Поиск по творчеству и критике
Cлово "KNOCK"
Входимость: 3. Размер: 53кб.
Входимость: 3. Размер: 22кб.
Входимость: 2. Размер: 58кб.
Входимость: 2. Размер: 43кб.
Входимость: 2. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Входимость: 1. Размер: 117кб.
Входимость: 1. Размер: 145кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 54кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 53кб.
Часть текста: my reader, the wedding is generally a “quiet” affair. The bride may dispense with a tiara of orange blossoms securing her finger-tip veil, nor does she carry a white orchid in a prayer book. The bride’s little daughter might have added to the ceremonies uniting H. and H. a touch of vivid vermeil; but I knew I would not dare be too tender with cornered Lolita yet, and therefore agreed it was not worth while tearing the child away from her beloved Camp Q. My soi-disant passionate and lonely Charlotte was in everyday life matter-of-fact and gregarious. Moreover, I discovered that although she could not control her heart or her cries, she was a woman of principle. Immediately after she had become more or less my mistress (despite the stimulants, her “nervous, eager chri a heroic chri ! had some initial trouble, for which, however, he amply compensated her by a fantastic display of old-world endearments), good Charlotte interviewed me about my relations with God. I could have answered that on that score my mind was open; I said, insteadpaying my tribute to a pious platitudethat I believed in a cosmic spirit. Looking down at her fingernails, she also asked me had I not in my family a certain strange strain. I countered by inquiring whether she would still want to marry me if my father’s maternal grandfather had been, say, a Turk. She said it did not matter a bit; but that, if she ever found out I did not believe in Our Christian...
Входимость: 3. Размер: 22кб.
Часть текста: по этому поводу. Тебе будет, полагаю, также любопытно узнать, что британское правительство обратилось с просьбой к правительству французскому запретить книги американских авторов, написанные по-английски и опубликованные в Париже (в том числе и мою "Лолиту"), и французское правительство эту просьбу с готовностью удовлетворило. Возмущение французской печати, насколько мне известно, в американской печати отражения не нашло. Очень хотим повидать вас обоих. Как-нибудь весной можем, когда будет тепло, приехать в Кембридж. Вы бы видели Дмитрия! Великолепный парень с голосом Шаляпина. Кончаю длинный очерк про английское и русское стихосложение (в основном в связи с ямбическим тетраметром). Дружески жму (zhmu) руку. Мы оба шлем вам обоим сердечнейший привет. В. __________________________ 16 Фаррар-стрит Кембридж, Масс. 29 февраля 1957 Дорогой Володя, лежу с бронхитом и ларингитом уже почти две недели, поэтому я, скорее, dear drug, чем dear друг. [216] Поехал в Нью-Йорк на репетицию "Распутной молитвы", которую поставили в Нью-Йоркском университете, и там у меня случился рецидив. Как это характерно для англичан - принимать меры для запрещения английских книг во Франции! Абсурд! Ты не следишь за судебными процессами в Верховном суде, касающимися запрета на книги? Верховный суд только что принял решение о неконституционности одного из местных мичиганских законов против "неприличных" книг. Если к такому же выводу Верховный суд придет и на двух других процессах (один из них - нью-йоркский), я смогу переиздать "Округ Гекаты", а ты - опубликовать в Америке "Лолиту". Вот тебе очередной монархический курьез. Не устаю удивляться. Всегда твой ЭУ. Мы провели очень приятный вечер с Романом и Дмитрием; Дмитрий, по-моему, отличный парень. __________________________ 16 Фаррар-стрит Кембридж, Масс. 17 марта 1957 Дорогой Володя, появление "Пнина" немного взбодрило наше...
Входимость: 2. Размер: 58кб.
Часть текста: alone), I happened to glimpse from the bathroom, through a chance combination of mirror aslant and door ajar, a look on her face… that look I cannot exactly describe… an expression of helplessness so perfect that it seemed to grade into one of rather comfortable inanity just because this was the very limit of injustice and frustrationand every limit presupposes something beyond ithence the neutral illumination. And when you bear in mind that these were the raised eyebrows and parted lips of a child, you may better appreciate what depths of calculated carnality, what reflected despair, restrained me from falling at her dear feet and dissolving in human tears, and sacrificing my jealousy to whatever pleasure Lolita might hope to derive from mixing with dirty and dangerous children in an outside world that was real to her. And I have still other smothered memories, now unfolding themselves into limbless monsters of pain. Once, in a sunset-ending street of Beardsley, she turned to little Eva Rosen (I was taking both nymphets to a concert and walking behind them so close as almost to touch them with my person), she turned to Eva, and so very serenely and seriously, in answer to something the other had said about its being better to die than hear Milton Pinski, some local schoolboy she knew, talk about music, my Lolita remarked: “You know, what’s so dreadful about dying is that you are completely on your own”; and it struck me, as my automaton knees went up and down, that I simply did not know a thing about my darling’s mind and that quite possibly, behind the awful juvenile clichs, there was in her a garden and a twilight, and a palace gatedim and ...
