1951
10 марта 1951
Дорогой Кролик,
нет, я добросовестно перечитываю эти гоголевские истории (о чем ясно сказано в моей книге о Г.), и мое отношение к ним совершенно не меняется. Помню, что перечитывал "Вечера" в 1932-м или в 1933 году, когда писал статью о Гоголе по-русски - до сих пор пользуюсь ею на занятиях по русской литературе.
В курсе европейской словесности я прочел лекции об "Анне Карениной" и о "Смерти Джона, сына Илии" [ "Смерть Ивана Ильича" - А. Л.] (шутка) и собираюсь теперь провести изящное сравнение между "Джекилом и Хайдом" и "Превращением", в котором пальму первенства отдам "Превращению". Далее последуют: Чехов, Пруст и - частично - Джойс. Монкрифовский перевод Пруста ужасен, почти так же ужасен, как перевод "Анны" и "Эммы" [ "Анны Карениной" и "Госпожи Бовари". - А. Л.], но в чем-то еще безотраднее, ибо здесь мистер Монкриф бравирует son petit style à lui.[184]
Ты получил два экземпляра "Убедительного доказательства", одно из них с dédicace? Когда будет возможность, перешли мне, пожалуйста, уэллфлитский экземпляр обратно. А мое скверное письмо о твоем скверном русском стихотворении{231} тоже получил? Ты будешь в Нью-Йорке в конце мая? Мы с Верой будем там в это время по причине и в связи с событиями, которые меня до упоминания о них в газетах просили не разглашать, но о которых, подозреваю, тебе должно быть известно.
Твой
В.
__________________________
24 марта 1951
Дорогой Кролик,
может, это и глупо (в свете того, как я всегда относился к критике своих книг), но твое письмо вызвало у меня острый приступ удовольствия.{232} Мне бы очень хотелось получить письмо от Елены; пожалуйста, поблагодари ее от меня за теплое отношение к "Убедительному доказательству". Название я пытался придумать самое нейтральное, какое только бывает, и в этом смысле оно удачно. Но с тобой я согласен: дух книги это название не передает. В начале у меня были варианты "Speak, Mnemosyne" и "Rainbow Edge"[185] - но ведь никто не знает, кто такая Мнемозина (и как она произносится), да и "RE" не ассоциируется со стеклянным наконечником, как "The Prizmatic Bezel"[186] (из достославного "Себастьяна Найта").
Английский издатель Голланц{233} (ты знаешь это издательство?) хочет выпустить мою книгу, хотя название ему не нравится. Если бы Грин{234} (первая страница его романа "Ничто" удивительна - произношу это слово с твоей интонацией) не использовал в названиях своих книг так много односложных слов, я бы предложил Голланцу "Clues" или "Mothing"!).[187]
В моей жизни последнее время происходили следующие события. Карпович, глава русского факультета в Гарварде, через год в весеннем семестре будет отсутствовать и предлагает мне вместо него вести курс русской литературы, поэтому в январе мы, может статься, переберемся в Кембридж (о чем в сверхразумном и сверхскучном Корнелле я думаю с огромной радостью). Есть в этом переезде и еще один плюс: мы окажемся гораздо ближе к вам пространственно. Ужасно хотим приехать на Кейп-Код.
"Лайф" хочет поместить фотографии, на которых я ловлю бабочек, а также самих бабочек на цветах или в грязи, и я стараюсь изо всех сил, чтобы эти фотографии носили строго научный характер, - раньше (с редкими западными экземплярами, которые частично я описывал сам) ничего подобного не делалось. Так вот, не вполне понимая, чем это может обернуться, они отправляют со мной на неделю в июле фотографа на богатый бабочками юго-запад Колорадо или в Аризону. Дмитрий сегодня в отличной вокальной форме; напевает басом по-французски из "La Juive"[188] и через минуту потащит меня на футбольное поле для усвоения практических и теоретических навыков игры.
Я решил, что ты - que sais-je?[189] - тайно повлиял на решение Американской академии, которая 25 мая в торжественной обстановке вручает мне награду. Абсолютно ничего про эту организацию не знаю и сначала спутал ее с какой-то марктвеновской шарашкиной конторой, которая в прошлом чуть было не заполучила мое имя. Однако меня заверили, что эта академия - настоящая. Сообщение о награде меня просили не разглашать, пока оно не появится в газетах.
Привет вам обоим от нас обоих.
В.
__________________________
№ 25 Уэст, 43-я стрит
26 марта 1951
Голланц - человек довольно умный, в книгах разбирается и печатает только то, во что верит; но издательство у него небольшое, поэтому много денег он тебе не даст. "Синий огонечек" он выпускает, но от другой моей книги отказался: на моих условиях он ее печатать не захотел, пришлось искать другого издателя.
Про твою академическую награду я ничего не знал и очень рад, что она досталась тебе. Несколько лет назад меня выбрали в Академию, но я отказался: там сидят сплошные посредственности. Хорошо в этой академии только одно: время от времени они дают деньги писателям. Возможно, дать тебе премию их надоумил Аллен Тейт - последнее время он очень активен. Не терпится поскорей увидеть номер "Лайфа" с фотографиями Набокова, за ловлей бабочек. Ужасно рад, что ты возвращаешься обратно в Кембридж.
