинг, Е. Сошкин. М., 2006. С. 442-481; Дзядко Ф., Утгоф Г. “The Undercurrents of Suggestion”: К проблеме «Набоков и Мандельштам» // Русская филология: Сборник научных работ молодых филологов. Тарту, 2002. Вып. 13. С. 140-144; Долинин А. Примечания <к «Дару»> // Набоков В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. СПб., 2000. Т. 4. С. 634-768; Левинг Ю. Вокзал - гараж - ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма. СПб., 2000; Левинтон Г. Душа ведь женщина: Из комментариев к «Летейским стихам» Мандельштама. «Когда Психея-жизнь спускается к теням» // Studia metrica et poetica: Сборник статей памяти П.А. Руднева. СПб., 1999. С. 265-277; Левинтон Г. Заметки о парономазии. I. Парономазии и подтексты у Набокова // «На меже меж Голосом и Эхом»: Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян. М., 2007. С. 60-69; Лекманов О. Примечания <к заметке «“Память любит ловить в темноте”: К истокам мандельштамовской образности»> // Лекманов О. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000. С. 698-699; Маслов Б. Поэт Кончеев: Опыт текстологии персонажа // НЛО. 2001. Т. 47. № 1. С. 172-186; Примечания <к «Посещению музея»> // Набоков В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. СПб., 2000. Т. 5. С. 738; Ронен О. Исторический модернизм, художественное новаторство и мифотворчество в системе оценок Владимира Набокова // Philo- logica: Двуязычный журнал по русской и теоретической филологии / Под ред. И. А. Пильщикова и М. И. Шапира. 2001-2002. Т. 7 (17/18). С. 247-260; Ронен О. Идеал: О стихотворении Анненского «Квадратные окошки» // Звезда. 2001. № 5.

C.    226-232; Ронен О. «Vera» // Звезда. 2002. № 1. С. 233-238. Утгоф Г. «Бархат» как «рогожа» // Studia Slavica: Сборник научных трудов молодых филологов. Таллинн,

2005. Вып. V. С. 100-110; Утгоф Г. «13» в «Приглашении на казнь» // Arbor Mundi: Мировое древо. Международный журнал по теории и истории мировой культуры.

2006.    Вып. 13. С. 76-96; Boyd, B. Annotations to Ada // The Nabokovian. 1993. Vol. 31. No. 2. P. 21-22; Boyd, B. Vladimir Nabokov: The American Years. Princeton, 1991.

⁵ A Novel in Verse by Alexander Pushkin / Translated from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov: In Four Volumes. New York, 1964. Vol. 1. P. viii.

⁶ Ср. в исходном тексте: “Attempts to render a poem in another language fall into three categories:

(1)    Paraphrastic: offering a free version of the original, with omissions and additions prompted by the exigencies of form, the conventions attributed to the consumer, and the translator’s ignorance. Some paraphrases may possess the charm of stylish diction and idiomatic conciseness, but no scholar should succumb to stylishness and no reader be fooled by it.

(2)    Lexical (or constructional): rendering the basic meaning of words (and their order). This a machine can do under the direction of an intelligent bilinguist.

(3) Literal: rendering, as closely as the associative and syntactical capacities of another language allow, the exact contextual meaning of the original. Only this is true translation» (Eugene Onegin. Vol. 1. P. vii-viii). Ниже Набоков писал, что словосочетание «буквальный перевод» несколько плеонастично, т.к. собственно переводом является только буквальный - «передающий точные нюансы и интонации текста»: “A “literal translation”, as I understand it, is a somewhat tautological term, since only a literal rendering of the text is, in the true sense, a translation. However, there are certain shades of the epithet that may be worth while preserving. First of all, “literal translation” implies adherence not only to the direct sense of a word or sentence, but to its implied sense; it is a semantically exact interpretation, and not necessarily a lexical one (pertaining to the meaning of a word out of context) or a constructional one (conforming to the grammatical order of words in the text). In other words, a translation may be, and often, is, both lexical and constructional, and it is only then literal when it is contextually correct, and when the precise nuances and intonation of the text are rendered” (Eugene Onegin. Vol. 3. P. 185; ср.: Nabokov, V. Strong Opinions. P. 81).

