Поиск по творчеству и критике
Cлово "LIMELIGHT"
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 175кб.
Входимость: 1. Размер: 91кб.
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: exhibit number one is what the seraphs, the misinformed, simple, noble-winged seraphs, envied. Look at this tangle of thorns. 2 I was born in 1910, in Paris. My father was a gentle, easy-going person, a salad of racial genes: a Swiss citizen, of mixed French and Austrian descent, with a dash of the Danube in his veins. I am going to pass around in a minute some lovely, glossy-blue picture-postcards. He owned a luxurious hotel on the Riviera. His father and two grandfathers had sold wine, jewels and silk, respectively. At thirty he married an English girl, daughter of Jerome Dunn, the alpinist, and granddaughter of two Dorset parsons, experts in obscure subjectspaleopedology and Aeolian harps, respectively. My very photogenic mother died in a freak accident (picnic, lightning) when I was three, and, save for a pocket of warmth in the darkest past, nothing of her subsists within the hollows and dells of memory, over which, if you can still stand my style (I am writing under observation), the sun of my infancy had set: surely, you all know those redolent remnants of day suspended, with the midges, about some hedge in bloom or suddenly entered and traversed by the rambler, at the bottom of a hill, in the summer dusk; a furry warmth, golden midges. My mother’s elder sister, Sybil, whom a cousin of my father’s had married and then neglected, served in my immediate family as a kind of unpaid governess and housekeeper. Somebody told me later...
Входимость: 1. Размер: 175кб.
Часть текста: то щеку, то бровь (когда слишком стремительно говорю что-нибудь) и перемигивает”. Здесь и далее письма Гринбергу цитируются по изданию: Рашит Янгиров “Друзья, бабочки и монстры: из переписки Владимира и Веры Набоковых с Романом Гринбергом. 1943-1967” // Диаспора: новые материалы. Альманах. 2001, №1. Париж, Atheneum - Спб., Феникс. 5 Pitzer, с. 173-174. Первый французский концлагерь для евреев, Дранси, появился в 1941 г. Рейс, которым уехали Набоковы, стал для “Шамплена” последним: по возвращении во Францию пароход подорвался на мине и затонул на рейде. 6 Bakh, письмо Веры Гольденвейзер, 26 июля 1941 г. 7 DBDV, c.52. 8 Даже в романе “Дар”, повествующем о трудной жизни эмигранта во враждебном немецком городе, слышны отголоски восхищения Набокова горами. Всякий раз, как заходит речь о радости, которую испытывает первооткрыватель, герой представляет себе покойного отца, исследователя Средней Азии, в горах, которые, кстати, несильно отличались от гор северной и центральной части штата Юта: тот же гранит и талые воды. Словно предвидя то, что ему только предстояло пережить в Америке, Набоков писал (в 1938 г.; первое американское издание “Дара” вышло в 1963 г.) о “настоящих крымских редкостях”, которые водились “гораздо выше, в горах, между скал”, о днях,...
Входимость: 1. Размер: 91кб.
Часть текста: в первую очередь искусством романтизма. Восхищаясь американской природой, он говорит о «шатобриановских деревьях» [7] , проецируя фикциональные французские деревья на те ильмы, клены и дубы, которые находятся перед его глазами. Шатобриан на самом деле не видел всех тех деревьев, которые упомянуты в «Рене» и «Атала» (последнее заглавие относится к одному из самых густо позолоченных деревянных индейцев в истории литературы). Персонаж по имени Атала — результат осуществленного французским романтиком приложения руссоистских идей к воображаемому благородному дикарю, импортированному из Америки. Гумберт говорит о неких загадочных «видах североамериканской низменности» (188). Он воспринимает их сквозь призму другого предмета из своего европейского прошлого — а именно «тех раскрашенных клеенок, некогда ввозившихся из Америки, которые вешались над умывальниками в среднеевропейских детских» и изображали «зеленые деревенские виды». Гумберт утверждает, что эти видимые им теперь «прообразы этих элементарных аркадий становились все страннее на глаз по мере...
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Часть текста: enough, one cannot read a book, one can only reread it, as the Master once wrote. And this I did, many times, savoring the turns of phrase and the shades of words, staunch in my belief that a careful rereader, forearmed with a knowledge of what is to come, is more apt to catch the glimpses of future greatness that the prose of a first novel allows. After having considered and discarded one by one a series of clever but clumsy titles for this chapter I settled on the pedestrian choice above. Engaging in verbal legerdemain while speaking of Nabokov is a perilous and perhaps foolhardy undertaking, given his own multilingual mastery over words--one might compare it to beginning a talk on Nijinsky by stepping from behind the lectern to attempt a jeté or two. While much, indeed too much, has been written about Nabokov's English novels, much less has been said about his earliest Russian fiction. It is to this I must now turn. My editor has chided me for diverging too frequently and too widely from my subject--but what is a life if not a series of diversions from some hidden, ineffable theme? Mashen'ka opens with the tongue-twisting name and patronymic of the protagonist Ganin, Lev Glebovich, which, complains the character Alferov, "iazyk vyzvikhnut' mozhno" (7). Instantly we are made aware of the potential treachery of words. With Alferov's statement a few paragraphs later that "vsiakoe imia obiazyvaet," we are also reminded of their power. The first stylistic glimmer of the mature Nabokov, which comes after the brief dialogue between Ganin and Alferov of which chapter one wholly consists, is the sequence "i bubliki, i brilliantin i prosto brillianty" (17-18) a harbinger of such later alliterative lists as "the brook and the...