Поиск по творчеству и критике
Cлово "PARDON"
Входимость: 2. Размер: 213кб.
Входимость: 2. Размер: 91кб.
Входимость: 2. Размер: 32кб.
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Входимость: 2. Размер: 69кб.
Входимость: 2. Размер: 75кб.
Входимость: 2. Размер: 42кб.
Входимость: 2. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 100кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Входимость: 1. Размер: 55кб.
Входимость: 1. Размер: 46кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 134кб.
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 213кб.
Часть текста: всего варьируется 13 модификаций (значительно больше, чем у других поэтов, взятых нами для сравнения). Любопытно сопоставить его с аналогичными процентными показателями Сологуба, Волошина, Ходасевича и Цветаевой. Строфические формы Набоков Сологуб Волошин Ходасевич Цветаева Четверостишия 61,0 67,3 34,3 66,9 66,3 Астрофия и нетожд. 26,6 10,2 37,4 17,3 19,8 Сонеты 7,0 1,3 21,0 4,0 0,8 Восьмистишия 2,4 9,8 3,3 1,2 1,2 Двустишия 1,5 2,3 1,2 4,4 3,6 Семистишия 1,25 0,8 — 0,25 — Шестистишия 1,0 5,7 0,25 3,4 3,5 Трёхстишия 0,8 0,3 1,2 0,25 2,2 Пятистишия 0,6 1,8 0,5 1,7 2,1 Онегинская строфа 0,4 — 0,25 — — Девятистишия 0,25 — — 0,25 — Десятистишия 0,25 0,1 — — — Двенадцатистишия 0,25 0,4 — 0,5 — Набоковские показатели 142 очевидным образом тяготеют к усреднённым стандартам, что свидетельствует о сознательной ориентации поэта на классику. И теоретически, и практически он придерживался золотого античного правила, освященного непререкаемым для него авторитетом Пушкина, — «Ничего слишком!». Львиная доля набоковских произведений использует нейтральные четверостишия, астрофические построения и нетождественные строфы. Все остальные модификации распределяются довольно равномерно, если не считать заметного предпочтения, которое поэт оказывал всеобщему любимцу — сонету, но и здесь он не превышает, подобно Волошину, негласно установленных соотношений. Наибольший интерес при подобном распределении строфического репертуара представляют, конечно, не те формы, которые благодаря своему «многолюдству» утратили, может быть, и свойственную им изначально индивидуальность, а те, которые выделяются ...
Входимость: 2. Размер: 91кб.
Часть текста: "Лолита" и "Онегин": Америка и Россия ТЕЗИС «Лолита» и «Онегин»: Америка и Россия Русским я туда вход строго запретил. Владимир Набоков [6] Гумберт, как и Набоков, уезжает из Франции в Америку в 1940 году. Для Набокова перемещение из Европы в Америку означало смену русского языка английским. Путь Гумберта и в этом смысле отражает набоковский: во Франции Гумберт пишет по-французски историю английской поэзии; оказавшись в Соединенных Штатах, он составляет учебник французской литературы для американских и британских студентов. Перемещения из одной географической или литературной среды в другую связаны с проблемой перевода культур — с интерпретацией одной культуры через другую. В «Лолите» Америка представлена с точки зрения наблюдателя-иностранца, Новый Свет увиден глазами Старого. Восприятие Гумбертом его приемной родины в значительной степени определяется европейским искусством, в первую очередь искусством романтизма. Восхищаясь американской природой, он говорит о «шатобриановских деревьях» [7] , проецируя фикциональные французские деревья на те ильмы, клены и дубы, которые находятся перед его глазами. Шатобриан на самом деле не видел всех тех деревьев, которые упомянуты в «Рене» и «Атала» (последнее заглавие относится к одному из самых густо позолоченных деревянных индейцев в истории литературы). Персонаж по имени Атала — результат осуществленного французским романтиком приложения руссоистских идей к воображаемому благородному дикарю, импортированному из Америки. Гумберт говорит о неких загадочных «видах североамериканской низменности» (188). Он воспринимает их сквозь призму другого предмета из своего европейского прошлого — а именно «тех раскрашенных клеенок, некогда ввозившихся из Америки, которые вешались над...
