2
Ветреным парижским утром, где-то между весною и летом 1901-го, когда Ван — в черной шляпе, одной рукой в кармане пальто поигрывая теплой, сыпучей мелочью, другой, в лайковой перчатке, помахивая сложенным английским зонтом, — проходил как раз мимо самого неприглядного из множества вытянувшихся вдоль Гийом Питт-авеню
Мгновение Ван озирал незнакомые румяные круглые щеки и темную эспаньолку.
— Не узнаешь (You don't recognize me)?
— Грег! Григорий Акимович! — вскричал Ван, срывая перчатку.
— Прошлым летом я оброс настоящей vollbart[438]. Ты бы ни за что меня не узнал. Пива? Как тебе, Ван, удается так молодо выглядеть?
— Шампанское пью, не пиво! — сказал профессор Ван, надевая очки и махнув официанту изогнутой ручкой «дзонто». — От лишнего веса не уберегает, зато scrotum[439] крепит.
— Что, и я растолстел по-твоему?
— А как Грейс? Вот уж ее никак толстой представить не могу!
— Такая уж близнецов участь. Жена моя тоже полновата.
—
— Около двух лет.
— На ком?
— На Мод Суин.
— Дочери поэта?
— Нет, нет, матушка ее из семейства Брум.
Мог бы «на Аде Вин» сказать, не окажись г-н Виноземский проворней с предложением. Где-то я кого-то из «грумов» встречал. Переменим тему. Безотрадный, видно, союз: дородная, властная половина и он, зануда пуще прежнего.
— Последний раз мы видались тринадцать лет назад, ты приезжал на вороном пони — нет, на черном «силенциуме». Боже мой!
— Да уж, Боже мой, иначе не скажешь! Полные прелести страсти в прелестном Ардисе! Ах, я был абсолютно безумно (madly) влюблен в свою кузину!
— Ты говоришь про мисс Вин? Не знал я ране. Давно ль…
— Так и она не знала! Я был ужасно…
— Давно ль ты обосновался…
— …ужасно робок, потому что, конечно, понимал, что не могу соперничать с многочисленными ее поклонниками.
Многочисленными? Двумя? Тремя? Возможно ли, чтоб о главном-то он никогда и не слыхивал? Все розовые кущи, все горничные знали, во всех поместьях. Благородное умолчание тех, кто стелил нам постель.
— Долго ли намерен пробыть в Люте? Нет, Грег, эту заказываю я! Заплатишь за вторую. Скажи…
— Как это странно, вспоминать! Безумства, фантазии, реальное в степени «икс»! Клянусь, голову готов был отдать татарину на отсечение, лишь бы ножку ее поцеловать. Ты кузен ей, почти что брат, тебе не понять этой одержимости. А пикники! А Перси де Прэ, похвалявшийся мне на ее счет, я с ума сходил от зависти и досады, и д-р Кролик, который, говорят, тоже любил ее, и гениальный сочинитель музыки Фил Рак — все, все, все уж покойники!
— Право же, в музыке я мало что смыслю, но когда приятель твой взвыл, не скрою, испытал большое наслаждение. Увы, через пару минут у меня встреча. За твое здоровье, Григорий Акимович!
— Аркадьевич! — машинально поправил Вана Грег, в начале ему это спустивший.
— Ах да! Глупая неувязка со славянской речью! А как Аркадий Григорьевич?
— Скончался. Незадолго до твоей тетушки. Надеюсь, газеты достойно воздали дань ее таланту? А где ж Аделаида Даниловна? Вышла она замуж за Кристофера Виноземского или за его брата?
— Она то ли в Калифорнии, то ли в Аризоне. По-моему, супруга Андреем зовут. А может, и нет. Вообще-то я с кузиной не слишком близок: в Ардисе гостил всего дважды, недели по две — по три, да и было это давным-давно.
— Я слышал, она в кино снимается?
— Понятия не имею. Никогда не видел на экране.
— О, это было бы ужасно, клянусь, включаю доротелик — и тут она! Как пред утопающим предстает все прошлое — и деревья, и цветы, и таксик в венке. Должно быть, на нее ужасно подействовала ужасная смерть матери.
Ей-богу, с эпитетом «ужасный» у него перебор. Ужасный костюм, ужасная опухоль. К чему мне все это? Отвратительно — хотя в каком-то диком смысле и забавно: моя словоохотливая тень, мой шаржированный двойник.
Ван уж готов был уйти, как вдруг подошел в элегантной униформе шофер сказать «милорду», что леди ждет в автомобиле за углом рю-Сайгон и требует милорда.
— Ага! — заметил Ван. — Я вижу, ты именуешь себя британским титулом. Отец твой предпочитал слыть по-чеховски полковником.
— Моди англо-саксонского происхождения и, в общем, ей так больше нравится. Считает, что за границей титул вызывает больше почтительности. Кстати, от кого-то я слыхал — ну да, от Тобака! — что Люсетт здесь, в «Альфонсе Четвертом». Я ведь не спросил про твоего отца! В добром ли он здравии? (Ван кивнул.) Ну а как гувернантка-беллетристка?
— Последний ее роман называется «L'ami Luc»[440]
Они со смехом расстались.
