Поиск по творчеству и критике
Cлово "ORDEAL"
Входимость: 2. Размер: 73кб.
Входимость: 2. Размер: 82кб.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 73кб.
Часть текста: скромности. Поскольку его отец ненавидел снобизм и морщился всякий раз, когда разговор заходил о пращурах, «родовое сознание» Набокова, покидавшего в 1917 году Петроград, было весьма неразвитым 3 . Когда год спустя в ялтинской полуэмиграции его двоюродный брат и лучший друг барон Юрий Рауш фон Траубенберг наивно похвастал, что его род берет начало в XII веке, Набоков лишь отшутился в ответ: «Ну а Набоковы? Бывшие лакеи при дворе?» 4 Когда Набоков оказался навсегда отрезанным от своего российского прошлого, и особенно в тот период, когда он ощутил потребность написать автобиографию, он пожалел о том, что в свое время «не проявлял какого-либо любопытства к своей родословной» 5 . В конце 1920-х — начале 1930-х годов в Берлине двоюродный дядя Набокова уверял его в том, что дворянский род Набоковых берет начало в XIV веке от некоего князя — деталь, которую двадцать лет спустя писатель использует в «Убедительном доказательстве»: в шутливых генеалогических изысканиях он назовет среди своих колоритных предков «первого пещерного человека, нарисовавшего мамонта, обрусевшего татарского князька по имени Набок…» 6 . После того как в конце 1950-х годов «Лолита» принесла Набокову всемирную известность, один русский парижанин, специалист по российской генеалогии, начинает восстанавливать генеалогическое древо семьи Набоковых....
Входимость: 2. Размер: 82кб.
Часть текста: С этой целью в библиографии приведены все письменные источники, к которым я обращался в поисках фактов из жизни Набокова и его предков при подготовке обоих томов — «Владимир Набоков: Русские годы» и «Владимир Набоков: Американские годы», а также все посвященные набоковским произведениям критические работы, на которые я ссылаюсь. В Разделе I перечислены архивные, библиотечные и музейные собрания, к которым я обращался; в Разделе II — периодические издания, использованные в ходе работы; в Разделе III — книги и статьи, содержащие информацию о членах семьи Набокова, в особенности о его отце, Владимире Дмитриевиче Набокове, и деде, Дмитрии Николаевиче Набокове; в Разделе IV перечислены произведения Набокова; в Разделе V — книги и статьи, имеющие касательство к биографии Набокова либо цитировавшиеся при анализе его произведений. Дефинитивной библиографией произведений Набокова является работа Майкла Джулиара «Владимир Набоков: описательная библиография» (Vladimir Nabokov: A Descriptive Bibliography. New York: Garland, 1986), к которой журнал «The Nabokovian» ежегодно публикует приложения и дополнения. В том же журнале печатаются дополнения к куда менее подробной библиографии Сэмюэля Шумана, посвященной набоковедческой критике (S. Schuman. Vladimir Nabokov: A Reference Guide. Boston: G. K. Hall, 1979). Новая аннотированная библиография набоковедческой критики Стивена Яна Паркера должна в ближайшее время выйти в издательстве «Гарланд». I. Архивы, библиотеки, музейные собрания Архив Владимира Набокова Ранние (1915–1928) и поздние (с середины 1960-х) рукописи ВН; основное собрание его писем, дневников и т. д. (с 1919); документы ВДН (1890–1922). Частное собрание. В 1991 этот материал вошел в состав собрания Берга Нью-Йоркской публичной...
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Часть текста: of Auckland, New Zealand. An unlikely plot, but the real story is no less exceptional: Brian Boyd, author of the prize-winning two-volume biography, Vladimir Nabokov: The Russian Years and Vladimir Nabokov: The American Years, and of Nabokov's Ada: The Place of Consciousness and the just-released Nabokov's Pale Fire: The Magic of Artistic Discovery, is a scholar who changed his mind. Writing in The New York Observer on Boyd's 'remarkable, obsessive, delirious, devotional study, Nabokov's Pale Fire,' Ron Rosenbaum called him 'an ornament of the accidents and possibilities of Nabokov scholarship' and praised him 'for having the courage and humility to retract an earlier conjecture and the imaginative daring' to (as Boyd himself might put it) re-re-reread Pale Fire. Nabokov's 1962 novel takes the form of an introduction by a scholar named Charles Kinbote; a lucid 999-line poem by an American poet named John Shade; and a commentary and index by Kinbote, whose attention veers continually from the poem to his own unsatisfactory life, from John Shade's homely metaphysics and painful autobiography to what must be his own entirely irrelevant fantasy—unless he really is Charles the Beloved, the deposed King of Zembla; and that unless unlocks only the first in a series of secret passages. From the dedication copy of Pale Fire, inscribed by Nabokov for his wife Vera. Image from Vera's Butterflies (NY: Glenn Horowitz Bookseller, 1999). Courtesy the Estate of Vladimir Nabokov. Has Boyd's book-length study, written in response to an online discussion, produced a robust thesis or the shadow of a madman's fancy? All I can say now is that reading Nabokov's Pale Fire and then Nabokov's Pale Fire is like being immersed in a medium that clarifies, but not without some shifting and spill of glare, what was before all ...