Входимость: 2. Размер: 32кб.
Часть текста: Комната. На перевод “Евгения Онегина” Переводы с английского Поэзия непереводима Чтобы сказать это, не обязательно быть Набоковым. Впрочем, он это тоже сказал. Переводя стихи, приходится, по словам Набокова, “выбирать между рифмой и разумом”. И все же стихи переводят и переводить будут. Почему, зачем? Недоуменье взяло. Ну, прежде всего, затем что хочется. И не только переводчику, читателю тоже. Обидно же раз за разом слышать: “Ах, Джон Донн! Ах, Басё!” — и в глаза ни того ни другого ни разу не увидать. Можно, конечно, засесть за изучение английского (японского, польского, немецкого) языка. Да все как-то недосуг. Со своим бы управиться. Вот и читаешь переводы. Это что касается потребностей читателя. А что требуется от переводчика? Задача его, как я себе представляю, в том, чтобы по возможности точнее, “ближе к тексту”, передать звучание и мысль, “рифму и разум” (ну и ритмическое построение тоже, но это не самое сложное). Передать и то и другое в безупречной полноте по понятным причинам невозможно. Случаются, конечно, удачи, но они редки. Один из лучших известных мне примеров дан самим Набоковым в последних строках его английской поэмы “An Evening of Russian Poetry” (“Вечер русской поэзии”): Bessonnitza, tvoy vzor oonil i strashen; lubov moya, otstoopnika prostee. (Insomnia, your stare is dull and ashen, my love, forgive me this apostasy.) Впрочем, это, боюсь, нельзя по чистой совести причислить к переводам как таковым — тут все, скорее, было продумано заранее. В итоге переводчику приходится сочинять нечто компромиссное. Совсем уходить куда-то далеко от звучания и ритма — перед собой стыдно, да и перед отечественным читателем тоже, ведь он, как ни крути, еще со времен ...
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Часть текста: переводу "Евгения Онегина" К переводу "Евгения Онегина" * Vladimir Nabokov. On translating "Eugene Onegin" * 1 What is translation? On a platter A poets pale and glaring head, A parrot's screech, a monkey's chatter, And profanation of the dead. The parasits you were so hard on Are pardoned if I have your pardon, O, Pushkin, for my stratagem: I travelled down your secret stem, And reached the root, and fed upon it; Then, in a language newly learned, I grew another stalk and turned Your stanza patterned on a sonnet, Into my honest roadside prose-- All thorn, but cousin to your rose. 2 Reflected words can only shiver Like elongated lights that twist In the black mirror of a river Between the city and the mist. Elusive Pushkin! Persevering, I still pick up Tatiana's earring, Still travel with your sullen rake. I find another man's mistake, I analize alliterations That grace your feasts and haunt the great Fourth stanza of your Canto Eight. This is my task - a poet's patience And scholiastic passion blent: Dove-dropping on your monument. Перевод на русский (перевел Михаил Блюмин) 1 Что перевод? Прикрытый крышкой Блистательный...
Входимость: 2. Размер: 69кб.
Часть текста: правильный с моей точки зрения, вариант не лишен юмора «Латынь устарела, но, хотите верьте, хотите нет, он и впрямь мог расшифровывать затертые эпиграфы и беседовать о Ювенале [во французском переводе]!» Отклик этой иронии есть в VIII, 1–2: Всего, что знал еще Евгений, Пересказать мне недосуг. Один из эпиграфов, которые он мог разбирать, открывает вторую главу. 3 Он знал довольно по-латыне… — Должно быть латыни. 5 Потолковать об Ювенале… — Пушкин использовал этот же глагол (несовершенного вида, в 3-м л ед. ч. — толковал) как рифму к Ювенал в своем первом опубликованном стихотворении «К другу стихотворцу» (1814). В 1787 г. Лагарп в своем труде «Лицей, или Курс древней и современной литературы» («Lycée, ou Cours de littérature ancienne et moderne». Paris, 1799–1805, vol II, p. 140–141, Paris, 1825–1826, vol. III, p 190) цитирует Жана Жозефа Дюзо, переводчика Ювенала. «[Juvenal] écrivait dans un siècle détestable [c A. D. 100] Le caractère romain était tellement dégradé que personne n'osait proférer le mot de liberté» [134] , etc. Жана Франсуа де Лагарпа (1739–1803), знаменитого французского критика, по чьему...