с детским сюсюканьем над двумя несчастными пудельками, привязанными к столбику у колбасного магазина. Ван коснулся ее кончиками пальцев, та возмущенно выпрямилась и обернулась (тут возмущение тотчас сменилось веселым узнаванием), а Ван процитировал избитые, но весьма уместные стишки, ему уж с детства памятные по раздражавшим выкрикам одноклассников:
С годами Кордула стала еще привлекательней, и хоть с 1889-го мода столько раз менялась, в момент этой их встречи прически и юбки на короткий миг (новый, гораздо более элегантный образ уже влек Кордулу вперед) вернулись к стилю двенадцатилетней давности, и уж будто ничто не отделяло обоих от прежних приверженностей и увлечений. Кордула обрушила на него поток любезных расспросов — но Вану нетерпелось, пока пламя не потухло, поскорей покончить с решением куда более важной проблемы.
— Не будем на пустые слова тратить накат возвращенного времени. У меня, к твоему сведению, такой подъем энтузиазма! Знаешь, пусть это глупо и дерзко, но потребность моя не терпит отлагательств. Не хочешь ли вместе со мной наставить рога своему муженьку? Немедля!
— Но позволь, Ван! — гневно воскликнула Кордула. — Ты переходишь границы! Я счастлива в замужестве. Мой Тобачок меня обожает. У нас уж было бы с десяток детей, если бы я не проявляла осмотрительность с ним и с другими!
— Тебе приятно будет узнать, что данный другой, как выяснилось, абсолютно стерилен.
— М-да, чего не скажешь обо мне. По-моему, взгляда моего достаточно, чтоб мула ожеребить! К тому же сегодня я приглашена на ленч к Голям!
— C'est bizarre[441]— от ворот поворот!
— Вины куда резвей собачек!
— Раз любишь всякие изречения, — не отставал Ван, — позволь привести одно арабское: от кушака красавицы до рая путь к югу длиной в один ослиный вскрик. Eh bien?[442]
— Ты невозможен! Где, когда?
— Где? Да хоть в этой дрянной меблирашке напротив. Когда? Прямо сейчас! Как раз коня-качалки в наших играх не хватало, ведь таков tout comfort[443], что нас ждет — большего не обещаю!
— Мне надо быть дома не позже половины двенадцатого, а сейчас почти одиннадцать!
— Всего-то пять минут! Прошу!
moue[444]. Смурные, угрюмые уличные проститутки проделывают это с плотно сжатыми губами, без всякого выражения. Она пускалась вскачь дважды. Их стремительный обхват вместе с повторением продлились не пять, пятнадцать минут. Весьма собой довольный, Ван прошелся с нею напоследок сквозь буро-зеленую сень Буа де Бейё в ту сторону, где был ее особнячок (small mansion).
— Да, кстати, — сказал Ван, — я не пользуюсь больше нашей квартирой на Алексис. Лет семь или восемь там жили у меня одни небогатые люди — семейство полицейского констебля, который прежде служил лакеем у дядюшки Дэна в имении. Теперь моего полицейского уж нет в живых, а его вдова с тремя сыновьями вернулась в Ладору. Я хотел бы расстаться с этой квартирой. Не согласишься ли принять ее в качестве запоздалого свадебного подарка от воздыхателя? Отлично! Как-нибудь повторим наши игры. Завтра я должен быть в Лондоне, а третьего «Адмирал Тобакофф», мой любимый лайнер, отплывет со мною в Манхэттен. [445] Скажи своему, чтоб остерегался низких притолок. Рога, едва появляются, еще нежные слишком. Грег Ласкин утверждает, что Люсетт в «Альфонсе Четвертом»?
— Это так. А вторая где?
— Я думаю, здесь мы расстанемся! Двадцать минут двенадцатого. Так что поспеши.
— Ты гадкий мальчишка, а я гадкая девчонка. Но было чудно — хотя ты и обращался со мной не как со знакомой дамой, а так, будто я у тебя шлюшечка. Погоди! Вот совершенно секретный адрес, по которому ты сможешь всегда (роется в сумочке) «меня найти» (отыскав карточку с мужниной геральдикой, выводит почтовый код), — это Мальбрук, Майн, там я каждый август.
Кордула огляделась, поднялась, точно балерина, на носочки и поцеловала Вана прямо в губы. Прелестная Кордула!
Примечания
121* … — см. «Евгений Онегин», часть восьмая: XVIII: 1–4.
{143} Гийом Питт-авеню — очередная авторская шутка: парижская улица, названная в честь английского политика Уильяма Питта (1759–1806), злейшего врага революционной, а затем и наполеоновской Франции, это все равно что «Нахимовский бульвар» где-нибудь в Стамбуле, «Милошевич-авеню» в Нью-Йорке или «Проезд Гудериана» в Туле или Москве. (коммент. Н. М.)
{144} …премия Академии Бонеля — демонийский аналог премии Нобеля, которую в отличие от У. Фолкнера, Т. Манна и Т. С. Элиота так и не получил В. В. Набоков.
{232} Так ты женат? — реминисценция из восьмой главы «Евгения Онегина» (разговор на балу между Онегиным и князем): «Так ты женат! Не знал я ране! / Давно ли?» — Около двух лет. — «На ком?» — На Лариной. — «Татьяне!»). (коммент. Н. М.)
— (нем.).
[439] Мошонку (лат.).
[440] «Милый Люк»
[441] Надо же (фр.).
[442] Так как же? (фр.)
[443] Весь комфорт
(фр.).
[445] До свидания! (фр.)