Да, с жадностью, за один день, проглотил "УД" [ "Убедительное доказательство". - А. Л.]. В "Классиках и рекламе"[190] я не изменил того, что написал в 1944 году, - что твой английский мало в чем уступает английскому языку Конрада. Исправлять уже сказанное мне не хотелось, и я оставил все как было. Английский язык "УД" по меньшей мере не хуже конрадовского, а в чем-то и несравненно лучше. Думаю, придирчивая - под мелкую гребенку - стилистическая правка (временами возмутительно глупая) редакторов "Нью-Йоркера" пошла тебе на пользу. Я обратил внимание лишь на два предложения, которые показались мне по крайней мере сомнительными. Но со времени "Незаконнорожденных" твой язык, безусловно, стал не в пример более изящным и гибким. В этой книге твои симпатии старому режиму не кажутся мне, как это бывало в иных случаях, такими уж преувеличенными.
Привет Вере и Дмитрию.
ЭУ.
__________________________
Итака, Нью-Йорк
13 июня 1951
Дорогой Кролик,
<…> мне надоело, что мои книги погружены в тишину,{235} как бриллианты в вату. Безумный энтузиазм, коим преисполнены письма ко мне частных лиц, до смешного несопоставим с полным отсутствием интереса, который проявляют к моим книгам мои глупые и неумелые издатели. И они такие обидчивые, эти издатели. После того как я со всей откровенностью высказал "Харперу и Харперу" свое суждение об идиотской рекламе, которую они состряпали к "Убедительному доказательству", они совершенно ко мне переменились и теперь с патологическим удовольствием мою книгу замалчивают. В результате моего гордого, безразличного и даже презрительного отношения к fata[191] моих творений, доблесть и честность в конечном счете так и не взяли верх над посредственностью и мелкотравчатостью. Напротив, я совершенно dèche,[192] погряз в финансовых проблемах, не могу избавиться от тяжкого и постылого (к тому же скверно оплачиваемого) академического рабства и т. д. "Нью-Йоркер" отказывается печатать лучший рассказ из всех, мною написанных,{236} то же, что я пишу сейчас, наверняка будет отвергнуто всеми журналами без исключения. Но впредь je vais me trémousser,[193] буду деловит и хитер, буду посылать свои книги критикам, буду вписывать в контракты с издателями специальные пункты, согласно которым им придется раскошелиться на рекламу моих книг.
в двадцатых числах сего месяца и, возможно, проведем июль поблизости от Теллурайда, на юго-западе Колорадо, где я собираюсь на природе изучить бабочку, которую описал в лаборатории. Беру с собой подробные записи, имеющие отношение к роману, который, сумей я полностью на нем сосредоточиться, был бы через год закончен. <…>
Твой
В.
__________________________
623, Хайленд-роуд
Итака
Дорогой Кролик,
я болен. Врачи говорят, что у меня нечто вроде солнечного удара. Ситуация идиотская: два месяца изо дня в день карабкаться по горам в Роки-маунтинз, без рубашки, в одних шортах - и рухнуть под вялыми лучами нью-йоркского солнца на подстриженном газоне. Высокая температура, боль в висках, бессонница и нескончаемый, великолепный и совершенно образцовый беспорядок в мыслях и фантазиях. <…>
В Гарварде зарплату мне будут платить вполне пристойную; помимо двух русских курсов, мне дают еще европейский роман (от Сервантеса до Флобера). Нынешние же мои обстоятельства хуже некуда, и это притом, что весной я взял у Романа в долг тысячу долларов. Нет ни одного журнала, который счел бы возможным напечатать или хотя бы понять (это относится и к "Нью-Йоркеру") мой последний рассказ, и коль скоро у меня нет ни малейшего желания идти навстречу "широкому читателю", мне предстоит оставаться в сфере, которую дураки называют "экспериментальной" литературой, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Здесь мне не доплачивают самым нелепым и оскорбительным образом. Люблю жаловаться - потому все это тебе и выкладываю.
бросить на вас обоих хотя бы мимолетный взгляд.
В.
Примечания
[184] Своим собственным жалким стилем (франц.).
[185] "Мнемозина, говори"… "Обод радуги"
[186] В русских переводах: "Граненая оправа" (перевод А. Горянина и М. Мейлаха); "Призматический фацет" (перевод С. Ильина); "Грань призмы" (Г. Барабтарло).
[187] "Улики" (англ.). Словом "Mothing" - в переводе С. Ильина "Брень" - заканчивается роман "Под знаком незаконнорожденных".
"Еврейка"{298}(франц.).
[189] Здесь: каким-то образом (франц.).
[190] В оригинале - "Classics and Commercials".
"Habent sua fata libelli" - "Книги имеют свою судьбу".
[192] Здесь: на мели (франц.).
[193] Здесь: встряхнусь (франц.).
…письмо о твоем скверном русском стихотворении… - В письме от 10 января 1951 г. (NWL, р. 284) Уилсон одарил Набокова стихотворением, написанным, как он считал, по-русски:
Лев Толстой
Был писатель большой;
Он только слыл безумным дворянином;
Когда притворется християнином,
Он просто злючкой казатся.
{232} …твое письмо вызвало у меня острый приступ удовольствия. - В письме от 19 марта 1951 г. (NWL, р. 287) Уилсон расхвалил "Убедительное доказательство", забраковав лишь заглавие.
{233} Голланц Виктор - английский издатель (1893–1967); по его просьбе Набоков дал новое название английскому изданию своей мемуарной книги: "Память, говори".
Грин Генри (1905–1973) - английский писатель; большинство его романов и впрямь озаглавлены одним словом: "Blindness" (1926), "Living" (1929), "Loving" (1945), "Nothing" (1950) и т. п.
{235} …мне надоело, что мои книги погружены в тишину… - В целом набоковские мемуары получили хорошую прессу в англо-американской периодике, хотя количество отзывов было относительно невелико, да и продавалась книга вяло - вопреки ожиданиям автора.
"Нью-Йоркер" отказывается печатать лучший рассказ из всех, мною написанных… - "Сестры Вейн", законченный 15 марта 1951 г.
"La Juive" –1862).