Входимость: 2. Размер: 75кб.
Часть текста: Назон (43 г. до н. э. — 17 г. н. э.?). Пушкин знал его, главным образом, по «Полному собранию произведений Овидия», переведенных на французский язык Ж. Ж. Ле Франком де Помпиньяном (Париж, 1799). 10–14 Эти строки перекликаются со следующим, имеющим отношение к Овидию, диалогом из «Цыган» Пушкина, байронической поэмы, начатой зимой 1823 г. в Одессе и законченной 10 окт. 1824 г. в Михайловском; поэма была опубликована анонимно в начале мая 1827 г. в Москве (строки 181–223): СТАРИК Меж нами есть одно преданье: Царем когда-то сослан был Полудня житель к нам в изгнанье. (Я прежде знал, но позабыл Его мудреное прозванье.) Он был уже летами стар, Но млад и жив душой незлобной — Имел он песен дивный дар И голос, шуму вод подобный — И полюбили все его, И жил он на брегах Дуная, Не обижая никого, Людей рассказами пленяя; Не разумел он ничего, И слаб и робок был, как дети; Чужие люди за него Зверей и рыб ловили в сети; Как мерзла быстрая река И зимни вихри бушевали, Пушистой кожей покрывали Они святого старика; Но он к заботам жизни бедной Привыкнуть никогда не мог; Скитался он иссохший, бледный, Он говорил, что гневный бог Его карал за преступленье… Он ждал: придет ли избавленье. И всё несчастный тосковал, Бродя по берегам Дуная, Да горьки слезы проливал, Свой дальний град воспоминая, И завещал он умирая, Чтобы на юг перенесли Его тоскующие кости, И смертью — чуждой сей земли Неуспокоенные гости! АЛЕКО Так вот судьба твоих сынов, О Рим, о громкая держава!.. Певец...
Входимость: 2. Размер: 42кб.
Часть текста: Jurors! If my happiness could have talked, it would have filled that genteel hotel with a deafening roar. And my only regret today is that I did not quietly deposit key “342” at the office, and leave the town, the country, the continent, the hemisphere,indeed, the globethat very same night. Let me explain. I was not unduly disturbed by her self-accusatory innuendoes. I was still firmly resolved to pursue my policy of sparing her purity by operating only in the stealth of night, only upon a completely anesthetized little nude. Restraint and reverence were still my motto-even if that “purity” (incidentally, thoroughly debunked by modern science) had been slightly damaged through some juvenile erotic experience, no doubt homosexual, at that accursed camp of hers. Of course, in my old-fashioned, old-world way, I, Jean-Jacques Humbert, had taken for granted, when I first met her, that she was as unravished as the stereotypical notion of “normal child” had been since the lamented end of the Ancient World B. C. and its fascinating practices. We are not surrounded in our enlighted era by little slave flowers that can be casually plucked between business and bath as they used to be in the days of the Romans; and we do not, as dignified Orientals did in still more luxurious times, use tiny entertainers fore and aft between the mutton and the rose sherbet. The whole point is that the old link between the adult world and the child world has been completely severed nowadays by new customs and new laws. Despite my having dabbled in psychiatry and social work, I really knew very little about children. After all, Lolita was only twelve, and no matter what concessions I made to time and placeeven bearing in mind the crude behavior of American schoolchildrenI still was under the impression that whatever went on among those brash brats, went on at a later age, and in a different environment. Therefore (to...
Входимость: 2. Размер: 17кб.
