Поиск по творчеству и критике
Cлово "MONKEY"
Входимость: 5. Размер: 127кб.
Входимость: 3. Размер: 73кб.
Входимость: 2. Размер: 49кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 112кб.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Входимость: 1. Размер: 91кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 213кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 5. Размер: 127кб.
Часть текста: всех трех собственных его англоязычных шедевров: «Лолиты», «Бледного огня» и «Ады». Стоила ли затея подобных усилий? Насколько четыре тома его «Евгения Онегина» приближают нас к Пушкину — и к самому Набокову? Как смог писатель, которого, предположительно, в первую очередь занимает прежде всего стиль, а затем уж содержание, создать перевод, нарочито жертвующий каким бы то ни было стилистическим изяществом, чтобы с безжалостной верностью передать буквальное значение пушкинских строк — даже ценой всего их волшебства? И как удалось человеку, последовательно старающемуся отделить художественную литературу от «реальной жизни», предоставить больше, чем любой другой критик, сведений касательно тончайших деталей — времени и места, флоры и фауны, блюд и напитков, одежды и жестов — пушкинской и онегинской эпохи? Пушкин стоил всех этих хлопот. Вполне возможно, — а Набоков определенно так и считал, — что он величайший поэт после Шекспира 3 . Его «Евгений Онегин» не только величайшая из русских поэм,...
Входимость: 3. Размер: 73кб.
Часть текста: — невзначай и с усмешкой — на грубую брань, что, бывало, раздавалась в мой адрес во времена, когда я выступал в образе «В. Сирина», но пусть этим занимаются библиографы. Мои открытия, мои интересы, мои особые острова бесконечно недоступны раздраженным читателям. Точно также никогда не уступал я безудержному желанию поблагодарить благосклонного критика — или хотя бы намеком показать тому или иному дружески настроенному писателю, что смутно догадываюсь о его ко мне участливом отношении и понимании, которое каким-то невероятным образом, похоже, всегда соответствовало его таланту и оригинальности — интересный, хотя не такой уж необъяснимый феномен. Если, однако, случается, что под прицелом враждебной критики оказываются не акты художества, а такой прозаичный труд, как мой комментированный перевод «Евгения Онегина» (именуемый далее ЕО), — это иное дело. В отличие от моих романов ЕО имеет этическую сторону, а также моральную и человеческую. Речь идет о порядочности или непорядочности компилятора, его профессиональной квалификации или небрежности. Если мне говорят, что я плохой поэт, я отвечаю улыбкой; но если говорят, что я неважный литературовед, я не стесняюсь в выражениях. Не думаю, что я собрал все рецензии, появившиеся в печати после публикации ЕО;...
Входимость: 2. Размер: 49кб.
Часть текста: was even intended for, since only a pharisaic parody of privacy could be attained by means of the incomplete partition dividing the cabin or room into two communicating love nests. By and by, the very possibilities that such honest promiscuity suggested (two young couples merrily swapping mates or a child shamming sleep to earwitness primal sonorities) made me bolder, and every now and then I would take a bed-and-cot or twin-bed cabin, a prison cell or paradise, with yellow window shades pulled down to create a morning illusion of Venice and sunshine when actually it was Pennsylvania and rain. We came to know nous connmes, to use a Flaubertian intonationthe stone cottages under enormous Chateaubriandesque trees, the brick unit, the adobe unit, the stucco court, on what the Tour Book of the Automobile Association describes as “shaded” or “spacious” or “landscaped” grounds. The log kind, finished in knotty pine, reminded Lo, by its golden-brown glaze, of friend-chicken bones. We held in contempt the plain whitewashed clapboard Kabins, with their faint sewerish smell or some other gloomy self-conscious stench and nothing to boast of (except “good beds”), and an unsmiling landlady always prepared to have her gift (“…well, I could give you…”) turned down. Nous connmes (this is royal fun) the would-be enticements of their repetitious namesall those Sunset Motels, U-Beam Cottages, Hillcrest Courts, Pine View Courts, Mountain View Courts, Skyline Courts, Park Plaza Courts, Green Acres, Mac’s Courts. There was sometimes a special line in the write-up, such as “Children welcome, pets...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: All thorn, but cousin to your rose. Reflected words can only shiver Like elongated lights that twist In the black mirror of a river Between the city and the mist. Elusive Pushkin! Persevering, I still pick up your damsel's earring, Still travel with your sullen rake; I find another man's mistake; I analyze alliterations That grace your feasts and haunt the great Fourth stanza of your Canto Eight. This is my task: a poet's patience And scholiastic passion blent — The shadow of your monument. (Дословный перевод: Что есть перевод? На блюде Бледная, сияющая голова поэта, Хриплый крик попугая, лопотание обезьяны, И профанация мертвых. Паразиты, с которыми ты был столь суров, Прощены, если мне дано твое прощенье, О Пушкин, за мою хитрость. Я спустился по твоему тайному стеблю, Добрался до корня и напитался от него; Затем, используя этот новый язык, Я вырастил другой стебелек и превратил Твою строфу, созданную по образцу сонета, В свою честную придорожную прозу — Сплошь колючки, но сродни твоей розе. Отраженные слова могут лишь дрожать Подобно удлиненным огонькам, извивающимся В черном зеркале реки Меж городом и туманом. Ускользающий Пушкин! С неизменным упорством, Я все еще подбираю сережку твоей барышни, Все еще путешествую с твоим угрюмым повесой; Обнаруживаю чужую ошибку; Анализирую аллитерации Которые украшают твои пиры и обитают в великой Четвертой строфе твоей восьмой песни. Такова моя задача: терпение поэта И страсть схолиаста, слившиеся воедино, — Тень твоего памятника.) Онегинская строфа как определенная стихотворная форма была изобретением Пушкина (9 мая 1823 г.)....
