Смех в темноте
Глава 30

30

Альбинус спустился в город, не ускоряя шага, пересек бульвар и добрался до гостиницы. Он поднялся наверх и вошел в номер. В комнате никого не было, постель осталась незастеленной. На белом коврике у постели был пролит кофе, блестела упавшая ложечка. Он исподлобья посмотрел на яркое пятно. В это мгновение раздался из сада звонкий смех Марго.

Он высунулся в окно. Она шла с юнцом в белых шортах и разговаривала с ним, помахивая ракетой, казавшейся золотой от солнца. Партнер увидел Альбинуса в окне третьего этажа. Марго посмотрела вверх и остановилась. Альбинус взмахнул рукой, словно пытаясь прижать что-то к груди. Жест этот означал «поднимись», и Марго поняла его. Она кивнула и ленивым шагом пошла по гравиевой дорожке к кустам олеандра, росшим по обе стороны от входа.

Он отошел от окна и, присев на корточки, отпер чемодан, но, вспомнив, что искомое не там, пошел к шкапу и сунул руку в карман своего желтого пальто из верблюжьей шерсти. Найдя то, что искал, он быстро проверил, вдвинута ли обойма, — затем встал у двери.

Сразу, как только она откроет дверь, он ее застрелит. К чему задавать вопросы? Все ясно, как смерть, и каждая деталь чудовищно четко укладывается в логическую схему вещей. Они обманывали его — постоянно, коварно, артистично. Убить надо сразу.

Ожидая у двери, он мысленно следил за ее движениями. Вот теперь она вошла в гостиницу. Вот теперь поднимается на лифте. Вот сейчас донесется стук каблуков по коридору. Но воображение обгоняло, опережало ее. Все было тихо, надо начать сначала. Он держал браунинг, и было чувство, словно оружие — естественное продолжение его руки, напряженной, жаждущей облегчения. Мысль о том, что он нажмет эту вогнутую гашетку, была почти сродни чувственному удовольствию.

Он едва не выстрелил в белую, еще закрытую дверь в тот миг, когда вдруг послышался из коридора ее легкий резиновый шаг, — да, конечно, она была в теннисных туфлях, — каблуки ни при чем. Сейчас, сейчас… Но тут он услышал и другие шаги.

— Позвольте, сударыня, мне зайти за подносом, — сказал по-французски голос за дверью. Марго вошла вместе с горничной. Он машинально сунул браунинг в карман.

— В чем дело? — спросила Марго. — Ты мог бы и сам спуститься. Зачем ты меня так грубо заставляешь бегать наверх?

— Альберт, что случилось?

Он опустил руку в карман. Марго поморщилась от боли, села на стул, стоявший близ кровати, и, склонив загорелую шейку, стала быстро расшнуровывать туфлю. Он видел ее глянцево-черные волосы, синеватую тень на затылке, оставленную бритвой. Невозможно стрелять, пока она снимает башмачок. На пятке была ранка, кровь просочилась сквозь белый носок.

— Это ужас, как я всякий раз натираю, — проговорила она и подняла голову. Она увидела черный пистолет в его руке.

— Дурак, — сказала она чрезвычайно спокойно. — Не играй с этой штукой.

— Встань! Слышишь? — как-то зашушукал Альбинус и схватил ее за кисть.

— Я не встану, — ответила Марго, свободной рукой снимая носок. — И вообще, отстань. Смотри, у меня все присохло.

Он тряхнул ее так, что затрещал стул. Она схватилась за решетку кровати и стала смеяться.

— Пожалуйста, пожалуйста, убей, — сказала она. — Но это будет то же самое, как эта пьеса, которую мы видели, с чернокожим и подушкой, а я такая же ни в чем не виновная, как и она.

— Ты лжешь, — зашептал Альбинус. — Ты с этим негодяем… Вы меня обманывали, над-ду-дували, и… — Верхняя губа дергалась, он заикался и не мог попасть на слово.

— Пожалуйста, убери. Я тебе ничего не скажу, пока ты не уберешь. Я не знаю, что случилось, и знать не хочу. Но я знаю одно — я тебе верна, я тебе верна…

— Хорошо, — проговорил Альбинус сипло. — Да-да, дам тебе высказаться, а потом застрелю.

— Не нужно меня убивать, уверяю тебя, не нужно, милый.

— Дальше. Говори дальше.

(«…Если я сейчас брошусь к двери, — подумала она, — то успею выбежать в коридор. Потом я начну орать, и сбегутся люди. Но тогда все пойдет насмарку, все…»)

— Я не могу говорить, пока у тебя в руках эта штука. Пожалуйста, спрячь ее.

«…А если выбить у него из руки?..»)