Входимость: 2. Размер: 43кб.
Часть текста: названиями гостиниц; повыше располагались ряды папирос, ухмыляющиеся в их легковесных домиках. В своё время Мартын был обеспеченным помещиком. Он был славен в моих детских воспоминаниях замечательным трактором, во времена, когда я и его сын Петя одновременно стали жертвами Майн Рида и скарлатины, так, что теперь, после пятнадцати лет битком набитых всяческими вещами, я с удовольствием останавливался у этой табачной лавки, на этом оживленном углу, где Мартын продавал свой товар. Но с прошлого года нас связывало больше чем общие воспоминания. У Мартына была тайна, и я участвовал в этой тайне. “Ну, всё как обычно?” Спрашивал я шёпотом, и он, глянув поверх плеча, отвечал так же тихо, “да, слава богу, всё спокойно”. Эта тайна была совершенно необычайной. Я вспомнил, как уезжал в Париж и как за день до отъезда просидел до вечера у Мартына. Душу человека можно сравнить с универсальным магазином, а его глаза с двумя витринными окнами. Прицениваясь к глазам Мартына,...
Входимость: 2. Размер: 59кб.
Часть текста: but for some unknown reason she did not comewas perhaps not allowed to cometo our house; so I recall her only as a flash of natural sunshine on an indoor court. Of the rest, none had any claims to nymphetry except Eva Rosen. Avis ws a plump lateral child with hairy legs, while Mona, though handsome in a coarse sensual way and only a year older than my aging mistress, had obviously long ceased to be a nymphet, if she ever had been one. Eva Rosen, a displaced little person from France, was on the other hand a good example of a not strikingly beautiful child revealing to the perspicacious amateur some of the basic elements of nymphet charm, such as a perfect pubescent figure and lingering eyes and high cheekbones. Her glossy copper hair had Lolita’s silkiness, and the features of her delicate milky-white face with pink lips and silverfish eyelashes were less foxy than those of her likesthe great clan of intra-racial redheads; nor did she sport their green uniform but wore, as I remember her, a lot of black or cherry darka very smart black pullover, for instance, and high-heeled black shoes, and garnet-red fingernail polish. I spoke French to her (much to Lo’s disgust). The child’s tonalities were still admirably pure, but for school words and play words she ...
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Часть текста: для одного лондонского издательства. Хотя с самого начала моей литературной жизни я понемногу кропал по-английски, так сказать, на полях моего русского письма, это было первой серьезной попыткой (не считая злополучных стихов в журнале Кембриджского университета около 1920 г.) {55} использовать английский язык в целях, приблизительно говоря, художественных. Плод этих усилий показался мне стилистически корявым, и я обратился к довольно сварливому англичанину, нанятому через берлинское агентство, с просьбой прочитать его. Он нашел в первой главе несколько языковых огрехов, но продолжать работу отказался, заявив, что вообще осуждает эту книгу; боюсь, он заподозрил, что это подлинное признание. В 1937 г. Джон Лонг Лимитед в Лондоне выпустил «Despair» книжкой удобного формата с catalogue raisonné [9] своих изданий на задней обложке. Несмотря на этот бесплатный довесок, книга расходилась плохо, и несколько лет спустя весь тираж погиб от немецкой бомбы. Единственный сохранившийся экземпляр, насколько мне известно, — это принадлежащий мне — но два-три других, быть может, таятся где-нибудь среди брошенного чтива на темных полках...
Входимость: 1. Размер: 117кб.
Часть текста: вымеренность и завершенность его произведений. Эта черта просматривается и в отдельных периодах, в частности — в «русском». Романы, написанные Набоковым в Европе, замыкаются тематическим кольцом. Как в первом, «Машенька» (1926), так и в последнем, «Дар» (1937–1938), герой — молодой литератор. Но в «Машеньке» его творчество остается за пределами повествования, «герой занимается чем угодно, только не писательством» [226]. В последнем русском романе «Дар» именно литературное творчество героя составляет текст повествования. В одной из своих статей о романах Набокова-Сирина В. Ходасевич, проницательный и тонкий критик, так определил их общую тему: «Жизнь художника и жизнь приема в сознании художника […] Однако художник, — замечает Ходасевич, — нигде не показан им прямо, а всегда под маской: шахматиста, коммерсанта и т. д. Представив своих героев прямо писателями, Сирину пришлось бы, изображая их творческую работу, вставлять роман в повесть или повесть в повесть, что непомерно усложнило бы сюжет и потребовало бы от читателя известных познаний в писательском ремесле» [227]. Предположение Ходасевича, сделанное до появления «Дара», оказалось пророческим. Роман «Дар» принято считать произведением о писательском творчестве. Структура романа чрезвычайно сложна. Исследователи выявляют множество «внутренних» текстов, размещенных друг в друге по принципу «матрешки» [228]. Однако, несмотря на текстовую мозаику, повествование «Дара» отличается органическим единством. Представляется, что оппозиционные структурные качества романа, в частности «гомогенность»/«фрагментарность», обусловлены его жанровой формой. «Дар» в первую очередь — биографический роман. Указание на жанр делается в финале, когда...
