Поиск по творчеству и критике
Cлово "INC"
Входимость: 3. Размер: 160кб.
Входимость: 2. Размер: 49кб.
Входимость: 2. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 124кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 106кб.
Входимость: 1. Размер: 83кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 160кб.
Часть текста: семестр хватило разговоров. Блох, слава Богу, там не оказалось; но как быть с назойливым лунным светом? (Профессор Вигендт с женой, сами только что въехавшие, предложили завесить окна шторами или на крайний случай простынями.) У Герберта Вигендта обнаружились и ответные претензии, которые, когда Набоковы переместились в Кембридж, он 10 февраля 1953 года без обиняков высказал Владимиру в письме. В основном претензии касались ущерба, причиненного только что положенному в кухне линолеуму, а также испарившегося набора ножей. С обратной почтой пришло объяснение: «Вашего столового серебра мы не трогали. Ножи ваши в глаза не видели. Ничем плитку в вашей ванной на первом этаже не терли, ни едким, никаким иным средством», — парирует Вера под именем Владимира и добавляет: «И совершенно не способствовали „задиранию“ вашего линолеума». Так называемое общение с большинством преподавателей и их женами могло, в зависимости от компании, спровоцировать и у Набоковых вызывающее поведение. Весной 1958 года профессор Уильям Моултон с женой позвали к себе на коктейль Набоковых, приглашенного в университет профессора немецкой литературы Эрика Блэкхолла, а также декана факультета. Вера взорвала эту встречу яростной атакой на лежавший на столике в гостиной Моултонов альбом Вильгельма Буша, как яркий образчик немецкой брутальности. В конце концов Дженни Моултон удалось спасти положение, после чего она подвела вновь прибывшего профессора к сидевшей на диване Вере. Та полюбопытствовала, чем тот занимается. «Гете», — ответил Блэкхолл. «Я считаю, что „Фауст“ — самая...
Входимость: 2. Размер: 49кб.
Часть текста: первая. Глава 1 АДА ИЛИ ЭРОТИАДА (семейная хроника) {1} Посвящается Вере Все названные поименно персонажи этой книги, за исключением мистера и миссис Оранджер, а также нескольких случайных фигур, до настоящего времени не дожили. Часть первая 1 «Все счастливые семьи счастливы в общем-то по-разному; все несчастливые в общем-то похожи друг на друга», 1* — утверждает один великий русский писатель, начиная свой знаменитый роман («Anna Arkadievitch Karenina» , как это выглядит по-английски в исполнении Р. Дж. Стоунлоуэра, Mount Tabor Ltd., 1880). Данное высказывание если и имеет, то весьма незначительное отношение к истории, которую нам предстоит рассказать, к той семейной хронике, первая часть которой, возможно, напомнит еще одно произведение Толстого: «Детство и отрочество» ( «Childhood and Fatherland» {2} , Pontius Press, 1858). Бабка Вана по материнской линии — Дарья («Долли») Дурманова, была дочерью князя Петра Земского, губернатора Бра д'Оры, американской провинции на северо-востоке нашей огромной и многокрасочной страны, который в 1824 году женился на ...
Входимость: 2. Размер: 8кб.