— Нет, — сказал Альбинус. — Сперва ты мне признаешься… Мне донесли. Я все знаю… Я все знаю… — продолжал он срывающимся голосом, шагая по комнате и ударяя краем ладони по мебели. — Я все знаю. Он сидел позади вас в автобусе, и вы вели себя как любовники. Нет, я тебя, конечно, убью.

— Да, я так и думала, — сказала Марго. — Я знала, что ты не поймешь. Ради Бога, убери эту штуку, Альберт!

— Что тут понимать? — крикнул Альбинус. — Что тут можно объяснить?

— Во-первых, Альберт, ты отлично знаешь, что он к женщинам равнодушен…

— Молчать! — заорал Альбинус. — Это с самого начала — пошлая ложь, шулерское изощрение!

(«Ну, если он кричит, опасность миновала», — подумала Марго.)

— Нет, это именно так, — сказала она. — Но однажды — в шутку — я ему предложила: «Знаете что? Давайте попробуем, может быть, я сумею заставить вас забыть ваших мальчиков». Ах, мы оба знали, что это все пустое. Вот и все, вот и все, милый.

— Пакостное вранье. Я не верю. Конрад видел вас. Этот французский полковник видел вас. Только я был слеп.

— Ах, я часто так его дразнила, — сказала Марго хладнокровно. — Выходило очень смешно. Но я больше не буду, раз тебя это огорчает.

— Так ты, может быть, и обманывала меня только в шутку? Пакость какая!

— Конечно, нет, я тебя не обманывала! Как ты смеешь?.. Он бы не сумел помочь мне обмануть тебя. Мы с ним даже не целовались: это уже было бы нам обоим противно.

— А если я спрошу его об этом? — без тебя, конечно, без тебя.

— Ах, пожалуйста! Он тебе скажет то же самое. Только, знаешь, ты себя выставишь дураком.

ногу, и, постепенно успокаиваясь, плакала в подушку.

Альбинус сидел в кресле у окна, за которым было солнце, веселые английские голоса с тенниса. Он мысленно перебирал все мелочи с самого начала знакомства с Рексом, и среди них вспомнились ему и такие, которые теперь освещены были мертвенным светом, каким нынче озарилась вся его жизнь. Что-то оборвалось и погибло навсегда, — и как бы правдоподобно ни доказывала ему Марго, что она ему верна, всегда отныне будет ядовитый привкус сомнения.

Наконец он встал, подошел к постели, посмотрел на ее сморщенную розовую пятку с черным квадратом пластыря, — когда она успела наклеить? — посмотрел на золотистую кожу нетолстой, но крепкой икры и подумал, что может убить ее, но расстаться с нею не в силах.

— Хорошо, Марго, — сказал он угрюмо. — Я тебе верю. Но только ты сейчас встанешь, переоденешься, мы уложим вещи и уедем отсюда. Я сейчас физически не могу встретиться с ним — я за себя не ручаюсь. Нет, не потому, что я думаю, что ты мне изменила с ним, не потому, но, одним словом, я не могу, — слишком я живо успел вообразить, и… Впрочем, неважно… Ну, вставай…

— Поцелуй меня, — тихо сказала Марго.

— Нет, не сейчас. Я хочу поскорее отсюда уехать… Я тебя чуть не убил в этой комнате, и, наверное, убью, если мы сейчас, сейчас же не начнем собирать вещи.

— Как тебе угодно, — сказала Марго. — Только не забудь, что ты самым мерзким образом оскорбил меня и мою любовь к тебе. Мне кажется, что потом ты это поймешь.

Молча и быстро, не глядя друг на друга, они наполнили чемоданы. А потом швейцар пришел за багажом.

Рекс играл в покер с двумя американцами и русским на террасе, под тенью огромного эвкалипта. Ему сегодня очень не везло. Он как раз раздумывал, не смошенничать ли слегка при следующей сдаче или, может быть, поглядеть за картами партнеров при помощи зеркальца, имевшегося в крышке его портсигара (подобные жульнические приемчики он не любил и прибегал к ним, лишь имея дело с новичками), как вдруг сквозь листья магнолии, на дороге около гаража, он увидел автомобиль Альбинуса. Автомобиль неуклюже взял поворот и скрылся.

— В чем дело? — пробормотал Рекс. — Кто сейчас за рулем?

— тоже. Он поднялся наверх. Дверь в номер Альбинуса была открыта.

Комната была мертва, в приоткрытом шкапу пусто, даже стеклянная полочка над умывальником опустела. Порванный и скомканный газетный лист валялся на полу.

— где-то в глубине мелькнула мысль, — что найдет там записку с объяснением. Записки никакой, конечно, не было. Он цокнул языком и спустился в холл — выяснить, заплатили ли они по крайней мере за его комнату.