Поиск по творчеству и критике
Cлово "UMBERTO"
Входимость: 3. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 61кб.
Часть текста: знаками, обладающими как собственными тематическими и эстетическими функциями, так и мощным потенциалом связывания текстов. Кроме того, как и другие элементы текста, даты могут функционировать метонимически , активизируя в рамках одного произведения широкие литературные и экстра-литературные (т. е. исторические) области цитирования.[2] Названное свойство связывает вопрос дат с более широкой проблемой интертекстуальности и дает основание исследовать поэтику Набокова под этим углом. Суеверные приметы Плодотворная идея подобного исследования восходит к утверждению самого Набокова, сказавшего в интервью: “Меня, как и Пушкина, завораживают роковые даты” (SO, 75). В своем комментарии к “Евгению Онегину” Набоков касается попыток Пушкина предсказать дату собственной смерти, замечая, что “суеверность поэта была почти болезненной” (ЕО2, 128). Отсылка здесь — среди прочих возможных подтекстов — к стихотворению Пушкина 1829 года “Брожу ли я вдоль улиц шумных”[3], реминисценции которого часто возникают в прозе Набокова. Герой “Пнина” рассказывает своим американским студентам, что Пушкин имел “всегдашнюю несчастную привычку <...> тщательно исследовать каждый прожитый день, пытаясь угадать в его тайном значении некую “грядущую годовщину”: день и месяц, которые где-нибудь, когда-нибудь появятся на его надгробном камне” (Pnin, 68; Пнин, 65), и строки из этого пушкинского стихотворения несколько раз повторяются по ходу романа (см. Pnin, 67-68, 73, 82; Пнин, 65-66, 71, 79). В рассказе 1931 года “Занятой человек” Набоков дает пародийный вариант подобных попыток, когда его герой пытается предсказать, в каком возрасте он умрет: “... я, скажем....
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Часть текста: затмила другие мои произведения, во всяком случае, те, которые я написал по-английски: «Истинная жизнь Себастьяна Найта», «Под знаком незаконнорожденных», мои рассказы, книгу воспоминаний, но я не могу осуждать ее за это. В этой мифической нимфетке есть странное нежное обаяние. Хотя многие читатели и критики не согласятся с тем, что ее обаяние нежное, мало кто будет отрицать, что оно своеобразное, — настолько, что, когда режиссер Стэнли Кубрик объявил о своем намерении сделать фильм по «Лолите», вы, как известно, говорили: «Конечно, им придется изменить сюжет. Возможно, они сделают Лолиту карлицей. Или ей будет в фильме шестнадцать, а Гумберту двадцать шесть». Хотя в конце концов вы сами написали сценарий, некоторые критики осудили фильм {101} за то, что в нем якобы разбавлена основная сюжетная линия. Вы удовлетворены результатом? Мне казалось, что фильм получился просто первоклассный. Четыре основных актера заслуживают самых высоких похвал. Сью Лайон, приносящая поднос с завтраком или по-детски натягивающая свитер в машине, — моменты незабываемой игры и режиссуры. Убийство Куильти — шедевр, как и смерть миссис Гейз. Должен отметить, однако, что я не имел никакого отношения к самим съемкам фильма. Будь это так, наверное, я бы настоял на том, чтобы подчеркнуть некоторые вещи, которые не были подчеркнуты, например мотели, где они останавливались. Я только написал сценарий, большая часть которого была использована Кубриком. А если что и «разбавлено», то не с моего кропила. Как вам кажется, двойственный успех «Лолиты» изменил вашу жизнь к лучшему или худшему? Я оставил преподавание — вот, пожалуй, и все изменения. Заметьте, мне нравилось преподавать, я любил Корнеллский университет, я любил ...
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Часть текста: что зеркала имеют амбивалентную природу. Именно поверхность зеркала продуцирует или репродуцирует образы и в некотором смысле поглощает и удерживает их. В фольклоре зеркала часто наделяют волшебными свойствами — например, способностью оживлять умерших, показывать отсутствующее или преображать уродливое в прекрасное (конкретные примеры см.: Biedermann, 222—223; A Dictionary of Symbolism, 201—202). Столь прочные позиции в культуре не могли не оказать влияния на статус зеркала как знака. Так, семиотике зеркала и зеркальности был посвящен целый выпуск трудов Тартуского университета. Однако в этом сборнике проблема отражения объекта в зеркале, или зеркального отображения (далее — ЗО), обсуждалась наименее подробно, хотя помещение ЗО в систему семиотических знаков, безусловно, представляет собой проблему. В своей статье “Зеркала” (1980) Умберто Эко исключает ЗО из класса семиотических знаков [1]. Ниже я попытаюсь объяснить, почему он это делает. Затем, применив подход Эко к анализу романа Владимира Набокова “Отчаяние” (1932), я собираюсь доказать, что именно отношение героя (от лица которого ведется повествование) к ЗО как к семиотическому знаку является ключом к разгадке природы его безумия. В “Отчаянии” отражение в зеркале (или сравнимые с ним объекты — такие, как портрет или фотография) составляет основную тему романа и, по сути, оркестрирует всю структуру сюжета [2]. Содержание “Отчаяния” вкратце можно передать следующим образом: Герман, эмигрант из России, торговец шоколадом, ведет счастливую безмятежную жизнь в Берлине середины 1920-х годов. У него уютная квартирка, новая машина, любящая (хотя и глупенькая) жена. В какой-то момент бизнес Германа неожиданно приходит в упадок. Однажды в деловой поездке, прогуливаясь в свободную минуту за городом, он натыкается на спящего бродягу по...