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: Madame gives in with a tolerant smile; then, my reader, the wedding is generally a “quiet” affair. The bride may dispense with a tiara of orange blossoms securing her finger-tip veil, nor does she carry a white orchid in a prayer book. The bride’s little daughter might have added to the ceremonies uniting H. and H. a touch of vivid vermeil; but I knew I would not dare be too tender with cornered Lolita yet, and therefore agreed it was not worth while tearing the child away from her beloved Camp Q. My soi-disant passionate and lonely Charlotte was in everyday life matter-of-fact and gregarious. Moreover, I discovered that although she could not control her heart or her cries, she was a woman of principle. Immediately after she had become more or less my mistress (despite the stimulants, her “nervous, eager chri a heroic chri ! had some initial trouble, for which, however, he amply compensated her by a fantastic display of old-world endearments), good Charlotte interviewed me about my relations with God. I could have answered that on that score my mind was open; I said, insteadpaying my tribute to a pious platitudethat I believed in a cosmic spirit. Looking down at her fingernails, she also asked me had I not in my family a certain strange strain. I countered by inquiring whether she would still want to marry me if my father’s maternal grandfather had been, say, a Turk. She said it did not matter a bit; but that, if she ever found out I did not believe in Our Christian God, she would commit suicide. She said it so solemnly that it gave me the creeps. It was then I knew she was a woman of principle. Oh, she was very genteel: she said “excuse me” whenever a slight burp interrupted her flowing speech, called an envelope and ahnvelope, and when talking to her lady-friends referred to me as Mr....
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Часть текста: и Руперт Брук Набоков провел в Англии почти три года. Его семья прибыла в Лондон в конце мая 1919 года. Родители и трое младших детей переселились в Берлин летом следующего года, а Владимир и Сергей остались в Кембридже и окончили университет в 1922 году. Набоков впервые рассказывает о годах, проведенных в Кембридже, в главе автобиографии «Квартирка в Тринити-Лейн». Все три версии мемуаров Набокова и оба его биографа описывают молодого человека, занятого воссозданием потерянной России и относительно равнодушного к английскому окружению. [1] Большинство его друзей в Кембридже были русскими эмигрантами. Молодой Набоков считал себя русским поэтом, и поэзии суждено было стать его основным занятием во время пребывания в Кембридже. Уже являясь автором двух сборников, опубликованных в России, [2] он написал много новых стихотворений во время 16-месячного изгнания в Крыму. Ностальгическое воссоздание «своей» России является самой распространенной темой его стихотворений 1918–1922 годов. Набокова настолько поглотило творчество, что для Англии и Кембриджа оставалось мало...
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Часть текста: a displaced little person from France, was on the other hand a good example of a not strikingly beautiful child revealing to the perspicacious amateur some of the basic elements of nymphet charm, such as a perfect pubescent figure and lingering eyes and high cheekbones. Her glossy copper hair had Lolita’s silkiness, and the features of her delicate milky-white face with pink lips and silverfish eyelashes were less foxy than those of her likesthe great clan of intra-racial redheads; nor did she sport their green uniform but wore, as I remember her, a lot of black or cherry darka very smart black pullover, for instance, and high-heeled black shoes, and garnet-red fingernail polish. I spoke French to her (much to Lo’s disgust). The child’s tonalities were still admirably pure, but for school words and play words she resorted to current American and then a slight Brooklyn accent would crop up in her speech, which was amusing in a little Parisian who went to a select New England school with phoney British aspirations. Unfortunately, despite “that French kid’s uncle” being “a millionaire,” Lo dropped Eva for some reason before I had...
