Поиск по творчеству и критике
Cлово "BLOODY"
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Входимость: 1. Размер: 72кб.
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: feet ten in one sock. She was Lola in slacks. She was Dolly at school. She was Dolores on the dotted line. But in my arms she was always Lolita. Did she have a precursor? She did, indeed she did. In point of fact, there might have been no Lolita at all had I not loved, one summer, a certain initial girl-child. In a princedom by the sea. Oh when? About as many years before Lolita was born as my age was that summer. You can always count on a murderer for a fancy prose style. Ladies and gentlemen of the jury, exhibit number one is what the seraphs, the misinformed, simple, noble-winged seraphs, envied. Look at this tangle of thorns. 2 I was born in 1910, in Paris. My father was a gentle, easy-going person, a salad of racial genes: a Swiss citizen, of mixed French and Austrian descent, with a dash of the Danube in his veins. I am going to pass around in a minute some lovely, glossy-blue picture-postcards. He owned a luxurious hotel on the Riviera. His father and two grandfathers had sold wine, jewels and silk, respectively. At thirty he married an English girl, daughter of Jerome Dunn, the alpinist, and granddaughter of two Dorset parsons, experts in obscure subjectspaleopedology and Aeolian harps, respectively. My very photogenic mother died in a freak accident (picnic, lightning) when I was three, and, save for a pocket of warmth in the darkest past, nothing of her subsists within the hollows and dells of memory, over which, if you can still stand my style (I am writing under observation), the sun of my infancy had set: surely, you all know those redolent remnants of day suspended, with the midges, about some hedge in bloom or...
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Часть текста: Let us, however, begin this song in keeping with the happenings of these times and not with the contriving of Boyan. For he, vatic Boyan if he wished to make a laud for one, ranged in thought [like the nightingale] over the tree; like the gray wolf across land; like the smoky eagle up to the clouds. For as he recalled, said he, the feuds of initial times, "He set ten falcons upon a flock of swans, and the one first overtaken, sang a song first"- to Yaroslav of yore, and to brave Mstislav who slew Rededya before the Kasog troops, and to fair Roman son of Svyatoslav. To be sure, brothers, Boyan did not [really] set ten falcons upon a flock of swans: his own vatic fingers he laid on the live strings, which then twanged out by themselves a paean to princes. So let us begin, brothers, this tale- from Vladimir of yore to nowadays Igor. who girded his mind with fortitude, and sharpened his heart with manliness; [thus] imbued with the spirit of arms, he led his brave troops against the Kuman land in the name of the Russian land. Boyan apostrophized O Boyan, nigh tingale of the times of old! If you were to trill [your praise of] these troops, while ...
Входимость: 1. Размер: 72кб.
Часть текста: of you — be worthier of a fine soul full of a holy dream, of live and limpid poetry, 8 of high thoughts and simplicity. But so be it. With partial hand take this collection of pied chapters: half droll, half sad, 12 plain-folk, ideal, the careless fruit of my amusements, insomnias, light inspirations, unripe and withered years, 16 the intellect's cold observations, and the heart's sorrowful remarks. CHAPTER ONE To live it hurries and to feel it hastes. Prince Vyazemski I “My uncle has most honest principles: when he was taken gravely ill, he forced one to respect him 4 and nothing better could invent. To others his example is a lesson; but, good God, what a bore to sit by a sick person day and night, not stirring 8 a step away! What base perfidiousness to entertain one half-alive, adjust for him his pillows, 12 sadly serve him his medicine, sigh — and think inwardly when will the devil take you?” II Thus a young scapegrace thought as with post horses in the dust he flew, by the most lofty will of Zeus 4 the heir of all his kin. Friends of Lyudmila and Ruslan! The hero of my novel, without...