Входимость: 1. Размер: 145кб.
Часть текста: ночей» Пушкина (см.: [4–311]). Набоков насмехается над Петром Пильским (см. о нем в преамбуле), который в отзыве о второй главе «Дара» упрекнул писателя за использование слова «первосонье», не поняв, что оно принадлежит Пушкину и появляется в цитате из «Капитанской дочки». В этой же рецензии Пильский попал впросак и с фамилией главного героя «Дара», которую он принял за «как бы собирательный псевдоним», утверждая, что Сирин со злой иронией говорит о «кокетничающих, вычурных и бездарных стихах какого-то Годунова-Чердынцева» (Сегодня. 1937. № 274. 6 октября). Кроме того, в рецензии на «Приглашение на казнь» Пильский умудрился переврать заглавие романа, превратив его в «Покушение на казнь» (Сегодня. 1936. № 69. 9 марта). 5–3 … отзыв Христофора Мортуса… — См.: [1–136], [1–172], [2–80], [3–59], [3–61]. С точки зрения стиля и идей этот отзыв продолжает пародировать Адамовича, но лежащая в его основе параллель между утилитаризмом шестидесятников и современной религиозно-философской критикой направлена, кроме того, против З. Гиппиус. Заставив Мортуса признать, что «в каком-то последнем и непогрешимом смысле наши и их требования совпадают» (478), Набоков иллюстрирует мысль Ходасевича о близости эстетических взглядов Гиппиус к идеям Писарева и Чернышевского: «Ими была проникнута вся „передовая“ критика, с варварской наивностью отделявшая в искусстве форму от содержания. <… > Вот от этих-то эстетических воззрений, воспринятых в молодости, а потому с особой силой, Гиппиус и несвободна до сего дня. <… > В конце...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: The rest, represented by some fifty pages typed from the tape, is too colloquial and rambling to suit the scheme of the present book. As with Gogol and even James Agйe, there is occasionally confusion about the pronunciation of your last name. How does one pronounce it correctly? It is indeed a tricky name. It is often misspelt, because the eye tends to regard the "a" of the first syllable as a misprint and then tries to restore the symmetrical sequence by triplicating the "o"-- filling up the row of circles, so to speak, as in a game of crosses and naughts. No-bow-cough. How ugly, how wrong. Every author whose name is fairly often mentioned in periodicals develops a bird-watcher's or caterpillar-picker's knack when scanning an article. But in my case I always get caught by the word "nobody" when capitalized at the beginning of a sentence. As to pronunciation, Frenchmen of course say Nabokoff, with the accent on the last syllable. Englishmen say Nabokov, accent on the first, and Italians say Nabokov, accent in the middle, as Russians also do. Na- bo -kov. A heavy open "o" as in "Knickerbocker". My New England ear is not offended by the long elegant middle "o" of Nabokov as delivered in American academies. The awful...
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Часть текста: advantage of my strange relations with the law. I remember humming my panic away. I remember evolving even an explanation of the “Birdsley” telephone call… But if I could dismiss Trapp, as I had dismissed my convulsions on the lawn at Champion, I could do nothing with the anguish of knowing Lolita to be so tantalizingly, so miserably unattainable and beloved on the very even of a new era, when my alembics told me she should stop being a nymphet, stop torturing me. An additional, abominable, and perfectly gratuitous worry was lovingly prepared for me in Elphinstone. Lo had been dull and silent during the last laptwo hundred mountainous miles uncontaminated by smoke-gray sleuths or zigzagging zanies. She hardly glanced at the famous, oddly shaped, splendidly flushed rock which jutted above the mountains and had been the take-off for nirvana on the part of a temperamental show girl. The town was newly built, or rebuilt, on the flat floor of a seven-thousand-foot-high valley; it would soon bore Lo, I hoped, and we would spin on to California, to the Mexican border, to mythical bays, saguaro desserts, fatamorganas. Jos Lizzarrabengoa, as you remember, planned to take his Carmen to the Etats Unis. I conjured up a Central American tennis competition in which Dolores Haze and various Californian schoolgirl champions would dazzlingly participate. Good-will tours on that smiling level eliminate the distinction between passport and sport. Why did I hope we would be happy abroad? A change of environment is the traditional fallacy upon which doomed loves, and lungs, rely. Mrs. Hays, the brisk, briskly rouged, blue-eyed widow who ran the motor court, asked me if I were Swiss perchance, because her sister had married a Swiss ski instructor. I was, whereas my daughter happened to be half Irish. I registered, Hays gave me the key and a tinkling smile, and, still twinkling, showed me where to park the...