Часть текста: butterfly-related lines, some in English, some translated from Russian; Nabokov's last short story, "The Admirable Anglewing"; excerpts from letters and interviews; notes for the New Yorker ("Incidentally, pinching the thorax is a much simpler way of dispatching a butterfly") and segments of Nabokov's lecture notes; and lepidopteran passages from the novels and stories. Among the previously unpublished works, one standout is the 36-page essay (originally in Russian) that Nabokov meant to use as the afterword to The Gift. Also present are the surviving fragments of Nabokov's never-completed descriptive catalogue, Butterflies of Europe. Boyd and Pyle contribute separate, informative and sometimes parallel introductions. Not even a Nabokov-obsessed taxonomist would want to read this collection from start to finish: it is, though, a volume devotees will delight to browse in and scholars will want to own. 30 color and 30 b&w illus. Agent, Georges Borchardt. (Apr.) FYI: For more information on Nabokov's Butterflies, see Book News, Feb. 28. Copyright 2000 Reed Business Information, Inc. From Library Journal The recent publication of Kurt Johnson and Steven L. Coates's Nabokov's Blues (LJ 10/15/99) brought to light Nabokov's expertise in the study of butterflies. The distinction of this new volume is that it contains never-before-seen writings by Nabokov on the subject. The book includes poems, letters, diary entries, interviews, and technical articles that combine the author's passions for science and literature. Nabokov biographer Boyd provides a lengthy introduction that places Nabokov's studies within the context of his life. Nabokov's son Dmitri presents a new translation, from the original Russian, of "Father's Butterflies," a 36-page afterword to The Gift. Also translated are 12 poems that had been unavailable in English. For the specialist or the reader wanting to learn...
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Часть текста: Бабиков А. А.: Прочтение Набокова. Изыскания и материалы Архивы, музейные и частные собрания Архивы, музейные и частные собрания Columbia University. Rare Book & Manuscript Library. Bakhmeteff Archive of Russian and East European Culture. New York. Yale University. Beinecke Rare Book & Manuscript Library. New Haven, CT. Yale University. Sterling Memorial Library. New Haven, CT. The New York Public Library. W. Henry & A. Albert Berg Collection of English and American Literature. New York. The Library of Congress. Collection of the Manuscript Division. Washington D. C. Stanford University. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Hoover Institution Archives. Palo Alto. Harvard University. Houghton Library. Cambridge, MA. Glenn Horowitz Bookseller, Inc. New York. Музей В. В. Набокова, СПбГУ. Санкт‑Петербург.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Часть текста: из того случайного обстоятельства, что два сотрудника [ Юрий Фельзен и Гайто Газданов — О. С .] находятся под влиянием умершего писателя, которому теперь вообще многие подражают.”[2] И все же имя Пруста в тридцатые годы оказалось связанным с “атмосферой” “Чисел” , с их пафосом “конца” “литературы”, отказа от “искусства” в пользу cообразных с состоянием души в преддверии эсхатологической катастрофы “человеческих документов” — дневников, писем или, как говорил Борис Поплавский, “психоаналитических стенограмм”.[3] Пруст явился для авторов, близких “Числам”, гением доверительности, тихой беседы, школой “честности” и “скромности”, (Фельзен)[4], “безошибочно правдивым” писателем (Георгий Адамович).[5] О связи литературных тенденций времени с традицией Пруста писал Владимир Вейдле. По его мнению, традиция оказалась пагубной: именно Пруст стоял у истоков “падения вымысла”. “Все эти писатели, отрекающиеся от писательства, <...> забывают, что правда, с которой имеет дело искусство, вообще не высказываема иначе, как в преломлении, в иносказании, в вымысле <...> Предмет “человеческого документа”, только человек, есть умаление подлинного человека. Художник<...> не видит, что даже у Пруста самое бледное действующее лицо — он сам, Марсель, жизнечувствующая плазма, не обладающая даже и той степенью личного бытия, какая присуща воспринимаемым ею <...> чужим индивидуальностям.”[6] Набоков в тридцатые годы, как известно, тоже увлечен Прустом.[7] Но, очевидно, ему претят эмигрантские разговоры о “подвиге” затворничества (Фельзен), “фобическом экстазе” (Поплавский), “крупнейшем выразителе нашей эпохи” и др. На вопросы в анкете о Прусте, опубликованной в чуждых ему...
Входимость: 1. Размер: 124кб.