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Часть текста: naggy, having sensed the snow, 4 shambles at something like a trot. Plowing up fluffy furrows, a bold kibitka flies: the driver sits upon his box 8 in sheepskin coat, red-sashed. Here runs about a household lad, upon a hand sled having seated “blackie,” having transformed himself into the steed; 12 the scamp already has frozen a finger. He finds it both painful and funny — while his mother, from the window, threatens him... III But, maybe, pictures of this kind will not attract you; all this is lowly nature; 4 there is not much refinement here. Warmed by the god of inspiration, another poet in luxurious language for us has painted the first snow 8 and all the shades of winter's delectations. 27 He'll captivate you, I am sure of it, when he depicts in flaming verses secret promenades in sleigh; 12 but I have no intention of contending either with him at present or with you, singer of the young Finnish Maid! 28 IV Tatiana (being Russian at heart, herself not knowing why) loved, in all its cold beauty, 4 a Russian winter: rime in the sun upon a frosty day, and sleighs, and, at late dawn, the radiance of the rosy snows, 8 and gloam of Twelfthtide eves. Those evenings in the ancient fashion were celebrated in their house: the servant girls from the whole stead 12 told their young ladies' fortunes and every year made prophecies to them of military husbands and the march. V Tatiana credited the lore of plain-folk ancientry, dreams, cartomancy, 4 prognostications by the moon. Portents disturbed her: mysteriously all objects foretold her...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: all night the blue-fox furs may blaze 12 for me in their pristine beauty. Lead me into the night where the Enisey flows, and the pine reaches up to the star, because no wolf by blood am I, 16 and injustice has twisted my mouth. (За гремучую доблесть грядущих веков, За высокое племя людей, — Я лишился и чаши на пире отцов, И веселья, и чести своей. Мне на плечи кидается век-волкодав, Но не волк я по крови своей: Запихай меня лучше, как шапку, в рукав Жаркой шубы сибирских степей… Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы, Ни кровавых костей в колесе; Чтоб сияли всю ночь голубые песцы Мне в своей первобытной красе. Уведи меня в ночь, где течет Енисей И сосна до звезды достает, Потому что не волк я по крови своей И неправдой искривлен мой рот.) Множество слов и выражений в стихотворении имеют двойной смысл (например, слово, переведенное как «coward», является омонимом старого русского «трус», означающего «quaking — трясение» как в «earthquake — землетрясение», а слово, переведенное как «injustice — несправедливость», имеет дополнительное значение «falsehood — неправда»), но я ограничусь рассмотрением некоторых самых однозначных фрагментов, которые были неверно переведены или, говоря иначе, искажены Робертом Лоуэллом в его «адаптации», помещенной рядом с оригиналом, на страницах 143 и 145 сборника. Строка 1: «resonant valor» («гремучая доблесть» — им. п.); Мандельштам здесь усиливает первоначальный вариант: «гремящая слава» (ringing glory). Г-н Лоуэлл передает это выражение как «foreboding nobility» (благородство, предчувствующее несчастье), что бессмысленно и как перевод, и как адаптация, и что можно объяснить единственно предположением, что он отыскал зловещее значение этого слова в каком-нибудь бесполезном...
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: и Лоуэлл» «AUDIATUR ET ALTERA PARS»: К ПРОБЛЕМЕ «НАБОКОВ И ЛОУЭЛЛ» 1 Г. М. Утгоф (Таллин) 9 марта 1969 г. В. Набоков-Сирин писал Г. П. Струве: «Вместо нападок на Фильдовы переводы занялись бы Вы лучше основательным разбором мерзостных “преображений”, которыми Lowell, Ольга Carlisle и их сообщники оскорбляют тень Мандельштама и других бедных наших поэтов. В свое время я, конечно, грохну, но хорошо бы и Вам продолжить Вашу кампанию против этих шарлатанов» 1 . В публикации в журнале «Звезда» (1999. № 4) подготовленной Е. Б. Белодубровским, эти строки сопровождаются следующей историко-литературной справкой: «Роберт Лоуэлл (1917-1977) - американский поэт. Ольга Карлайл, урожд<енная> Андреева - внучка русского писателя Леонида Андреева, дочь его сына, эмигрантского поэта и прозаика Вадима Андреева, - переводчица, журналистка, автор мемуаров, в том числе о встречах с Борисом Пастернаком» 2 . Справка эта нуждается в существенных дополнениях. В частности, что такое те «мерзостны<е> “преображен- ии<я>”», о которых с таким гневом пишет своему адресату Набоков? Очевидно, что речь здесь идет об одной из тогдашних новинок - антологии “Poets on Street Corners” («Поэты на уличных углах») под редакцией О. В. Андреевой-Карлайль. В антологию эту вошли переводы из пятнадцати русских поэтов: А. Блока, Анны Ахматовой, Б. Пастернака, О. Мандельштама, М. Цветаевой, В. Маяковского, С. Есенина, Н. Заболоцкого, Б. Поплавского, Е....
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Часть текста: уповал, что при должной поддержке Судьбы сумеет покарать их достойным образом. И вовсе не был готов к тому, что Судьба сначала с фиглярски преувеличенным рвением поведет его за собой, а затем сама ввяжется в дело и окажется слишком усердным помощником. Он решил для начала отправиться в Калугано и расквитаться с герром Раком. Ощущая сирую безысходность, он уснул в углу полного чужих голосов и ног купе, в первоклассном экспрессе, летевшем на север со скоростью сто миль в час. Так он проспал до полудня и сошел в Ладоге, где после неисчислимо долгого ожидания сел в другой, куда более качкий и переполненный поезд. Пошатываясь и толкаясь и шепотом кляня приоконных зевак, которым и в голову не приходило отодвинуть зады, чтобы его пропустить, он в безнадежных поисках приемлемого приюта проходил один за другим коридоры состоящих из четырехместных купе вагонов первого класса, как вдруг увидел Кордулу с матушкой, сидевших лицом друг к дружке у окна. Другие два места занимали дородный пожилой господин в старомодном каштановом парике с прямым пробором и очкастый мальчик в матроске, которому его соседка Кордула как раз протягивала половинку шоколадной плитки. Блестящая мысль, внезапно посетившая Вана, втолкнула его внутрь, но мать Кордулы узнала его не сразу, и суета повторного знакомства...