Исследователи, обращавшиеся к вопросу о воплощении этой теории в жизнь, отмечали, что монументальный комментированный перевод «Онегина» не отвечает заявленным параметрам буквализма (см.: Dolinin, A. Eugene Onegin // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. by Vladimir E. Alexandrov. New York and London, 1995. P. 117-130; Rosengrant, J. Nabokov, Onegin, and the Theory of Translation // Slavic and East European Journal. 1994. Vol. 38. No. 1. P. 13-27; см. также рец.: Gerschenkron, A.

Не является буквальным и перевод стихотворной части набоковского “Pale Fire” («Бледный свет»), предпринятый В. Е. Набоковой (см.: Набоков В. Бледный огонь / Пер. В. Набоковой. Ann Arbor, 1983. С. 29-66), - непогрешимо точный в лексическом измерении (ср. суждение М. Л. Гаспарова: «НЕМЕЗИДА “Бледный огонь” в пер<еводе> Веры Набоковой, стихи переведены нерифмованным разностопным ямбом, как Набоков переводил “Онегина” и с таким же разрушительным результатом: Пушкин отмщен. Легче ли в этом русском стихе слышать неуместную схожесть с “Рустемом и Зорабом”, чем в английском?» - Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М., 2000. С. 378). В переводе вдовы Набокова отступление от буквализма начинается уже с заглавия, которое, как отмечалось в исследовательской литературе, представляет реминисценцию трагедий Шекспира «Гамлет» и «Тимон Афинский» (см. прежде всего: Alter R. Nabokov’s Game of Worlds // Alter R. Partial Magic: A Novel as a Self-Conscious Genre. Berkeley, 1975. P. 180-217; Boyd B. Nabokov’s Pale Fire: The Magic of Artistic Discovery. Princeton, 1999; Grabes H. Nabokov and Shakespeare: The English Works // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. by Vladimir E. Alexandrov. New York and London, 1995. P. 496-512; Lyons, J. O. Pale Fire and the Fine Art of Annotation // Vladimir Nabokov: The Man and His Work. Madison, Milwaukee and London, 1967. P. 157-164; McCarthy, M. A Bolt from the Blue // Nabokov, V. Pale Fire / With an Introductory Essay by Mary McCarthy. Harmondsworth, 1991. P. iii-xxii; Meyer, P. Find What the Sailor Has Hidden: Vladimir Nabokov’s Middletown, 1988; ср.:

Мейер П. Найдите, что спрятал матрос: «Бледный огонь» Владимира Набокова. М., 2007; Tammi, P. Pale Fire // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. by Vladimir E. Alexandrov. New York and London, 1995. P. 571-586; Williams, C. T. “Web of Sense”: Pale Fire in the Nabokov Canon // Critique. 1963. Vol. 6. No. 3. P. 29-45). Историческому читателю, для которого предназначался русский извод “Pale Fire”, эти трагедии были известны по переводам А. И. Кронеберга и П. И. Вейнберга (ср. «Гамлет», I, 5: «Прощай! Прощай! Светящийся червяк / Мне говорит, что близко утро: / Бессильный свет <курсив мой. - Г. У.> его уже бледнеет. / Прощай, прощай и помни обо мне!» - Шекспир: Библиотека великих писателей / Под ред. С.А. Венгерова. СПб., 1903. Т. 3. С. 91; ср. «Тимон Афинский», IV, 3: «Везде / Я вам найду грабительства примеры: / Так солнце - вор, который океан / Обкрадывает силой притяженья; / И месяц - вор нахальный: крадет он / Свой бледный свет <курсив мой. - Г. У.> у солнца; океан - / Вор: жидкостью своей он разрешает / Луну в поток соленых слез» - Шекспир: Библиотека великих писателей. Т. 3. С. 556), но в переводе Набоковой реминисценции к ним упразднила сама передача слова “fire” словом «огонь» (см.: Утгоф Г. Вокруг «Pale Fire» // Русская филология: Сборник научных работ молодых филологов. Тарту, 2001. Вып. 12. С. 97-100).