Часть текста: он делится с ней замыслом своей новой книги о тайных методах судьбы и объясняется ей в любви. Она отвечает: «Знаешь, временами я, вероятно, буду дико несчастна с тобой. Но в общем‑то мне все равно, иду на это» [434]. Роман завершается стихами, в которых повествователь прощается с книгой, но не с созданным им миром, чей «продленный призрак <…> синеет за чертой страницы <…> и не кончается строка» (411). Продолжение книги намечается Набоковым всего несколько лет спустя после ее завершения, однако вопреки взятому в «Даре» благодарному, восхищенному тону вторая часть романа становится одним из самых мрачных его замыслов. Начатый в Берлине, «Дар» был дописан в начале 1938 года уже во Франции, куда Набоковы переехали с маленьким сыном Дмитрием, спасаясь от нацистского режима. За пять лет, прошедших с начала работы над ним, изменилось многое. Лучшие годы русской эмиграции были позади, надежды на падение советской власти и возвращение в Россию не оправдались, литературный заработок Набокова оставался скудным, несмотря на известность, а поиски академического места в Англии и Америке были бесплодны [435]. Последние перед отъездом в Америку годы стали одними из самых трудных для Набокова: вынужденная разлука с семьей, остававшейся в Берлине до мая 1937 года; мысли о самоубийстве в феврале этого года, когда он «неописуемо» страдал от псориаза [436]; любовная связь с Ириной Гуаданини, оборванная летом того же года и едва не приведшая к разрыву с женой; смерть матери в Праге весной 1939 года и – осенью – новая мировая война, от которой можно было спастись лишь на другом континенте. Продолжение «Дара» переносит героев в схожие сумрачные обстоятельства – в предвоенный эмигрантский Париж и на юг Франции, где Набоковы прожили (в Каннах, Ментоне, Мулине и на Кап д’Антибе) с июля 1937 года по октябрь 1938 года и еще провели лето 1939 года ...
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Часть текста: строения некоторых бабочек в лабораторном раю Гарвардского музея сравнительной зоологии; но три раза в неделю я оставался там лишь до полудня, а после отрывался от микроскопа и от камеры-люцида, чтобы отправиться (трамваем и автобусом или подземкой и железной дорогой) в Уэльслей [12] , где я преподавал девушкам из колледжа русскую грамматику и литературу. Книга была закончена теплой дождливой ночью, более или менее похожей на ту, что описана в конце восемнадцатой главы. Мой добрый друг Эдмунд Уилсон прочитал типоскрипт [13] и рекомендовал книгу Аллену Тейту, с чьей помощью она и вышла в 1947 году в издательстве «Holt». Я был глубоко погружен в иные труды, но тем не менее расслышал, как она глухо шлепнулась. Похвалили ее, сколько я помню, лишь два еженедельника— кажется, «Time» и «The New Yorker». Термин «bend sinister» обозначает в геральдике полосу или черту, прочерченную слева (и по широко распространенному, но неверному убеждению обозначающую незаконность рождения) {85} . Выбор этого названия был попыткой создать представление о силуэте, изломанном отражением, об искажении в зеркале бытия, о сбившейся с пути жизни, о зловеще левеющем мире. Изъян же названия в том, что оно побуждает важного читателя, ищущего в книге «общие идеи» или «человеческое содержание» (что по-преимуществу одно и то же), отыскивать их и в этом романе. Мало есть на свете занятий более скучных, чем обсуждение общих идей, привносимых в роман автором или читателем. Цель этого предисловия не в том, чтобы показать, что «Bend Sinister» принадлежит или не принадлежит к «серьезной литературе» (что является лишь эвфемизмом для обозначения пустой глубины и всем любезной банальности). Я никогда не испытывал интереса к так называемой литературе социального звучания («великие книги» на журналистском и торговом жаргоне). Я не отношусь к авторам...
