Поиск по творчеству и критике
Cлово "EXIT"
Входимость: 3. Размер: 17кб.
Входимость: 2. Размер: 52кб.
Входимость: 2. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Входимость: 1. Размер: 235кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 17кб.
Часть текста: тэк, тэк, тэк, - без мысли об их значении, а просто так, - потому что они разбудили его, и потому что слуху ничего другого не оставалось делать. Турупт, стук, скребет, сыпь-сыпь-сыпь-сыпь. Где? Справа? Слева? Цинциннат приподнялся. Он слушал, - вся голова обратилась в слух, все тело в тугое сердце; он слушал и уже со смыслом разбирался в некоторых признаках: слабый настой темноты в камере... темное осело на дно... За решеткой окна - серый полусвет: значит - три, половина четвертого... Замерзшие сторожа спят... Звуки идут откуда-то снизу, - нет, пожалуй, сверху, нет, все-таки снизу, - точно за спиной, на уровне пола, скребется железными когтями большая мышь. Особенно волновала Цинцинната сосредоточенная уверенность звуков, настойчивая серьезность, с которой они преследовали в тишине крепостной ночи - быть может, еще далекую, - но несомненно достижимую цель. Сдерживая дыхание, он, с призрачной легкостью, как лист папиросной бумаги, соскользнул... и на цыпочках, по липкому, цепкому... к тому углу, откуда, как будто... как будто... но, подойдя, понял, что ошибся, - стук был правее и выше; он двинулся - и опять спутался, попавшись на том слуховом обмане, когда звук, проходя голову наискось, второпях обслуживался не тем ухом. Неловко переступив, Цинциннат задел поднос, стоявший у стены на полу: "Цинциннат!" - сказал поднос укоризненно, - и тогда стук приостановился с резкой внезапностью, в которой была для слушателя отраднейшая разумность - и, неподвижно стоя у стены, большим пальцем ноги придавливая ложечку на подносе и склонив отверстую, полую голову, Цинциннат чувствовал, что неизвестный копальщик тоже стынет и слушает, как и он. Полминуты спустя, тише, сдержаннее, но еще выразительнее, еще...
Входимость: 2. Размер: 52кб.
Часть текста: open, in a kind of dull amazement at the curiously inane life we all had rigged up for her) and satisfied myself that the precious contents of the “luizetta” were safe. There, snugly wrapped in a white woolen scarf, lay a pocket automatic: caliber. 32, capacity of magazine 8 cartridges, length a little under one ninth of Lolita’s length, stock checked walnut, finish full blued. I had inherited it from the late Harold Haze, with a 1938 catalog which cheerily said in part: “Particularly well adapted for use in the home and car as well as on the person.” There it lay, ready for instant service on the person or persons, loaded and fully cocked with the slide lock in safety position, thus precluding any accidental discharge. We must remember that a pistol is the Freudian symbol of the Ur-father’s central forelimb. I was now glad I had it with meand even more glad that I had learned to use it two years before, in the pine forest around my and Charlotte’s glass lake. Farlow, with whom I had roamed those remote woods, was an admirable marksman, and with his. 38 actually managed to hit a hummingbird, though I must say not much of it could be retrieved for proofonly a little iridescent fluff. A burley ex-policeman called Krestovski, who in the twenties had shot and killed two escaped convicts, joined us and bagged a tiny woodpeckercompletely out of season, incidentally. Between those two sportsmen I of course was a novice and kept missing everything, though I did would a squirrel on a later occasion when I went out alone. “You like here,” I whispered to my light-weight compact little chum, and then toasted it with a dram of gin. 18 The reader must now forget Chestnuts and Colts, and accompany us further west. The following days were marked by a number of great thunderstormsor perhaps, thee was but one single storm...
Входимость: 2. Размер: 39кб.
Часть текста: dreams and distinguish them from the reality of life. «Цели такого исследования состоят не в том, чтобы методами психологии анализировать литературный материал, но в том, чтобы методами филологии анализировать то психологическое явление, которое описано литературным материалом» (“The purposes of such studies are not to use the psychological methods for the literary analysis, but to use the literary methods in order to analyze the psychological phenomenon, which is described in the literary text”) [20, с.9]. These studies are interdisciplinary, for they are situated on the boundaries of different academic fields, such as physiology, medicine, philosophy, psychology, literary and cultural studies, and semiotics. V.M.Kovalzon, The Doctor of Biology and a member of the International Association for the Study of Dreams, defines the process of sleeping as “...особое генетически детерминированное состояние организма человека и других теплокровных животных (т.е. млекопитающих и птиц), характеризующееся закономерной последовательной сменой определенных полиграфических картин в виде циклов, фаз и стадий» (“.a special, genetically determined state of the human body and the body of other warm-blooded animals (mammals and birds), which is characterized by the logical succession of certain multi-graphic pictures in the form of cycles, phases and stages” ) [6, с.311]. The process of sleeping is inevitably accompanied by the phases of dreams, which some scholars describe as the period of paradoxical sleeping. According to J.M. Lotman, a dream is «семиотическое зеркало, и каждый...