⁷ Nabokov, V. On Adaptation // The New York Review of Books. Vol. 13. No. 10. P. 50-51. “On Adaptation” вошла в состав “Strong Opinions” («Твердые суждения»; см.: Nabokov, V. Strong Opinions. New York and Toronto: McGraw-Hill. P. 280-238) со следующими конъектурами:

⁸ Nabokov, V. Strong Opinions. New York and Toronto, 1973. P. 280.

⁹ Мандельштам O.

¹⁰ Poets on Street Corners: Portraits of Fifteen Russian Poets by Olga Carlisle. New York, 1968. P. 143, 145.

¹¹ Nabokov, V. Strong Opinions. P. 280-281.

¹²

¹³ См.: Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to and about Robert Lowell / Publication by Michael Wachtel and Craig Cravens // The Russian Review. 2002. Vol. 61. No. 4. P. 526.

¹⁴ См.: Ibid. P. 526.

¹⁵ Ibid. P. 529.

¹⁶ Ibid.

¹⁷

¹⁸ См. глоссу Набокова: “Line 1, “resonant valor,” gremuchaya doblest’ (nom.): Mandelshtam improves here on the stock phrase “ringing glory” (gremyashchaya slava). improperly given under gremuchiy <...> by some unhelpful informer, e.g., Louis Segal, M.A., Ph.D. (Econ.), D.Phil., compiler of a Russian-English dictionary” (Nabokov, V. Strong Opinions. P. 281).

<future> is something that the poet is afraid of. It is not the “resonant” but the “roaring glory” or valour. I hear this sound and feeling in the word “foreboding” in Lowell’s translation. Being a poet, he caught the feeling of his brother-poet” (Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to and about Robert Lowell. P. 529-530).

См. перевод Набокова: “<F>or the sake of a high race of men” (Nabokov, V. Strong Opinions. P. 280).

Ср. возражение Н. Мандельштам: “The Russian “vysokoe plemia liudei” means not only “the high race of men” but also “those giants of the future.” Every word in any poem has not only its “word for word” meaning but expresses also the idea of the poet, gives the shades of meaning, the background of his disposition. And that is the soul of poetry” (Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to and about Robert Lowell. P. 530).

very blazon of its faunal opulence) is demoted by the adaptor to a “sheepskin” which is “shipped to the steppes” with the poet in its sleeve. Besides being absurd in itself, this singular importation totally destroys the imagery of the composition. And a poet’s imagery is a sacred, unassailable thing” (Nabokov, V. Strong Opinions. P. 281-282).

Ср. возражения Н. Мандельштам: “He said: “a poet’s imagery is sacred, unassailable thing.” Lowell is a poet. His imagery must be considered as sacred though it is based on Mandelstam’s poem. <.. .> There is an idea of transportation in this poem: “Uvedi menia v noch’” which Nabokov simply ignored and Lowell gave by the word “shipped”.” (Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to and about Robert Lowell. P. 529-530).

См. глоссу Набокова: “Lines 11-12: the magnificent metaphor of line 8 now culminates in a vision of the arctic starlight overhead, emblemized by the splendor of gray-blue furs, with a suggestion of astronomical heraldry (cf. Vulpecula, a constellation). Instead of that the adaptor has “I want to run with the shiny blue foxes moving like dancers in the night,” which is not so much a pretty piece of pseudo-Russian fairytale as a foxtrot in Disneyland” Strong Opinions. P. 282).