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Часть текста: Табачная лавка Мартын Мартыныча располагалась в угловом доме. Не удивительно, что табачные имеют пристрастие к углам, ведь дело Мартына процветало. Витрина - скромного размера, но хорошо расположена. Небольшие зеркала оживляли её. На дне, во впадинах холмистого лазурного бархата ютились пёстрые папиросные коробки, с именами облечёнными в глянцевые международные диалекты, которые с таким же успехом служат названиями гостиниц; повыше располагались ряды папирос, ухмыляющиеся в их легковесных домиках. В своё время Мартын был обеспеченным помещиком. Он был славен в моих детских воспоминаниях замечательным трактором, во времена, когда я и его сын Петя одновременно стали жертвами Майн Рида и скарлатины, так, что теперь, после пятнадцати лет битком набитых всяческими вещами, я с удовольствием останавливался у этой табачной лавки, на этом оживленном углу, где Мартын продавал свой товар. Но с прошлого года нас связывало больше чем общие воспоминания. У Мартына была тайна, и я участвовал в этой тайне. “Ну, всё как обычно?” Спрашивал я шёпотом, и он, глянув поверх плеча, отвечал так же тихо, “да, слава богу, всё спокойно”. Эта тайна была совершенно необычайной. Я вспомнил, как уезжал в Париж и как за день до отъезда просидел до вечера у Мартына. Душу человека можно сравнить с универсальным магазином, а его глаза с двумя витринными окнами. Прицениваясь к глазам Мартына, отметим, что тёпло-коричневые тона были в моде. Судя по глазам, товар в этой душе был отменного качества. А какая пышная...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: Интервью Набокова на английском языке. The New York Times Book Review, 1972 г. The New York Times Book Revie w [1972] Israel Shenker sent me his questions on June 10, 1971, three weeks before coming to see me here in Montreux. My written answers were accurately reproduced in The New York Times Book Review, January 9, 1972. Their presentation would have been perfect had they not been interspersed with unnecessary embellishment (chitchat about living writers, for instance). What do you do to prepare yourself for the ordeals of life? Shave every morning before bath and breakfast so as to be ready to fly far at short notice. What are the literary virtues you seek to attain-- and how? Mustering the best words, with every available lexical, associative, and rhythmic assistance, to express as closely as possible what one wants to express. What are the literary sins for which you could be answerable some day-- and bow would you defend yourself? Of having spared in my books too many political fools and intellectual frauds among my acquaintances. Of having been too fastidious in choosing my targets. What is your position in the world of letters? Jolly good view from up here. What problems are posed for you by the existence of ego? A linguistic problem: the singular act of mimetic evolution to which we owe the fact that in Russian the word ego means "his," "him." What struggles these days for pride of place in your mind? Meadows. A meadow with Scarce Heath butterflies in North Russia, another with Grinnell's Blue in Southern California. That sort of thing. What are your views about man's upward climb from slime? A truly remarkable performance. Pity, though, that some of the slime still sticks to drugged brains. What should we think about death? "Leave me alone, says dreary Death" (bogus inscription on empty tomb). What kinds of power do you favor, and which do you oppose? To play safe, I prefer to accept only one type of power: the power of art over trash, the triumph of magic over the brute. What are the large issues that you can't get interested in, and what are you most concerned with? The larger the issue the less it interests me. Some of my best concerns are microscopic patches of color. What can (should?) we do about elusive truth? One can (and should) engage a specially trained proofreader to make sure that misprints and omissions do not disfigure the elusive truth of an interview that a newspaper takes the trouble to conduct with an author who is rather particular about the precise reproduction of his phrase.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: light and narrow shade: the light pertaining to the solace of research in palatial libraries, the shade to my excruciating desires and insomnias of which enough has been said. Knowing me by now, the reader can easily imagine how dusty and hot I got, trying to catch a glimpse of nymphets (alas, always remote) playing in Central Park, and how repulsed I was by the glitter of deodorized career girls that a gay dog in one of the offices kept unloading upon me. Let us skip all that. A dreadful breakdown sent me to a sanatorium for more than a year; I went back to my workonly to be hospitalized again. Robust outdoor life seemed to promise me some relief. One of my favorite doctors, a charming cynical chap with a little brown beard, had a brother, and this brother was about to lead an expedition into arctic Canada. I was attached to it as a “recorder of psychic reactions.” With two young botanists and an old carpenter I shared now and then (never very successfully) the favors of one of our nutritionists, a Dr. Anita Johnsonwho was soon flown back, I am glad to say. I had little notion of what object the expedition was pursuing. Judging by the number of meteorologists upon it, we may have been tracking to its lair (somewhere on Prince of Wales’ Island, I understand) the wandering and wobbly north magnetic pole. One group, jointly with the Canadians, established a weather station on Pierre Point in Melville Sound. Another group, equally misguided, collected...
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Часть текста: Noticing one night that my box of chessmen was broken, he sent me next morning, with a little lad of his, a copper case: it had an elaborate Oriental design over the lid and could be securely locked. Once glance sufficed to assure me that it was one of those cheap money boxes called for some reason “luizettas” that you buy in Algiers and elsewhere, and wonder what to do with afterwards. It turned out to be much too flat for holding my bulky chessmen, but I kept itusing it for a totally different purpose. In order to break some pattern of fate in which I obscurely felt myself being enmeshed, I had decideddespite Lo’s visible annoyanceto spend another night at Chestnut Court; definitely waking up at four in the morning, I ascertained that Lo was still sound asleep (mouth open, in a kind of dull amazement at the curiously inane life we all had rigged up for her) and satisfied myself that the precious contents of the “luizetta” were safe. There, snugly wrapped in a white woolen scarf, lay a pocket automatic: caliber. 32, capacity of magazine 8 cartridges, length a little under one ninth of Lolita’s length, stock checked...