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Часть текста: по отдельности, но и их взаимосвязь. Конечно, из-за величины творческого наследия Набокова на обоих языках, множества произведений художественной и документальной прозы, поэтических произведений, а также автопереводов и переводов произведений других авторов, то есть всего, созданного Набоковым с 1923 года до его смерти в 1977 году, любое исследование его стиля натолкнется на лингвистические, текстологические и эстетические вопросы необычайной сложности. [2] Возможно, единственный выход в условиях ограниченного объема данной статьи — обобщающее сокращение; в данном случае замещение творчества писателя одним репрезентативным текстом, охватывающим два языка, и анализ существенно важного аспекта этого текста на конкретных примерах. Текст, выбранный мною, — автобиографический диптих «Speak, Memory»/ «Другие берега», а стилистический аспект, который я собираюсь рассматривать, — образование звуковых повторов, или инструментовка. [3] Автобиография Набокова представляется произведением репрезентативным и даже парадигматическим по двум главным причинам. Первая причина заключается именно в том, что речь идет об автобиографии, которая как произведение документальной прозы претендует на достоверное, хотя и очень сложное, изображение самого автора. Это означает, что любой вывод о стиле данного произведения будет относиться не только к рассказчику, сформированному внутри текста в качестве первичного эстетического объекта (как в лирической прозе), но и ...
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Часть текста: one a series of clever but clumsy titles for this chapter I settled on the pedestrian choice above. Engaging in verbal legerdemain while speaking of Nabokov is a perilous and perhaps foolhardy undertaking, given his own multilingual mastery over words--one might compare it to beginning a talk on Nijinsky by stepping from behind the lectern to attempt a jeté or two. While much, indeed too much, has been written about Nabokov's English novels, much less has been said about his earliest Russian fiction. It is to this I must now turn. My editor has chided me for diverging too frequently and too widely from my subject--but what is a life if not a series of diversions from some hidden, ineffable theme? Mashen'ka opens with the tongue-twisting name and patronymic of the protagonist Ganin, Lev Glebovich, which, complains the character Alferov, "iazyk vyzvikhnut' mozhno" (7). Instantly we are made aware of the potential treachery of words. With Alferov's statement a few paragraphs later that "vsiakoe imia obiazyvaet," we are also reminded of their power. The first stylistic glimmer of the mature Nabokov, which comes after the brief dialogue between Ganin and Alferov of which chapter one wholly consists, is the sequence "i bubliki, i brilliantin i prosto brillianty" (17-18) a harbinger of such later alliterative lists as "the brook and the boughs and the beauty of the Beyond" 1 and "glacial drifts, drumlins, and gremlins, and kremlins." 2 In the sentence "Tak meshalis' v nem chustvo chesti i chustvo zhalosti, otumanivaia tvorcheskie podvigi, na vsiakii trud, i prinimaiushchagosia za etot trud zhadno, s okhotoi, s radostnym namereniem vse odolet' i vsego dostich'," (33) we are struck by the phrase's musicality and especially by the aptness of the final...
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Часть текста: опасался, что окружающий беспорядок (непредсказуемая Америка!) подтолкнет его к совершению какого-нибудь дурацкого промаха». Слово «preposterous» (дурацкий, нелепый, бессмысленный, абсурдный) своим значением обязано инверсии: оно произошло от латинского praeposterus, что означает «противоположный, обратный» или «извращенный», и изначальное его значение в английском языке — «перевернутый, поставленный в обратном порядке». В елизаветинской драме это слово употреблялось в непристойном смысле и относилось к анальному сексу [666] (Henke, 202) — например, у Шекспира в «Троиле и Крессиде» [667], — и эту коннотацию можно распространить на главный (для повествователя) источник анекдотов о Пнине — Джека Кокерелла, «а rather limp, moon-faced, neutrally blond Englishman» — «довольно вялого, луноликого, невыразительного <тут игра слов: можно прочесть и как „бесполого“. — Э. Н.> и белесого англичанина». В русской литературе о «лунной» гомосексуальности писал Василий Розанов, и Набоков ранее уже пользовался этой коннотацией [668]. В метатворческом смысле «дурацкий промах» («preposterous oversight») совершает повествователь, который до крайности, до абсурда извращает историю Пнина. И все же слова «preposterous oversight» (которые могут означать и «обратный...
Входимость: 1. Размер: 235кб.
Часть текста: сам в кошмаре», – утверждал Н. Бердяев [321]. «За ним подглядывали, его выслеживали, его хотели сгубить в прямом смысле и еще в каких-то смыслах иных», – замечал Ходасевич. «Эта тема, в сущности граничащая с манией преследования, была всегда ему близка. По моему глубокому убеждению, возникла она еще в детстве, когда казалось ему, что какие-то темные силы хотят его погубить, толкая на преступление против отца. Чудовищ, которые были и подстрекателями, и Эринниями потенциального отцеубийства, Белый на самом деле носил в себе, но инстинкт самосохранения заставил отыскивать их вовне, чтобы на них сваливать вину за свои самые темные помыслы, вожделения, импульсы» [322]. За прихотливой декорацией романов с «провокацией», революцией, «подстрекателями» и «подсматривателями» Ходасевич рассмотрел «вылезание» этих «выношенных» героем и автором «чудовищ». «Борьба с ними, то есть с носимым в душе зародышем предательства и отцеубийства, сделалась на всю...