Ср. возражение Н. Мандельштам: “Lowell saw himself moving with the shining foxes in the snow. Mandelstam wanted only to follow them, with his sight, to look at them, to see them (which is also a kind of moving). Those foxes are also stars but they are as well shiny specs in the snow. In some way, it is the anticipation of the last moments of life or the death itself which I hope when I look forward to it is the concentrated essence of life with all its shining beauty. Let any poet see it his own way.” (Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to and about Robert Lowell. P. 530).

¹⁹ Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to and about Robert Lowell. P. 530.

²⁰ Майкл Вахтель не исключает той возможности, что публикацию открытого письма Н. Мандельштам отклонил сам Лоуэлл, “since the letter ended up among his personal papers” (Nadezhda Iakovlevna Mandel’shtam: Letters to and about Robert Lowell. P. 526). Но поскольку в бумагах Лоуэлла обнаружился не автограф, а машинопись, подготовленная Андреевой-Карлайл (см.: Ibid. P. 527), нельзя исключать и того, что Андреева-Карлайль 1) отправила автограф письма адресату, а машинописную копию - Лоуэллу; 2) отправила адресату машинописную копию аналогичную той, что была обнаружена в Остине. Будущий исследователь архива “The New York Review of Books” подтвердит или опровергнет данное предположение.

²¹ Boyd, B. Vladimir Nabokov: The Russian Years. Princeton: Princeton University Press. 1990; Boyd, B. Vladimir Nabokov: The American Years. Princeton: Princeton University Press. 1991. См. также: Владимир Набоков: Русские годы. Биография. М.; СПб., 2001; Бойд Б. Владимир Набоков: Американские годы. Биография. М., СПб., 2004.

²² Брайан Бойд склонен видеть в набоковском манифесте акт «благородной защиты “великого стихотворения” Мандельштама»: “In “Notes to Ada,” Ada to “ludicrous blunders” in Robert Lowell’s versions of Osip Mandelstam’s poems. Now in the last week of September <1969> he wrote “On Adaptation,” a noble defense of “a great poem” by Mandelstam, a poem whose high heroism and severe Siberian beauty Lowell’s adaptation quite destroys. Nabokov asked why adaptation rather than faithful translation? “What, then, is especially adaptive or adaptational in an obvious travesty? ‘Adapted’ to what? To the needs of an idiot audience? To the demands of good taste? To the level of one’s own genius? But one’s audience is the most gifted and varied in the world...” (Boyd, B. Vladimir Nabokov: The American Years. P. 572). То, что лишь переводы Набокова конгениальны подлиннику, следует и из следующего отрывка из Брайана Бойда: “At the beginning of February <1966> he translated the poem “Sentimental’nyi marsh” (“A Sentimental March”) by the Soviet writer and singer Bulat Okudzhava. It was the first time Nabokov had ever translated any work by a Soviet author in a spirit of homage rather than scorn. <...> The previous October, he had read the poems of Osip Mandelstam in the new edition that his friend Gleb Struve had coedited and sent him. “Marvelous and heartrending,” he had written Struve at once. Now, sending the Okudzhava translation to Vera Nabokov explained its motive: “V’s blood boils when he sees what purports to be translations from the Russian of, say, poor, defenseless, doubly murdered Mandelstam by some of our modern practitioners.” Nabokov had in mind especially the limitations of Robert Lowell’s “imitations” of Mandelstam recently published in The New York Review of Books <ср. Прим. Б. Бойда: “Part 1, chapter 2’s intermezzo during the travestied stage adaptation of Eugene Onegin Boyd B. Vladimir Nabokov: The American Years. P. 508>. In an exchange with Lowell in Encounter in May <1966> on the subject of his translation, Nabokov asked Lowell to “stop mutilating defenseless dead poets - Mandelstam, Rimbaud and others,” and later in the year he would write to Struve expressing the hope that somebody would attack Lowell “for his illiterate and cretinic reworkings of poor, marvelous Mandelstam.” In Ada he would undertake the job himself and at the same time pay a compliment to Okudzhava’s “soldier dit<ty> of singular genius”” (Boyd, B. Vladimir Nabokov: The American Years. P. 507-508). Убежден, что если бы биограф прочитал переводы Андреевой-Карлайл и Лоуэлла “Nine Poems by Ossip Mandelstam”, помещенные в “The New York Review of Books” от 23 декабря 1965 г. (1965. Т. 10, № 23), он не занял бы столь подчеркнуто пронабоковскую позицию и отметил бы, что один из них приближается к идеалу буквального перевода.

