Поиск по творчеству и критике
Cлово "QUARTET"
Входимость: 1. Размер: 77кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 77кб.
Часть текста: Memory» («Свидетельствуй, память»), под которым автобиографический роман Набокова издавался до 1966 года, когда вышла его уточненная и дополненная редакция «Speak, Memory. An Autobiography Revisited» («Свидетельствуй, память. Пересмотренная автобиография»). Но и после этого Набоков не оставлял мыслей продолжать книгу, упомянув в самом предисловии к ней о намерении однажды написать «Свидетельствуй дальше, память» («Speak on, Memory»), посвященную американским годам его жизни (1940–1960). В 1973 году он сообщил издательству «McGraw‑Hill» о своем определенном желании написать вторую часть воспоминаний – «Свидетельствуй, Америка»: У меня уже собрана коллекция заметок, дневников, писем и проч., но, чтобы как следует описать мои американские годы, потребуются расходы, поскольку мне нужно будет вновь посетить несколько мест в Америке, как, например, Нью‑Йорк, Бостон, Итаку, Большой каньон и еще кое‑какие иные западные уголки. Пожалуй, пятнадцати месяцев было бы вполне довольно, чтобы написать эту книгу, которую теперь вижу куда яснее, чем то было прежде. Постараюсь в ней никого не обидеть, так что не придется дожидаться, пока все благополучно отойдут в мир иной [1103]. В силу различных обстоятельств, как случилось и со второй частью «Дара» в начале 40‑х годов, этот замысел остался в набросках, но не пропал втуне. Mutatis mutandis, американские воспоминания вошли, причудливо преломленные, в последний набоковский Künstlerroman «Взгляни на арлекинов!» [1104]. Эти «окольные мемуары», как и...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: Корф (1842-1926), дочь барона Фердинанда-Николая-Виктора фон Корфа (1805—1869), немецкого генерала русской службы. Дед по линии матери Иван Васильевич Рукавишников (1843-1901), золотопромышленник, меценат, бабушка по линии матери Ольга Николаевна Рукавишникова, ур. Козлова (1845-1901), дочь действительного тайного советника Николая Илларионовича Козлова (1814-1889), выходца из купеческой семьи, ставшего врачом, биологом, профессором и начальником Императорской медико-хирургической академии и главой медицинской службы русской армии. В обиходе семьи Набокова использовалось три языка: русский, английский и французский, - таким образом, будущий писатель владел тремя языками с раннего детства. По собственным словам, он научился читать по-английски прежде, чем по-русски. Первые годы жизни Набокова прошли в комфорте и достатке в доме Набоковых на Большой Морской в Петербурге и в их загородном имении Выра (под Гатчиной). Образование начал в Тенишевском училище в Петербурге, где незадолго до этого учился Осип Мандельштам. Литература и энтомология становятся двумя основными увлечениями Набокова. Осенью 1916, за год до Октябрьской революции Владимир Набоков получил имение Рождествено и миллионное наследство от Василия Ивановича Рукавишникова, дяди со стороны матери. В 1916 году Набоков, ещё будучи учеником Тенишевского училища, на собственные деньги издаёт в Петербурге под своей фамилией первый поэтический сборник «Стихи» (68 стихотворений, написанных с августа 1915 по май 1916). В этот период он выглядит веселым юношей, производящим впечатление своим «шармом» и «необыкновенной чувствительностью» (З. Шаховская). Сам Набоков стихов из сборника впоследствии никогда не переиздавал. Октябрьская революция заставила Набоковых перебраться в Крым, где к Владимиру пришёл первый литературный успех - его работы...
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Часть текста: different purpose. In order to break some pattern of fate in which I obscurely felt myself being enmeshed, I had decideddespite Lo’s visible annoyanceto spend another night at Chestnut Court; definitely waking up at four in the morning, I ascertained that Lo was still sound asleep (mouth open, in a kind of dull amazement at the curiously inane life we all had rigged up for her) and satisfied myself that the precious contents of the “luizetta” were safe. There, snugly wrapped in a white woolen scarf, lay a pocket automatic: caliber. 32, capacity of magazine 8 cartridges, length a little under one ninth of Lolita’s length, stock checked walnut, finish full blued. I had inherited it from the late Harold Haze, with a 1938 catalog which cheerily said in part: “Particularly well adapted for use in the home and car as well as on the person.” There it lay, ready for instant service on the person or persons, loaded and fully cocked with the slide lock in safety position, thus precluding any accidental discharge. We must remember that a pistol is the Freudian symbol of the Ur-father’s central forelimb. I was now glad I had it with meand even more glad that I had learned to use it two years before, in the pine forest around my and Charlotte’s glass lake. Farlow, with whom I had roamed those remote woods, was an admirable marksman, and with his. 38 actually managed to hit a hummingbird, though I must say not much of it could be retrieved for proofonly a little iridescent fluff. A burley ex-policeman called Krestovski, who in the twenties had shot and killed two escaped convicts, joined us and bagged a tiny...