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: и английский), я испытываю к нему чувство глубокой признательности за то, что он находил время прочитать рукопись моего перевода сценария «Лолиты» или доклад об «Университетской поэме», трудный перевод которой он закончил в 2011 году. Я очень признателен за доброе отношение и возможность продолжать архивные изыскания Эндрю Вайли (Andrew Wylie) и членам коллегии «The Vladimir Nabokov Literary Foundation». Вошедшие в книгу статьи и публикации в разные годы оказывались в поле зрения моих коллег, щедро делившихся со мной своими наблюдениями при их обсуждении – на конференциях, в переписке и в личных беседах. За многолетнее доброжелательное внимание к моим работам, за справки и консультации, за разнообразную помощь в исследованиях и переводах Набокова и разысканиях в области литературы, истории и культуры русской эмиграции я сердечно благодарен Брайану Бойду (Оклендский университет), Дональду Б. Джонсону (Калифорнийский университет в Санта‑Барбаре), Геннадию Барабтарло (Университет Миссури), Стивену Блэквеллу (Университет Теннесси), Ольге Ворониной (Бард колледж, Аннандэйл‑на‑Гудзоне, Нью‑Йорк), Олегу Коростелеву (ИМЛИ РАН), Татьяне Марченко (Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына, Москва), Мицуёси Нумано (Токийский университет), Куми Мори (Токийский университет), Ольге Сконечной (Eur’Orbem, Париж), Ивану Толстому (Радио «Свобода», Прага), Станиславу Швабрину (Университет Северной Каролины в Чапел‑Хилл),...
Входимость: 1. Размер: 106кб.
Часть текста: на казнь», на несколько месяцев уступил свое место в критических обзорах русских газет и журналов автору «драматической комедии» «Событие». К тому времени никто уже не помнил десятилетней давности дебют Сирина-драматурга на сцене русского театра в Берлине, вследствие чего «Событие» было названо первым драматургическим опытом писателя. «Правда ли, что Вы написали пьесу? — с некоторым удивлением спрашивал Владислав Ходасевич Набокова в январе 1938 года. — Приедете ли, как подобает драматургу, на премьеру? Будете ли выходить на вызовы? Влюбитесь ли в исполнительницу главной роли? Я, впрочем, все равно решил идти на первый спектакль — из любви к Вам и назло человечеству, так как на пьесы Алданова и Тэффи идти отказался» {1}. Много лет спустя, в 1966 году, знаменитый американский писатель Набоков, автор «Лолиты» и «Бледного огня», вновь «дебютировал» как драматург, выпустив английскую версию драмы «Изобретение Вальса», которая в 1968 году, то есть ровно через тридцать лет после ее издания, была впервые поставлена на сцене любительского театра в Англии. Не получивший в свое время должного признания, театр Набокова и поныне остается наименее известным и по-настоящему не оцененным разделом его искусства. Создававшийся в два приема, с десятилетним перерывом, он поначалу казался критикам побочным продуктом его поэзии (первые стихотворные драмы и трагедия), затем — прозы (пьесы «Человек из СССР», «Событие» и «Изобретение Вальса»). Исследований, посвященных набоковскому театру, ничтожное число, да и те за редкими исключениями сводятся к отдельным наблюдениям со смотровых площадок его же романов, что-то привносящим в изучение набоковской беллетристики, но едва ли раскрывающим своеобразие его драматургии {2}. Не так ли поступает современный театральный режиссер,...
Входимость: 1. Размер: 83кб.
Часть текста: особенно в периоды сильного идеологического давления, считают внимание к форме, стилистике чуть ли не диверсией (от "направленности") или в случае Толстого - грехом. • Модернизм, и это наверняка самое главное изобретение его, отказался от этого разделения между формой и содержанием, считая первую частью второго. Крайнее выражение этого подхода - когда произведение искусства изображает исключительно само себя (абстракция). Мы также убедились, что в каждом произведении есть два означаемых: первое, непосредственное, - относится к рассказанному содержанию (фабула, факты, описания, психология, социология и т. д.), а второе, вторичное, - к дискурсу о тексте. В случае повествовательного текста можно сказать, что первое значение произведения связано с нарративным дискурсом, а второе - с метанарративным. Без этого второго значения, от которого яростно (и бессмысленно) отказывался Толстой, нет искусства вообще. С другой стороны, доведенные до крайности позиции модернизма (Крученых, Гнедов) тоже заходят в тупик. Нужно было найти...