the petroleum stove tight? // You can collect some strings, / and tie up our basket before sunrise, // then we will escape to the railway station. / No one will find us” (Nine Poems by Ossip Mandelstam / Translated by Olga Andreyev Carlisle, Robert Lowell // The New York Review of Books. 1965. Vol. 5. No. 10; цит. по: http://www.nybooks.com/articles/12643).

Ср. обратный перевод: «Ты и я посидим на кухне / Белый керосин пахнет сладко. // Острый нож, буханка хлеба. // Отчего б тебе не накачать примус туго? // Ты можешь собрать бечевок / и завязать нашу корзину до восхода, // потом мы ускользнем на железнодорожную станцию. / Никто не найдет нас».

Ср. исходный текст стихотворения: «Мы с тобой на кухне посидим, / Сладко пахнет белый керосин. // Острый нож да хлеба каравай. / Хочешь, примус туго накачай. // А не то веревок собери - / Завязать корзину до зари, // Чтобы нам уехать на вокзал, / Где бы нас никто не отыскал» (Мандельштам О. Полн. собр. стихотворений. С. 195).

мне от великой муры.»; “Stalin: 1934”, восходящее к стихотворению «Мы живем под собою не чуя страны.»); их он и пародировал во второй главе первой части романа “Ada or Ardor: A Family Chronicle” (см.: Nabokov, V. Ada or Ardor: A Family Chronicle. New York and Toronto: McGraw-Hill. P. 12-13; Nabokov, V. Ada or Ardor: A Family Chronicle / Afterword by Brian Boyd. Harmondsworth, 2000. P. 15-16; ср.: раскрытие подтекста в издании романа, дополненном автокомментарием: <Nabokov, V.>. Notes to Ada // Nabokov, V. Ada or Ardor: A Family Chronicle. Harmondsworth, 2000. P. 464; см. также: Nabokov, V. Strong Opinions. P. 151; Boyd, B. Ada // The Nabokovian. 1993. Vol. 31. No 2. P. 21-22).

²³ См.: Boyd, B. Vladimir Nabokov: The American Years. P. 216.

²⁴ Rosen- grant, J. Nabokov’s Theory and Practice of Translation, 1941-1975 // Slavic and East European Journal. 1994. Vol. 38. No. 1. P. 29-32.