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: зеркала, тюльпанообразные лампочки для чтения и прочие умопомрачительные детали. Широкие окна чередовались с более узкими, то одинокими, то парными, кое-где с матовыми стеклами. В некоторых отделениях уже были сделаны на ночь постели. Тогдашний величественный, романтический Норд-Экспресс (после Первой мировой войны он стал уже не тот, сменив нарядную каревость на нуворишечью голубизну), состоявший исключительно из таких же международных вагонов, ходил только два раза в неделю и доставлял пассажиров из Петербурга в Париж. Я сказал бы, прямо в Париж, если бы пассажиров не переводили из него в другой, обладающий поверхностным сходством состав на русско-немецкой границе (Вержболово-Эйдкунен), где бокастую, развалистую русскую колею (шестьдесят с половиною дюймов) заменял европейский стандарт (пятьдесят семь с половиною дюймов), а березовые дрова – уголь. В дальнем углу памяти я могу распутать по крайней мере пять таких путешествий в Париж, с Ривьерой или Биаррицем в конце. Выбираю относящееся к 1909-му году, когда наша экспедиция состояла из одиннадцати человек и одной таксы. Отец в дорожной кепке и перчатках сидит с книгой в купе, которое он делит с нашим гувернером. Мы с братом отделены от них туалетной каморкой. Следующее купе занимает мать со своей горничной Наташей. Далее следуют мои маленькие сестры, их английская гувернантка, мисс Лавингтон, и русская няня. Нечетный Осип, отцовский камердинер (лет через десять педантично расстрелянный большевиками за то, что угнал к себе наши велосипеды, а не передал их народу), делит купе с посторонним. В рассуждениях историческом и художественном, год начался с политической карикатуры в “Punch”: богиня Англия склоняется над богиней Италией, на чью голову слетел один из кирпичей Мессины – возможно, ...
Входимость: 1. Размер: 112кб.
Часть текста: 1960-е годы 1960-е годы Георгий Адамович – Игорю Чиннову, 13 февраля 1960 <…> «Лолита». Я еле ее дочитал, так мне было скучно. Блестяще и совсем ни к чему. И какой вздор с налетом учености написала о Набокове Берберова в «Новом журнале»! Но если говорить о таланте «изображения и повествования», то в Набокове его больше, и даже бесконечно больше, чем в «Живаго», который уже начинает водворяться на свое законное, средне декадентское, – хоть и не без трогательности, – место. Мне лично «Живаго» интереснее, но как писатель Набоков головой выше. <…> Георгий Адамович – Владимиру Варшавскому, 1 мая 1960 <…> Вы стали слишком чувствительны к «художественности». По-моему, нет ничего опаснее. Вас как будто смутил Набоков. Он почти гениально талантлив, не спорю, но образец это дурной, и, кстати, «Лолита» – в конце концов совсем плохая книга. <…> Роман Гринберг – Георгию Адамовичу, 29 октября 1960 <…> Пусти меня, отдай меня. Воронеж, Уронишь ты меня иль проворонишь, Ты выронишь меня или...