Часть текста: damsel's earring, Still travel with your sullen rake; I find another man's mistake; I analyze alliterations That grace your feasts and haunt the great Fourth stanza of your Canto Eight. This is my task: a poet's patience And scholiastic passion blent — The shadow of your monument. (Дословный перевод: Что есть перевод? На блюде Бледная, сияющая голова поэта, Хриплый крик попугая, лопотание обезьяны, И профанация мертвых. Паразиты, с которыми ты был столь суров, Прощены, если мне дано твое прощенье, О Пушкин, за мою хитрость. Я спустился по твоему тайному стеблю, Добрался до корня и напитался от него; Затем, используя этот новый язык, Я вырастил другой стебелек и превратил Твою строфу, созданную по образцу сонета, В свою честную придорожную прозу — Сплошь колючки, но сродни твоей розе. Отраженные слова могут лишь дрожать Подобно удлиненным огонькам, извивающимся В черном зеркале реки Меж городом и туманом. Ускользающий Пушкин! С неизменным упорством, Я все еще подбираю сережку твоей барышни, Все еще путешествую с твоим угрюмым повесой; Обнаруживаю чужую ошибку; Анализирую аллитерации Которые украшают твои пиры и обитают в великой Четвертой строфе твоей восьмой песни. Такова моя задача: терпение поэта И страсть схолиаста, слившиеся воедино, — Тень твоего памятника.) Онегинская строфа как определенная стихотворная форма была изобретением Пушкина (9 мая 1823 г.). Она содержит 118 слогов и состоит из четырнадцати стихов, написанных четырехстопным ямбом с регулярным чередованием женских и мужских рифм: ababeecciddiff . Части abab и ff обычно выделяются своим смыслом, мелодией и интонацией в каждой данной строфе. Начальную стихотворную структуру (четкий звучный элегический катрен) и заключительную (двустишие, напоминающее коду в октаве или в шекспировском...
Входимость: 1. Размер: 100кб.
Часть текста: о ее гребешке или сумочке. Не мог я и видеть, как чужой человек собирает их, утаскивает и возвращается за добавкой. Поэтому я просто сбежал из квартиры, велев служанке любым удобным ей способом избавиться от всех этих нежелательных предметов. Нежелательных! В миг расставания они выглядели вполне нормальными и безвредными, я бы даже сказал – озадаченными. Поначалу я пытался обосноваться в третьеразрядном отеле в центре Парижа. Пробовал одолеть ужас и одиночество целодневным трудом. Закончил один роман, начал другой, написал сорок стихотворений (все как один – разбойники и братья в пестрых нарядах), дюжину рассказов, семь эссе, три разгромных рецензии и одну пародию. Чтобы не лишиться разума в течение ночи, приходилось заглатывать пилюлю особенной крепости или же покупать кого-то в постель. Помню опасный майский рассвет (1931? или 1932?); все птицы (воробьи большей частью) пели, как в гейневском месяце мае, с монотонной бесовской силой, – я потому и думаю, что стояло чудное майское утро. Я лежал, повернувшись лицом к стене, и в...
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Часть текста: so I recall her only as a flash of natural sunshine on an indoor court. Of the rest, none had any claims to nymphetry except Eva Rosen. Avis ws a plump lateral child with hairy legs, while Mona, though handsome in a coarse sensual way and only a year older than my aging mistress, had obviously long ceased to be a nymphet, if she ever had been one. Eva Rosen, a displaced little person from France, was on the other hand a good example of a not strikingly beautiful child revealing to the perspicacious amateur some of the basic elements of nymphet charm, such as a perfect pubescent figure and lingering eyes and high cheekbones. Her glossy copper hair had Lolita’s silkiness, and the features of her delicate milky-white face with pink lips and silverfish eyelashes were less foxy than those of her likesthe great clan of intra-racial redheads; nor did she sport their green uniform but wore, as I remember her, a lot of black or cherry darka very smart black pullover, for instance, and high-heeled black shoes, and garnet-red fingernail polish. I spoke French to her (much to Lo’s disgust). The child’s tonalities were still admirably pure, but for school words and play words she resorted to current American and then a slight Brooklyn accent would crop up in her speech, which was amusing in a little Parisian who went to a select New England school with phoney British aspirations. Unfortunately, despite “that French kid’s uncle” being “a millionaire,” Lo dropped Eva for some reason before I had had time to enjoy in my modest way her fragrant presence in the Humbert open house. The reader knows what importance I attached to having a bevy of page girls, consolation prize nymphets, around my Lolita. For a while, I endeavored to interest my...