²⁵ Повествуя о рецепции набоковского «Онегина», Брайан Бойд отмечает похвалу Джона Бейли и критику Эдмунда Уилсона, писавшего, что язык перевода Набокова «общипан и неуклюж и ничего не имеет общего с пушкинским». То, что в поддержку критики Уилсона выступил Лоуэлл, упоминается походя: «Набоков дал Уилсону отповедь, Уилсон ответил тем же, после чего и другие (например, Энтони Бёрджесс и Роберт Лоуэлл) вступили в бой, и развязалась самая неистовая трансатлантическая литературная усобица середины 1960-х». Ср: “Reactions were explosively contradictory. John Bayley <.> hailed the work: “A better commentary on a poem has never been written, and probably not a better translation of one. <...> So sensitive is Nabokov’s version that it becomes poetry in its own right.” Others found Nabokov’s rhymeless literalism no more than a nail scratched across the record of Pushkin’s verbal music. Loudest of all who decried the translation was Edmund Wilson. Not only had Nabokov produced “a bald and awkward language which has nothing in common with Pushkin,” but he had demonstrated “the perversity of his tricks to startle or stick pins in the reader ... to torture both the reader and himself by flattening Pushkin.” Nabokov replied angrily, Wilson counter- replied, and others, like Anthony Burgess and Robert Lowell joined the fray to create the fiercest transatlantic literary feud of the mid-1960s” (Boyd, B. «Я бы, однако, хотел <...>, чтобы он перестал калечить беззащитных мертвых поэтов - Мандельштама, Рембо и других»; ср. в исходном тексте: “I wish though <...> that he would stop mutilating defenceless dead poets - Mandelshtam, Rimbaud, and others” - цит. по: Nabokov, V. Selected Letters: 1940-1977 / Ed. by Dmitri Nabokov and Matthew J. Bruccoli. San Diego, New York, London. P. 387), Брайан Бойд упоминает в разделе, повествующем о переводе начальных строк стихотворения Б. Ш. Окуджавы «Сентиментальный марш» (см.: Boyd, B. Vladimir Nabokov: The American Years. P. 508), помещенном почти двумястами страницами ниже.

с критериями «верного перевода».

Ср. перевод Набокова: “Nadezhda, I shall then be back / When the true batch outboys the riot.” (Nabokov V. Ada or Ardor: A Family Chronicle. New York and Toronto: McGraw-Hill, 1969. P. 437; Nabokov V

Ср. обратный перевод: «Надежда, я тогда вернусь, / Когда верная партия перемальчишит мятеж.» (пользуясь возможностью, благодарю Кита Блейзинга за поправку к моему переложению набоковского переложения).

Ср. исходный текст: «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет.» (Окуджава Б. Капли датского короля: Киносценарии. Песни для кино. М., 1991. С. 219).

²⁶ «применения» («вдохновенном» и «методическом чтении»): “Reading texts is a matter of reading them in the light of other texts, people, obsessions, bits of information, or what have you, and then seeing what happens. <.> It may be so exciting and convincing that one has the illusion that one now sees what a certain text is really about. But what excites and convinces is a function of the needs and purposes of those who are being excited and convinced. So it seems to me simpler to scrap the distinction between using and interpreting, and just distinguish between uses by different people for different purposes.

I think that resistance to this suggestion <...> has two sources. One is the philosophical tradition, going back to Aristotle, which says that there is a big difference between practical deliberation about what to do and attempts to discover the <.> The second source is the set of intuitions which Kant marshalled when he distinguished between value and dignity. Things, Kant said, have value, but persons have dignity. Texts are, for this purpose, honorary persons. To merely use them - to treat them merely as means and not also as ends in themselves - is to act immorally. I have inveighed elsewhere against Aristotelian practice - theory and Kantian dignity - morality distinctions, and I shall try not to repeat myself here. Instead, I want briefly to say what can be salvaged from both distinctions. For there is, I think, a useful distinction which is vaguely shadowed forth by these two useless distinctions. This is between knowing what you want to get out of a person or thing or text in advance and hoping that the person or thing or text will help you want something different - that he or she or it will help you to change your purposes, and thus to change your life. This distinction, I think, helps us to highlight the difference between methodical and inspired readings of texts” (Rorty, R. The Pragmatist’s Progress // Eco, U. with Richard Rorty, Jonathan Culler, Christine Brooke-Rose. Interpretation and Overinterpretation / Ed. by Stefan Collini. Cambridge, 1992. P. 105-106). В свете этой дихотомии, уместно отметить, что случай использования мандельштамовского стихотворения Лоуэллом (как и романа в стихах «Евгений Онегин» Набоковым) представляет собою образчик вдохновенного чтения, т.е. такого, которое побудило его «переменить свои помыслы, а значит и самою жизнь», а использование того же текста Набоковым следует классифицировать как чтение методическое, т.е. такое, которое влечет за собой заведомо предсказуемый результат.