Смех в темноте
Глава 24

24

Дома были буря, рыдания, стоны, истерика. Она бросалась то на кушетку, то на постель, то на пол. Глаза ее яростно и прекрасно блистали, один чулок сполз. Весь мир был мокр от слез.

Утешая ее, Альбинус бессознательно употреблял те же слова, которые говорил некогда дочери, целуя синяк, — слова, которые теперь как бы освободились после смерти Ирмы.

— Хорошо, — сказал Альбинус наконец. — Я приму исключительные меры, чтобы моей душке было хорошо. Только заметь, я вовсе не считаю, что это провал, — напротив, ты местами очень мило играла, — там, например, в первой сцене, — знаешь, когда ты…

— Замолчи! — крикнула Марго и швырнула в него апельсином.

— Да выслушай же меня, моя лапочка. Я же готов все сделать, только бы моя девочка была счастлива. А теперь возьмем чистый платочек и вытрем слезки. Я знаешь что сделаю? Ведь фильма-то моя, я платил за эту ерунду… То есть за ту ерунду, которую сделал из нее Шварц. Вот я не пущу ее никуда, а оставлю ее себе на память.

— Нет, сожги, — прорыдала Марго.

— Хорошо, сожгу. И Дорианне, поверь, это будет не очень приятно. Ну что, мы довольны?

— Красавица ты моя, так не плачь же. Завтра ты пойдешь и кое-что выберешь. А знаешь что? Такой большой-большой, с четырьмя колесами. Или ты забыла? Разве это не радость? А потом мне его покажешь, и я, может быть (он улыбнулся и поднял брови на лукаво растянутом слове «может быть»), его куплю. Мы поедем далеко-далеко, ты увидишь весну на юге… А, Марго?

— Не это главное, — сказала она ужимчиво.

— Главное, чтобы ты была счастлива. И ты будешь со мною счастлива. Куда это запропастился платочек? Осенью вернемся, будешь ходить на кинематографические курсы, и я найду для тебя талантливого режиссера… вот, например, Гроссмана.

— Нет, только не Гроссмана, — зарычала Марго содрогаясь.

— Ну другого. Будь хорошей девочкой, вытри слезки, пора ехать ужинать. Пожалуйста, моя крошка.

— Я только тогда буду счастлива, — сказала она, тяжело вздохнув, — когда ты с ней разведешься. Но я боюсь, что ты теперь увидел, как у меня ничего там не вышло, в этой мерзкой фильме, и бросишь меня. Другой мужчина на твоем месте набил бы им физиономии за то, каким чудищем меня представили! Нет, постой, не надо меня целовать. Скажи, ты ведешь какие-нибудь переговоры или все это заглохло?

— Понимаешь ли… Видишь ли, — запнулся Альбинус. — Ты… Мы… Ох, Марго, ведь сейчас… То есть я хочу сказать, что она сейчас… Одним словом, горе, мне как-то сейчас просто не очень удобно…

— Что ты хочешь сказать? — спросила Марго, привстав. — Разве она до сих пор не знает, что ты хочешь развода?

— Нет, не в том дело, — переглотнул и замялся Альбинус. — Конечно, она… это чувствует… то есть знает… А точнее будет сказать, что…

— Вот что — она не дает мне развода, — выговорил в конце концов Альбинус, впервые в своей жизни оболгав Элизабет.

— И не даст? — спросила Марго, приближаясь к нему.

«Сейчас будет драться», — подумал Альбинус устало.

— Я больше не могу быть только твоей любовницей, — сказала она, скользя щекой по его галстуку. — Я не могу. Сделай что-нибудь. Завтра же скажи себе: я это сделаю для моей девочки! Ведь есть же адвокаты. Всего можно добиться.

— Я обещаю тебе. Осенью все устроится, — сказал он.

Она слегка вздохнула и отошла к зеркалу, томно разглядывая свое отражение.

«Развод? — подумал Альбинус. — Нет, нет, это немыслимо».