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Часть текста: be told, unforeseen afteraffects of my visit to Madame Fat and the mysterious events pursuant thereto, I shall now discuss matters more literary, less metaphysical, partly in the interest of the maintenance of my own mental equilibrium, partly in response to what an impartial observer would certainly characterize as the overly vociferous behest of my good, but sometimes impatient, editor, who enjoined me, in a fax sent to the seedy but comfortable hotel in Villefranche-sur-Mer where I was recovering from recent scholarly labors, to "get on with it." (Incidentally, the sea softly plashing against the sandy edge of this charming townlet is, at noon, a deep azure hue, recalling a certain lake in my homeland, a distant northern land. And at night, I have noticed on my insomniac rambles, the moon casts slivers of silvery light upon the ink-black waters. Do remind me to say more of this later.) The original contract for this book (signed three years ago with a then noticeably more solicitous publisher whose name I am legally bound not to mention) stipulated that the text be comprised not only of biography proper (of which the reader has already enjoyed, I trust, a taste) but also of criticism of each of Nabokov's books. In lieu of any sensible reason not to proceed in any but a chronological, or pseudo-chronological, fashion, I turn now to Korol', dama, valet , 2 a novel quite...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: переводу "Евгения Онегина" К переводу "Евгения Онегина" * Vladimir Nabokov. On translating "Eugene Onegin" * 1 What is translation? On a platter A poets pale and glaring head, A parrot's screech, a monkey's chatter, And profanation of the dead. The parasits you were so hard on Are pardoned if I have your pardon, O, Pushkin, for my stratagem: I travelled down your secret stem, And reached the root, and fed upon it; Then, in a language newly learned, I grew another stalk and turned Your stanza patterned on a sonnet, Into my honest roadside prose-- All thorn, but cousin to your rose. 2 Reflected words can only shiver Like elongated lights that twist In the black mirror of a river Between the city and the mist. Elusive Pushkin! Persevering, I still pick up Tatiana's earring, Still travel with your sullen rake. I find another man's mistake, I analize alliterations That grace your feasts and haunt the great Fourth stanza of your Canto Eight. This is my task - a poet's patience And scholiastic passion blent: Dove-dropping on your monument. Перевод на русский (перевел Михаил Блюмин) 1 Что перевод? Прикрытый крышкой Блистательный поэта бред, Крик попугая, треп мартышки И грубо попранный секрет. О Пушкин, строгость к паразитам Прибереги,-- из них маститый Путь непростительный нашел; Таинственный исползав ствол, Достиг я корня, напитался; Язык твой зная назубок, Взрастил затем я свой росток, Который рос и превращался В соцветие тернистых проз-- Сестер твоих сонетов-роз. 2 Слова дрожат лишь, отражаясь,-- Как городские огоньки, Что пляшут, прячась и являясь, На черном зеркале реки. Поэт! Твой спутник неустанный, Ношусь я все с серьгой Татьяны, И...
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: Снаружи сквозь витрину модель была доступнее влюбленному взгляду, чем изнутри магазина, где мешали какие-то плакаты. Можно было разглядеть в проймах ее окон голубую обивку диванчиков, красноватую шлифовку и тисненую кожу внутренних стенок, вделанные в них зеркала, тюльпанообразные лампочки… Широкие окна чередовались с более узкими, то одиночными, то парными. В некоторых отделениях уже были сделаны на ночь постели. Тогдашний величественный Норд-Экспресс (после Первой мировой войны он уже был не тот), состоявший исключительно из таких международных вагонов, ходил только два раза в неделю и доставлял пассажиров из Петербурга в Париж; я сказал бы, прямо в Париж, если бы не нужно было - о, не пересаживаться, а быть переводимым - в совершенно такой же коричневый состав на русско-немецкой границе (Вержболово-Эйдкунен), где бокастую русскую колею заменял узкий европейский путь, а березовые дрова - уголь. В памяти я могу распутать по крайней мере пять таких путешествий в Париж, с Ривьерой или Биаррицем в конце. Выбираю относящееся к 1909-му году. Мне кажется, что сестры - шестилетняя Ольга и трехлетняя Елена - остались в Петербурге под надзором нянь и теток. (По словам Елены, я не прав: они тоже участвовали в поездке.) Отец в дорожной кепке и замшевых перчатках сидит с книгой в купе, которое он делит с Максом, тогдашним нашим гувернером. Брат Сергей и я отделены от них проходной туалетной каморкой. Следующее купе, смежное с нашим, занимает мать со своей пожилой горничной Наташей и расстроенной таксой. Нечетный Осип, отцовский камердинер (лет через десять педантично расстрелянный большевиками за то, что угнал к себе наши велосипеды, а не передал их народу), делит четвертое купе с посторонним - французским актером Фероди. В апреле того года Пири дошел до Северного Полюса. В мае пел в Париже Шаляпин. В июне, озабоченный слухами о новых...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: все мои, хорошие, но явно жестяные и обобщенные, заводные поезда. Мать пробовала ее купить; увы, бельгиец-служащий был неумолим. Во время утренней прогулки с гувернанткой или воспитателем я всегда останавливался и молился на нее. Иметь в таком портативном виде, держать в руках так запросто вагон, который почти каждую осень нас уносил за границу, почти равнялось тому, чтобы быть и машинистом, и пассажиром, и цветными огнями, и пролетающей станцией с неподвижными фигурами, и отшлифованными до шелковистости рельсами, и туннелем в горах. Снаружи сквозь витрину модель была доступнее влюбленному взгляду, чем изнутри магазина, где мешали какие-то плакаты... Можно было разглядеть в проймах ее окон голубую обивку диванчиков, красноватую шлифовку и тисненую кожу внутренних стенок, вделанные в них зеркала, тюльпанообразные лампочки... Широкие окна чередовались с более узкими, то одиночными, то парными. В некоторых отделениях уже были сделаны на ночь постели. Тогдашний величественный Норд-Экспресс (после Первой мировой войны он уже был не тот),...